Неточные совпадения
Но таким образом еще усложняется первоначальное мое затруднение: если уж я, то есть сам биограф, нахожу,
что и одного-то романа, может быть, было бы
для такого скромного и неопределенного героя излишне, то каково же являться с двумя и
чем объяснить такую с моей стороны заносчивость?
Рассказывали,
что молодая супруга выказала при том несравненно более благородства и возвышенности, нежели Федор Павлович, который, как известно теперь, подтибрил у нее тогда же, разом, все ее денежки, до двадцати пяти тысяч, только
что она их получила, так
что тысячки эти с тех пор решительно как бы канули
для нее в воду.
Многие даже прибавляли,
что он рад явиться в подновленном виде шута и
что нарочно,
для усиления смеха, делает вид,
что не замечает своего комического положения.
Как характерную черту сообщу,
что слуга Григорий, мрачный, глупый и упрямый резонер, ненавидевший прежнюю барыню Аделаиду Ивановну, на этот раз взял сторону новой барыни, защищал и бранился за нее с Федором Павловичем почти непозволительным
для слуги образом, а однажды так даже разогнал оргию и всех наехавших безобразниц силой.
Случилось так,
что и генеральша скоро после того умерла, но выговорив, однако, в завещании обоим малюткам по тысяче рублей каждому «на их обучение, и чтобы все эти деньги были на них истрачены непременно, но с тем, чтобы хватило вплоть до совершеннолетия, потому
что слишком довольно и такой подачки
для этаких детей, а если кому угодно, то пусть сам раскошеливается», и проч., и проч.
В детстве и юности он был мало экспансивен и даже мало разговорчив, но не от недоверия, не от робости или угрюмой нелюдимости, вовсе даже напротив, а от чего-то другого, от какой-то как бы внутренней заботы, собственно личной, до других не касавшейся, но столь
для него важной,
что он из-за нее как бы забывал других.
Il faudrait les inventer, [Их следовало бы выдумать (фр.).] эти крючья,
для меня нарочно,
для меня одного, потому
что если бы ты знал, Алеша, какой я срамник!..
Прибавьте,
что он был юноша отчасти уже нашего последнего времени, то есть честный по природе своей, требующий правды, ищущий ее и верующий в нее, а уверовав, требующий немедленного участия в ней всею силой души своей, требующий скорого подвига, с непременным желанием хотя бы всем пожертвовать
для этого подвига, даже жизнью.
Хотя, к несчастию, не понимают эти юноши,
что жертва жизнию есть, может быть, самая легчайшая изо всех жертв во множестве таких случаев и
что пожертвовать, например, из своей кипучей юностью жизни пять-шесть лет на трудное, тяжелое учение, на науку, хотя бы
для того только, чтобы удесятерить в себе силы
для служения той же правде и тому же подвигу, который излюбил и который предложил себе совершить, — такая жертва сплошь да рядом
для многих из них почти совсем не по силам.
Едва только он, задумавшись серьезно, поразился убеждением,
что бессмертие и Бог существуют, то сейчас же, естественно, сказал себе: «Хочу жить
для бессмертия, а половинного компромисса не принимаю».
Точно так же если бы он порешил,
что бессмертия и Бога нет, то сейчас бы пошел в атеисты и в социалисты (ибо социализм есть не только рабочий вопрос, или так называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не
для достижения небес с земли, а
для сведения небес на землю).
Правда, пожалуй, и то,
что это испытанное и уже тысячелетнее орудие
для нравственного перерождения человека от рабства к свободе и к нравственному совершенствованию может обратиться в обоюдоострое орудие, так
что иного, пожалуй, приведет вместо смирения и окончательного самообладания, напротив, к самой сатанинской гордости, то есть к цепям, а не к свободе.
Для Алеши не составляло никакого вопроса, за
что они его так любят, за
что они повергаются пред ним и плачут от умиления, завидев лишь лицо его.
О, он отлично понимал,
что для смиренной души русского простолюдина, измученной трудом и горем, а главное, всегдашнею несправедливостью и всегдашним грехом, как своим, так и мировым, нет сильнее потребности и утешения, как обрести святыню или святого, пасть пред ним и поклониться ему: «Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть на земле там-то, где-то святой и высший; у того зато правда, тот зато знает правду; значит, не умирает она на земле, а, стало быть, когда-нибудь и к нам перейдет и воцарится по всей земле, как обещано».
Не смущало его нисколько,
что этот старец все-таки стоит пред ним единицей: «Все равно, он свят, в его сердце тайна обновления
для всех, та мощь, которая установит наконец правду на земле, и будут все святы, и будут любить друг друга, и не будет ни богатых, ни бедных, ни возвышающихся, ни униженных, а будут все как дети Божии и наступит настоящее царство Христово».
Если кто из этих тяжущихся и пререкающихся мог смотреть серьезно на этот съезд, то, без сомнения, один только брат Дмитрий; остальные же все придут из целей легкомысленных и
для старца, может быть, оскорбительных — вот
что понимал Алеша.
— Из простонародья женский пол и теперь тут, вон там, лежат у галерейки, ждут. А
для высших дамских лиц пристроены здесь же на галерее, но вне ограды, две комнатки, вот эти самые окна, и старец выходит к ним внутренним ходом, когда здоров, то есть все же за ограду. Вот и теперь одна барыня, помещица харьковская, госпожа Хохлакова, дожидается со своею расслабленною дочерью. Вероятно, обещал к ним выйти, хотя в последние времена столь расслабел,
что и к народу едва появляется.
«Господин исправник, будьте, говорю, нашим, так сказать, Направником!» — «Каким это, говорит, Направником?» Я уж вижу с первой полсекунды,
что дело не выгорело, стоит серьезный, уперся: «Я, говорю, пошутить желал,
для общей веселости, так как господин Направник известный наш русский капельмейстер, а нам именно нужно
для гармонии нашего предприятия вроде как бы тоже капельмейстера…» И резонно ведь разъяснил и сравнил, не правда ли?
И ведь знает человек,
что никто не обидел его, а
что он сам себе обиду навыдумал и налгал
для красы, сам преувеличил, чтобы картину создать, к слову привязался и из горошинки сделал гору, — знает сам это, а все-таки самый первый обижается, обижается до приятности, до ощущения большого удовольствия, а тем самым доходит и до вражды истинной…
Именно, именно я-то всю жизнь и обижался до приятности,
для эстетики обижался, ибо не токмо приятно, но и красиво иной раз обиженным быть; — вот
что вы забыли, великий старец: красиво!
Они уже с неделю как жили в нашем городе, больше по делам,
чем для богомолья, но уже раз, три дня тому назад, посещали старца.
Но тогда же я услышал от иных помещиков и особенно от городских учителей моих, на мои расспросы,
что это все притворство, чтобы не работать, и
что это всегда можно искоренить надлежащею строгостью, причем приводились
для подтверждения разные анекдоты.
— Мне сегодня необыкновенно легче, но я уже знаю,
что это всего лишь минута. Я мою болезнь теперь безошибочно понимаю. Если же я вам кажусь столь веселым, то ничем и никогда не могли вы меня столь обрадовать, как сделав такое замечание. Ибо
для счастия созданы люди, и кто вполне счастлив, тот прямо удостоен сказать себе: «Я выполнил завет Божий на сей земле». Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы.
Если же вы и со мной теперь говорили столь искренно
для того, чтобы, как теперь от меня, лишь похвалу получить за вашу правдивость, то, конечно, ни до
чего не дойдете в подвигах деятельной любви; так все и останется лишь в мечтах ваших, и вся жизнь мелькнет как призрак.
— Ведь вы давеча почему не ушли после «любезно-то лобызаше» и согласились в такой неприличной компании оставаться? А потому,
что чувствовали себя униженным и оскорбленным и остались, чтобы
для реваншу выставить ум. Теперь уж вы не уйдете, пока им ума своего не выставите.
Второе:
что «уголовная и судно-гражданская власть не должна принадлежать церкви и несовместима с природой ее и как божественного установления, и как союза людей
для религиозных целей» и наконец, в-третьих:
что «церковь есть царство не от мира сего»…
Таким образом (то есть в целях будущего), не церковь должна искать себе определенного места в государстве, как «всякий общественный союз» или как «союз людей
для религиозных целей» (как выражается о церкви автор, которому возражаю), а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться в церковь вполне и стать не
чем иным, как лишь церковью, и уже отклонив всякие несходные с церковными свои цели.
Во многих случаях, казалось бы, и у нас то же; но в том и дело,
что, кроме установленных судов, есть у нас, сверх того, еще и церковь, которая никогда не теряет общения с преступником, как с милым и все еще дорогим сыном своим, а сверх того, есть и сохраняется, хотя бы даже только мысленно, и суд церкви, теперь хотя и не деятельный, но все же живущий
для будущего, хотя бы в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый.
Но и этого мало, он закончил утверждением,
что для каждого частного лица, например как бы мы теперь, не верующего ни в Бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему, религиозному, и
что эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении.
Но хоть обольстительница эта и жила, так сказать, в гражданском браке с одним почтенным человеком, но характера независимого, крепость неприступная
для всех, все равно
что жена законная, ибо добродетельна, — да-с! отцы святые, она добродетельна!
— Молчать! — закричал Дмитрий Федорович, — подождите, пока я выйду, а при мне не смейте марать благороднейшую девицу… Уж одно то,
что вы о ней осмеливаетесь заикнуться, позор
для нее… Не позволю!
Он слишком хорошо понял,
что приказание переезжать, вслух и с таким показным криком, дано было «в увлечении», так сказать даже
для красоты, — вроде как раскутившийся недавно в их же городке мещанин, на своих собственных именинах, и при гостях, рассердясь на то,
что ему не дают больше водки, вдруг начал бить свою же собственную посуду, рвать свое и женино платье, разбивать свою мебель и, наконец, стекла в доме и все опять-таки
для красы; и все в том же роде, конечно, случилось теперь и с папашей.
Но в эту минуту в нем копошилась некоторая другая боязнь, совсем другого рода, и тем более мучительная,
что он ее и сам определить бы не мог, именно боязнь женщины, и именно Катерины Ивановны, которая так настоятельно умоляла его давешнею, переданною ему госпожою Хохлаковою, запиской прийти к ней
для чего-то.
Потому
что если уж полечу в бездну, то так-таки прямо, головой вниз и вверх пятами, и даже доволен,
что именно в унизительном таком положении падаю и считаю это
для себя красотой.
Верь,
что в содоме-то она и сидит
для огромного большинства людей, — знал ты эту тайну иль нет?
Неужели ты думал,
что я тебя
для этой только дряни зазвал сюда?
А тогда, получив эти шесть, узнал я вдруг заведомо по одному письмецу от приятеля про одну любопытнейшую вещь
для себя, именно
что подполковником нашим недовольны,
что подозревают его не в порядке, одним словом,
что враги его готовят ему закуску.
А
для того,
что девица из благодарности жизнь и судьбу свою изнасиловать хочет!
Он надевал
для этого простыню,
что составляло вроде как бы ризы, и пел и махал чем-нибудь над мертвою кошкой, как будто кадил.
— А я насчет того-с, — заговорил вдруг громко и неожиданно Смердяков, —
что если этого похвального солдата подвиг был и очень велик-с, то никакого опять-таки, по-моему, не было бы греха и в том, если б и отказаться при этой случайности от Христова примерно имени и от собственного крещения своего, чтобы спасти тем самым свою жизнь
для добрых дел, коими в течение лет и искупить малодушие.
—
Для меня, — оживился он вдруг весь, как будто на мгновение отрезвев, только
что попал на любимую тему, —
для меня…
Для меня мовешек не существовало: уж одно то,
что она женщина, уж это одно половина всего… да где вам это понять!
Истинно славно,
что всегда есть и будут хамы да баре на свете, всегда тогда будет и такая поломоечка, и всегда ее господин, а ведь того только и надо
для счастья жизни!
Они крепко пожали друг другу руки, как никогда еще прежде. Алеша почувствовал,
что брат сам первый шагнул к нему шаг и
что сделал он это
для чего-то, непременно с каким-то намерением.
Слышно было,
что обе они подчинялись во всем Катерине Ивановне и состояли при ней единственно
для этикета.
Алеша понял с первого взгляда на нее, с первых слов,
что весь трагизм ее положения относительно столь любимого ею человека
для нее вовсе не тайна,
что она, может быть, уже знает все, решительно все.
— Не только говорил, но это, может быть, всего сильнее убивало его. Он говорил,
что лишен теперь чести и
что теперь уже все равно, — с жаром ответил Алеша, чувствуя всем сердцем своим, как надежда вливается в его сердце и
что в самом деле, может быть, есть выход и спасение
для его брата. — Но разве вы… про эти деньги знаете? — прибавил он и вдруг осекся.
Но старшие и опытнейшие из братии стояли на своем, рассуждая,
что «кто искренно вошел в эти стены, чтобы спастись,
для тех все эти послушания и подвиги окажутся несомненно спасительными и принесут им великую пользу; кто же, напротив, тяготится и ропщет, тот все равно как бы и не инок и напрасно только пришел в монастырь, такому место в миру.
Что старец отходил, в том не было сомнения
для Алеши, хотя мог прожить еще и день и два.
Но Алеше уже и нечего было сообщать братии, ибо все уже всё знали: Ракитин, послав за ним монаха, поручил тому, кроме того, «почтительнейше донести и его высокопреподобию отцу Паисию,
что имеет до него он, Ракитин, некое дело, но такой важности,
что и минуты не смеет отложить
для сообщения ему, за дерзость же свою земно просит простить его».