Неточные совпадения
Рассказывали, что молодая супруга выказала при том несравненно более благородства и возвышенности, нежели Федор Павлович, который, как известно теперь, подтибрил у нее тогда же, разом, все ее денежки, до двадцати пяти тысяч, только что она их получила, так что тысячки
эти с тех
пор решительно как бы канули для нее
в воду.
— Правда, вы не мне рассказывали; но вы рассказывали
в компании, где и я находился, четвертого года
это дело было. Я потому и упомянул, что рассказом сим смешливым вы потрясли мою веру, Петр Александрович. Вы не знали о сем, не ведали, а я воротился домой с потрясенною верой и с тех
пор все более и более сотрясаюсь. Да, Петр Александрович, вы великого падения были причиной!
Это уж не Дидерот-с!
Дело
в том, что он и прежде с Иваном Федоровичем несколько пикировался
в познаниях и некоторую небрежность его к себе хладнокровно не выносил: «До сих
пор, по крайней мере, стоял на высоте всего, что есть передового
в Европе, а
это новое поколение решительно нас игнорирует», — думал он про себя.
Вот
в эту-то
пору Григорий энергически и изо всех сил стал за своего барина и не только защищал его против всех
этих наговоров, но вступал за него
в брань и препирательства и многих переуверил.
Даже вьельфильки, и
в тех иногда отыщешь такое, что только диву дашься на прочих дураков, как
это ей состариться дали и до сих
пор не заметили!
Эта тетка, знаешь, сама самовластная,
это ведь родная сестра московской той генеральши, она поднимала еще больше той нос, да муж был уличен
в казнокрадстве, лишился всего, и имения, и всего, и гордая супруга вдруг понизила тон, да с тех
пор и не поднялась.
— Нет,
это я всему причиной, я ужасно виноват! — повторял неутешный Алеша
в порыве мучительного стыда за свою выходку и даже закрывая руками лицо от стыда.
Сам Ришар свидетельствует, что
в те годы он, как блудный сын
в Евангелии, желал ужасно поесть хоть того месива, которое давали откармливаемым на продажу свиньям, но ему не давали даже и
этого и били, когда он крал у свиней, и так провел он все детство свое и всю юность, до тех
пор пока возрос и, укрепившись
в силах, пошел сам воровать.
О, дело
это до сих
пор лишь
в начале, но оно началось.
— Литературное воровство! — вскричал Иван, переходя вдруг
в какой-то восторг, —
это ты украл из моей поэмы! Спасибо, однако. Вставай, Алеша, идем,
пора и мне и тебе.
Правда, прошло уже четыре года с тех
пор, как старик привез
в этот дом из губернского города восемнадцатилетнюю девочку, робкую, застенчивую, тоненькую, худенькую, задумчивую и грустную, и с тех
пор много утекло воды.
Алеша проговорил
это в неудержимом
порыве сердца. Ему надо было высказаться, и он обратился к Ракитину. Если б не было Ракитина, он стал бы восклицать один. Но Ракитин поглядел насмешливо, и Алеша вдруг остановился.
У него как раз к
этому сроку иссякли все до сих
пор не прерывавшиеся
в продолжение стольких лет его доходы от подачек Федора Павловича.
— Вообразите, я его уже четыре дня вожу с собою, — продолжал он, немного как бы растягивая лениво слова, но безо всякого фатовства, а совершенно натурально. — Помните, с тех
пор, как ваш брат его тогда из коляски вытолкнул и он полетел. Тогда он меня очень
этим заинтересовал, и я взял его
в деревню, а он все теперь врет, так что с ним стыдно. Я его назад везу…
Я бы, впрочем, и не стал распространяться о таких мелочных и эпизодных подробностях, если б
эта сейчас лишь описанная мною эксцентрическая встреча молодого чиновника с вовсе не старою еще вдовицей не послужила впоследствии основанием всей жизненной карьеры
этого точного и аккуратного молодого человека, о чем с изумлением вспоминают до сих
пор в нашем городке и о чем, может быть, и мы скажем особое словечко, когда заключим наш длинный рассказ о братьях Карамазовых.
— Пузыри, я
в затруднении, — начал важно Красоткин, — и вы должны мне помочь: Агафья, конечно, ногу сломала, потому что до сих
пор не является,
это решено и подписано, мне же необходимо со двора. Отпустите вы меня али нет?
Но увы! вырастал он ужасно мало, и
это приводило его
порой просто
в отчаяние.
— Ах, я усмехнулся совсем другому. Видите, чему я усмехнулся: я недавно прочел один отзыв одного заграничного немца, жившего
в России, об нашей теперешней учащейся молодежи: «Покажите вы, — он пишет, — русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех
пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам
эту карту исправленною». Никаких знаний и беззаветное самомнение — вот что хотел сказать немец про русского школьника.
С тех
пор как Lise взяла у вас назад свое обещание, — свое детское обещание, Алексей Федорович, — выйти за вас замуж, то вы, конечно, поняли, что все
это была лишь детская игривая фантазия больной девочки, долго просидевшей
в креслах, — слава Богу, она теперь уже ходит.
— Да, да! Вы мою мысль сказали, любят, все любят и всегда любят, а не то что «минуты». Знаете,
в этом все как будто когда-то условились лгать и все с тех
пор лгут. Все говорят, что ненавидят дурное, а про себя все его любят.
— Ты
это про что? — как-то неопределенно глянул на него Митя, — ах, ты про суд! Ну, черт! Мы до сих
пор все с тобой о пустяках говорили, вот все про
этот суд, а я об самом главном с тобою молчал. Да, завтра суд, только я не про суд сказал, что пропала моя голова. Голова не пропала, а то, что
в голове сидело, то пропало. Что ты на меня с такою критикой
в лице смотришь?
— Об
этом после, теперь другое. Я об Иване не говорил тебе до сих
пор почти ничего. Откладывал до конца. Когда
эта штука моя здесь кончится и скажут приговор, тогда тебе кое-что расскажу, все расскажу. Страшное тут дело одно… А ты будешь мне судья
в этом деле. А теперь и не начинай об
этом, теперь молчок. Вот ты говоришь об завтрашнем, о суде, а веришь ли, я ничего не знаю.
Многое было приобретено: человек, отдающий,
в благородном
порыве, последние пять тысяч, и потом тот же человек, убивающий отца ночью с целью ограбить его на три тысячи, —
это было нечто отчасти и несвязуемое.
Этот новый факт оказался совершенною неожиданностью для всех, никто про него до сих
пор не знал во всем городе, даже
в монастыре, даже не знал Митя.
Эта же самая особа, вся
в слезах негодования, долго таившегося, объявляет нам, что он же, он же первый и презирал ее за ее неосторожный, безудержный, может быть,
порыв, но все же возвышенный, все же великодушный.
Нет, именно так должен был поступить убийца исступленный, уже плохо рассуждающий, убийца не вор и никогда ничего до тех
пор не укравший, да и теперь-то вырвавший из-под постели деньги не как вор укравший, а как свою же вещь у вора укравшего унесший — ибо таковы именно были идеи Дмитрия Карамазова об
этих трех тысячах, дошедшие
в нем до мании.
— Да
в английском парламенте уж один член вставал на прошлой неделе, по поводу нигилистов, и спрашивал министерство: не
пора ли ввязаться
в варварскую нацию, чтобы нас образовать. Ипполит
это про него, я знаю, что про него. Он на прошлой неделе об
этом говорил.
В этом месте защитника прервал довольно сильный аплодисмент.
В самом деле, последние слова свои он произнес с такою искренне прозвучавшею нотой, что все почувствовали, что, может быть, действительно ему есть что сказать и что то, что он скажет сейчас, есть и самое важное. Но председатель, заслышав аплодисмент, громко пригрозил «очистить» залу суда, если еще раз повторится «подобный случай». Все затихло, и Фетюкович начал каким-то новым, проникновенным голосом, совсем не тем, которым говорил до сих
пор.