Неточные совпадения
Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла
выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что
будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а
будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может
быть, не произошло бы вовсе.
Молодой человек
был поражен, заподозрил неправду, обман, почти
вышел из себя и как бы потерял ум.
А я вот готов поверить в ад только чтобы без потолка;
выходит оно как будто деликатнее, просвещеннее, по-лютерански то
есть.
Надо заметить, что Алеша, живя тогда в монастыре,
был еще ничем не связан, мог
выходить куда угодно хоть на целые дни, и если носил свой подрясник, то добровольно, чтобы ни от кого в монастыре не отличаться.
Они
вышли из врат и направились лесом. Помещик Максимов, человек лет шестидесяти, не то что шел, а, лучше сказать, почти бежал сбоку, рассматривая их всех с судорожным, невозможным почти любопытством. В глазах его
было что-то лупоглазое.
— Из простонародья женский пол и теперь тут, вон там, лежат у галерейки, ждут. А для высших дамских лиц пристроены здесь же на галерее, но вне ограды, две комнатки, вот эти самые окна, и старец
выходит к ним внутренним ходом, когда здоров, то
есть все же за ограду. Вот и теперь одна барыня, помещица харьковская, госпожа Хохлакова, дожидается со своею расслабленною дочерью. Вероятно, обещал к ним
выйти, хотя в последние времена столь расслабел, что и к народу едва появляется.
В эти секунды, когда вижу, что шутка у меня не
выходит, у меня, ваше преподобие, обе щеки к нижним деснам присыхать начинают, почти как бы судорога делается; это у меня еще с юности, как я
был у дворян приживальщиком и приживанием хлеб добывал.
Петр Александрович не договорил и, совсем сконфузившись, хотел
было уже
выйти из комнаты.
— Убедительно и вас прошу не беспокоиться и не стесняться, — внушительно проговорил ему старец… — Не стесняйтесь,
будьте совершенно как дома. А главное, не стыдитесь столь самого себя, ибо от сего лишь все и
выходит.
— Это что же он в ноги-то, это эмблема какая-нибудь? — попробовал
было разговор начать вдруг почему-то присмиревший Федор Павлович, ни к кому, впрочем, не осмеливаясь обратиться лично. Они все
выходили в эту минуту из ограды скита.
Когда он
вышел за ограду скита, чтобы
поспеть в монастырь к началу обеда у игумена (конечно, чтобы только прислужить за столом), у него вдруг больно сжалось сердце, и он остановился на месте: пред ним как бы снова прозвучали слова старца, предрекавшего столь близкую кончину свою.
— Меня не
было, зато
был Дмитрий Федорович, и я слышал это своими ушами от Дмитрия же Федоровича, то
есть, если хочешь, он не мне говорил, а я подслушал, разумеется поневоле, потому что у Грушеньки в ее спальне сидел и
выйти не мог все время, пока Дмитрий Федорович в следующей комнате находился.
Он почувствовал про себя, что дрянного Федора Павловича, в сущности, должен бы
был он до того не уважать, что не следовало бы ему терять свое хладнокровие в келье старца и так самому потеряться, как оно
вышло.
Одно мгновение все смотрели на него в упор и молчали, и вдруг все почувствовали, что
выйдет сейчас что-нибудь отвратительное, нелепое, с несомненным скандалом. Петр Александрович из самого благодушного настроения перешел немедленно в самое свирепое. Все, что угасло
было в его сердце и затихло, разом воскресло и поднялось.
Чрез пять месяцев она за чиновника
вышла и уехала… сердясь и все еще любя, может
быть.
Я тебе рассказывать не
буду, как это все
вышло в подробности,
были у него враги действительно, только вдруг в городе чрезмерное охлаждение к нему и ко всей фамилии, все вдруг точно отхлынули.
Сидел я тогда дома,
были сумерки, и только что хотел
выходить, оделся, причесался, платок надушил, фуражку взял, как вдруг отворяется дверь и — предо мною, у меня на квартире, Катерина Ивановна.
Скажи, что бить не
будешь и позволишь все мне делать, что я захочу, тогда, может, и
выйду», — смеется.
—
Буду мужем ее, в супруги удостоюсь, а коль придет любовник,
выйду в другую комнату. У ее приятелей
буду калоши грязные обчищать, самовар раздувать, на посылках бегать…
Опять-таки и то взямши, что никто в наше время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там в пустыне египетской в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, — то коли так-с, коли все остальные
выходят неверующие, то неужели же всех сих остальных, то
есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
А, стало
быть, чем я тут
выйду особенно виноват, если, не видя ни там, ни тут своей выгоды, ни награды, хоть кожу-то по крайней мере свою сберегу?
Очертание лица ее
было как бы слишком широко, а нижняя челюсть
выходила даже капельку вперед.
Как стал от игумена
выходить, смотрю — один за дверь от меня прячется, да матерой такой, аршина в полтора али больше росту, хвостище же толстый, бурый, длинный, да концом хвоста в щель дверную и попади, а я не
будь глуп, дверь-то вдруг и прихлопнул, да хвост-то ему и защемил.
Алеша немедленно покорился, хотя и тяжело ему
было уходить. Но обещание слышать последнее слово его на земле и, главное, как бы ему, Алеше, завещанное, потрясло его душу восторгом. Он заспешил, чтоб, окончив все в городе, поскорей воротиться. Как раз и отец Паисий молвил ему напутственное слово, произведшее на него весьма сильное и неожиданное впечатление. Это когда уже они оба
вышли из кельи старца.
А что
было попыток, то
выходили одни лишь уродливости.
Тем не менее очень
был рад, когда отворившая ему калитку Марфа Игнатьевна (Григорий, оказалось, расхворался и лежал во флигеле) сообщила ему на его вопрос, что Иван Федорович уже два часа как вышел-с.
Она задыхалась. Она, может
быть, гораздо достойнее, искуснее и натуральнее хотела бы выразить свою мысль, но
вышло слишком поспешно и слишком обнаженно. Много
было молодой невыдержки, многое отзывалось лишь вчерашним раздражением, потребностью погордиться, это она почувствовала сама. Лицо ее как-то вдруг омрачилось, выражение глаз стало нехорошо. Алеша тотчас же заметил все это, и в сердце его шевельнулось сострадание. А тут как раз подбавил и брат Иван.
— Я высказал только мою мысль, — сказал он. — У всякой другой
вышло бы все это надломленно, вымученно, а у вас — нет. Другая
была бы неправа, а вы правы. Я не знаю, как это мотивировать, но я вижу, что вы искренни в высшей степени, а потому вы и правы…
Я знаю, что это бы не надо мне вам говорить, что
было бы больше достоинства с моей стороны просто
выйти от вас;
было бы и не так для вас оскорбительно.
Она вдруг так быстро повернулась и скрылась опять за портьеру, что Алеша не успел и слова сказать, — а ему хотелось сказать. Ему хотелось просить прощения, обвинить себя, — ну что-нибудь сказать, потому что сердце его
было полно, и
выйти из комнаты он решительно не хотел без этого. Но госпожа Хохлакова схватила его за руку и вывела сама. В прихожей она опять остановила его, как и давеча.
Таким образом, увлекшись посторонними соображениями, он развлекся и решил не «думать» о сейчас наделанной им «беде», не мучить себя раскаянием, а делать дело, а там что
будет, то и
выйдет.
— Слышал и про это, опасно-с: Красоткин это чиновник здешний, еще, может
быть, хлопоты выйдут-с…
— Ну, простите, если не так… Я, может
быть, ужасно глупо… Вы сказали, что я холоден, я взял и поцеловал… Только я вижу, что
вышло глупо…
Выйдя от Lise, Алеша не заблагорассудил пройти к госпоже Хохлаковой и, не простясь с нею, направился
было из дому. Но только что отворил дверь и
вышел на лестницу, откуда ни возьмись пред ним сама госпожа Хохлакова. С первого слова Алеша догадался, что она поджидала его тут нарочно.
— В прошлый раз еще лучше
выходило, — заметил женский голос. — Вы
спели про корону: «
Была бы моя милочка здорова». Этак нежнее
выходило, вы, верно, сегодня позабыли.
«
Был, говорят, да весь
вышел» — этими самыми словами их хозяева сообщили.
Всю жизнь прежде не знали друг друга, а
выйдут из трактира, сорок лет опять не
будут знать друг друга, ну и что ж, о чем они
будут рассуждать, пока поймали минутку в трактире-то?
О, по моему, по жалкому, земному эвклидовскому уму моему, я знаю лишь то, что страдание
есть, что виновных нет, что все одно из другого
выходит прямо и просто, что все течет и уравновешивается, — но ведь это лишь эвклидовская дичь, ведь я знаю же это, ведь жить по ней я не могу же согласиться!
Видишь: предположи, что нашелся хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам
ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же, всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в насмешку, что никогда не в силах они
будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не
выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
Им за голыша, каков
есть Дмитрий Федорович,
выходить не стать-с.
Так вот теперь это взямши, рассудите сами, Иван Федорович, что тогда ни Дмитрию Федоровичу, ни даже вам-с с братцем вашим Алексеем Федоровичем уж ничего-то ровно после смерти родителя не останется, ни рубля-с, потому что Аграфена Александровна для того и
выйдут за них, чтобы все на себя отписать и какие ни на
есть капиталы на себя перевести-с.
Вошел
было в станционный дом, огляделся кругом, взглянул
было на смотрительшу и вдруг
вышел обратно на крыльцо.
Затем Федор Павлович уже весь день претерпевал лишь несчастие за несчастием: обед сготовила Марфа Игнатьевна, и суп сравнительно с приготовлением Смердякова
вышел «словно помои», а курица оказалась до того пересушенною, что и прожевать ее не
было никакой возможности.
Выходили окна его комнаты в сад, а сад у нас
был тенистый, с деревьями старыми, на деревьях завязались весенние почки, прилетели ранние птички, гогочут,
поют ему в окна.
Когда
вышли мы офицерами, то готовы
были проливать свою кровь за оскорбленную полковую честь нашу, о настоящей же чести почти никто из нас и не знал, что она такое
есть, а узнал бы, так осмеял бы ее тотчас же сам первый.
«Да как же это можно, чтоб я за всех виноват
был, — смеется мне всякий в глаза, — ну разве я могу
быть за вас, например, виноват?» — «Да где, — отвечаю им, — вам это и познать, когда весь мир давно уже на другую дорогу
вышел и когда сущую ложь за правду считаем да и от других такой же лжи требуем.
Хотел
было я обнять и облобызать его, да не посмел — искривленно так лицо у него
было и смотрел тяжело.
Вышел он. «Господи, — подумал я, — куда пошел человек!» Бросился я тут на колени пред иконой и заплакал о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице. С полчаса прошло, как я в слезах на молитве стоял, а
была уже поздняя ночь, часов около двенадцати. Вдруг, смотрю, отворяется дверь, и он входит снова. Я изумился.
Я ничего не выдал, хотя и бросились расспрашивать меня, но когда пожелал его навестить, то долго мне возбраняли, главное супруга его: «Это вы, — говорит мне, — его расстроили, он и прежде
был мрачен, а в последний год все замечали в нем необыкновенное волнение и странные поступки, а тут как раз вы его погубили; это вы его зачитали, не
выходил он от вас целый месяц».
На сих меньше указывают и даже обходят молчанием вовсе, и сколь подивились бы, если скажу, что от сих кротких и жаждущих уединенной молитвы
выйдет, может
быть, еще раз спасение земли русской!
А от нас и издревле деятели народные
выходили, отчего же не может их
быть и теперь?