Неточные совпадения
Я свои поступки не оправдываю;
да, всенародно признаюсь: я поступил как зверь с этим капитаном и теперь сожалею и собой гнушаюсь за зверский гнев, но этот ваш капитан, ваш поверенный, пошел вот к этой самой госпоже, о которой вы выражаетесь, что она обольстительница, и стал ей предлагать от вашего имени,
чтоб она взяла имеющиеся у вас мои векселя и подала на меня, чтобы по этим векселям меня засадить, если я уж слишком буду приставать к вам в расчетах по имуществу.
— Это четыре-то тысячи!
Да я пошутил-с, что вы это? Слишком легковерно, сударыня, сосчитали. Сотенки две я, пожалуй, с моим даже удовольствием и охотою, а четыре тысячи — это деньги не такие, барышня,
чтоб их на такое легкомыслие кидать. Обеспокоить себя напрасно изволили.
— И верю, что веришь и искренно говоришь. Искренно смотришь и искренно говоришь. А Иван нет. Иван высокомерен… А все-таки я бы с твоим монастырьком покончил. Взять бы всю эту мистику
да разом по всей русской земле и упразднить,
чтоб окончательно всех дураков обрезонить. А серебра-то, золота сколько бы на монетный двор поступило!
Вот я, может быть, пойду
да и скажу ему сейчас,
чтоб он у меня с сего же дня остался…
«
Да как же это можно,
чтоб я за всех виноват был, — смеется мне всякий в глаза, — ну разве я могу быть за вас, например, виноват?» — «
Да где, — отвечаю им, — вам это и познать, когда весь мир давно уже на другую дорогу вышел и когда сущую ложь за правду считаем
да и от других такой же лжи требуем.
Он ушел, а я минут десять у старика посидела
да и опять сюда, ух боялась — бежала,
чтоб его не повстречать.
И стал он ее осторожно тянуть и уж всю было вытянул,
да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься,
чтоб и их вместе с нею вытянули.
Пять лет тому как завез меня сюда Кузьма — так я сижу, бывало, от людей хоронюсь,
чтоб меня не видали и не слыхали, тоненькая, глупенькая, сижу
да рыдаю, ночей напролет не сплю — думаю: «И уж где ж он теперь, мой обидчик?
— Алешечка, поклонись своему братцу Митеньке,
да скажи ему, чтобы не поминал меня, злодейку свою, лихом.
Да передай ему тоже моими словами: «Подлецу досталась Грушенька, а не тебе, благородному!»
Да прибавь ему тоже, что любила его Грушенька один часок времени, только один часок всего и любила — так
чтоб он этот часок всю жизнь свою отселева помнил, так, дескать, Грушенька на всю жизнь тебе заказала!..
И вот давеча утром, на телеге, его озарила самая яркая мысль: «
Да если уж она так не хочет,
чтоб я женился на Катерине Ивановне, и не хочет до такой степени (он знал, что почти до истерики), то почему бы ей отказать мне теперь в этих трех тысячах, именно для того,
чтоб я на эти деньги мог, оставив Катю, укатить навеки отсюдова?
Сама послала меня сюда сказать тебе,
чтоб ты за нее был спокоен,
да и надо, голубчик, надо,
чтоб я пошел и сказал ей, что ты спокоен и за нее утешен.
— А черт знает. Из похвальбы, может быть… так… что вот так много денег прокутил… Из того, может,
чтоб об этих зашитых деньгах забыть…
да, это именно оттого… черт… который раз вы задаете этот вопрос? Ну, соврал, и кончено, раз соврал и уж не хотел переправлять. Из-за чего иной раз врет человек?
— Ах, плох, плох! Я думаю, у него чахотка. Он весь в памяти, только так дышит-дышит, нехорошо он дышит. Намедни попросил,
чтоб его поводили, обули его в сапожки, пошел было,
да и валится. «Ах, говорит, я говорил тебе, папа, что у меня дурные сапожки, прежние, в них и прежде было неловко ходить». Это он думал, что он от сапожек с ног валится, а он просто от слабости. Недели не проживет. Герценштубе ездит. Теперь они опять богаты, у них много денег.
—
Да,
да! Вот вы будете ходить, вы увидите, что это за существо. Вам очень полезно узнавать вот такие существа,
чтоб уметь ценить и еще многое другое, что узнаете именно из знакомства с этими существами, — с жаром заметил Алеша. — Это лучше всего вас переделает.
— Еще бы не раздражен, завтра судят. И шла с тем,
чтоб об завтрашнем ему мое слово сказать, потому, Алеша, страшно мне даже и подумать, что завтра будет! Ты вот говоришь, что он раздражен,
да я-то как раздражена! А он об поляке! Экой дурак! Вот к Максимушке небось не ревнует.
— Так и сказал: не говори. Тебя-то он, главное, и боится, Митя-то. Потому тут секрет, сам сказал, что секрет… Алеша, голубчик, сходи, выведай: какой это такой у них секрет,
да и приди мне сказать, — вскинулась и взмолилась вдруг Грушенька, — пореши ты меня, бедную,
чтоб уж знала я мою участь проклятую! С тем и звала тебя.
— С Михаилом-то подружился? Нет, не то
чтоб.
Да и чего, свинья! Считает, что я… подлец. Шутки тоже не понимают — вот что в них главное. Никогда не поймут шутки.
Да и сухо у них в душе, плоско и сухо, точно как я тогда к острогу подъезжал и на острожные стены смотрел. Но умный человек, умный. Ну, Алексей, пропала теперь моя голова!
Понимала уж немножко,
Да вот ножка помешала!
Пусть же вылечится ножка,
Чтоб головка понимала.
—
Да. Спасительницей или губительницей Митеньки ей явиться? О том молить будет,
чтоб озарило ее душу. Сама еще, видите ли, не знает, приготовиться не успела. Тоже меня за няньку принимает, хочет,
чтоб я ее убаюкал!
— По единому моему простодушию.
Да и никогда я в жизни не представлялся в падучей нарочно, а так только,
чтоб похвалиться пред вами, сказал. Одна глупость-с. Полюбил я вас тогда очень и был с вами по всей простоте.
— Оно, впрочем, так и было, тут и угадывать было нечего. Но не подумалось ли тебе тогда и то, что я именно желаю,
чтоб «один гад съел другую гадину», то есть
чтоб именно Дмитрий отца убил,
да еще поскорее… и что и сам я поспособствовать даже не прочь?
—
Чтоб убить — это вы сами ни за что не могли-с,
да и не хотели, а чтобы хотеть, чтобы другой кто убил, это вы хотели.
Что ж, я бы мог вам и теперь сказать, что убивцы они…
да не хочу я теперь пред вами лгать, потому… потому что если вы действительно, как сам вижу, не понимали ничего доселева и не притворялись предо мной,
чтоб явную вину свою на меня же в глаза свалить, то все же вы виновны во всем-с, ибо про убивство вы знали-с и мне убить поручили-с, а сами, все знамши, уехали.
Да и не могли вы меня потом преследовать вовсе, потому что я тогда все и рассказал бы на суде-с, то есть не то, что я украл аль убил, — этого бы я не сказал-с, — а то, что вы меня сами подбивали к тому,
чтоб украсть и убить, а я только не согласился.
Да хоть именно для того только, чтобы не оставлять свою возлюбленную на соблазны старика, к которому он так ревновал, он должен бы был распечатать свою ладонку и остаться дома неотступным сторожем своей возлюбленной, ожидая той минуты, когда она скажет ему наконец: „Я твоя“,
чтоб лететь с нею куда-нибудь подальше из теперешней роковой обстановки.
При первом же соблазне — ну хоть
чтоб опять чем потешить ту же новую возлюбленную, с которой уже прокутил первую половину этих же денег, — он бы расшил свою ладонку и отделил от нее, ну, положим, на первый случай хоть только сто рублей, ибо к чему-де непременно относить половину, то есть полторы тысячи, довольно и тысячи четырехсот рублей — ведь все то же выйдет: „подлец, дескать, а не вор, потому что все же хоть тысячу четыреста рублей
да принес назад, а вор бы все взял и ничего не принес“.
Да и не подозрение только — какие уж теперь подозрения, обман явен, очевиден: она тут, вот в этой комнате, откуда свет, она у него там, за ширмами, — и вот несчастный подкрадывается к окну, почтительно в него заглядывает, благонравно смиряется и благоразумно уходит, поскорее вон от беды, чтобы чего не произошло, опасного и безнравственного, — и нас в этом хотят уверить, нас, знающих характер подсудимого, понимающих, в каком он был состоянии духа, в состоянии, нам известном по фактам, а главное, обладая знаками, которыми тотчас же мог отпереть дом и войти!“ Здесь по поводу „знаков“ Ипполит Кириллович оставил на время свое обвинение и нашел необходимым распространиться о Смердякове, с тем
чтоб уж совершенно исчерпать весь этот вводный эпизод о подозрении Смердякова в убийстве и покончить с этою мыслию раз навсегда.
—
Да, нельзя, это ужасно, — подтвердил Коля. — Знаете, Карамазов, — понизил он вдруг голос,
чтоб никто не услышал, — мне очень грустно, и если б только можно было его воскресить, то я бы отдал все на свете!