Неточные совпадения
Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом и ответите: «Не так» или «не всегда так», то я, пожалуй, и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо не только чудак «не всегда» частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи —
все, каким-нибудь наплывным ветром, на
время почему-то от него оторвались…
И в то же
время он все-таки
всю жизнь свою продолжал быть одним из бестолковейших сумасбродов по
всему нашему уезду.
Деревеньку же и довольно хороший городской дом, которые тоже пошли ей в приданое, он долгое
время и изо
всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной ее душевной усталости, только чтоб отвязался.
Так как Ефим Петрович плохо распорядился и получение завещанных самодуркой генеральшей собственных детских денег, возросших с тысячи уже на две процентами, замедлилось по разным совершенно неизбежимым у нас формальностям и проволочкам, то молодому человеку в первые его два года в университете пришлось очень солоно, так как он принужден был
все это
время кормить и содержать себя сам и в то же
время учиться.
В самое же последнее
время он как-то обрюзг, как-то стал терять ровность, самоотчетность, впал даже в какое-то легкомыслие, начинал одно и кончал другим, как-то раскидывался и
все чаще и чаще напивался пьян, и если бы не
все тот же лакей Григорий, тоже порядочно к тому
времени состарившийся и смотревший за ним иногда вроде почти гувернера, то, может быть, Федор Павлович и не прожил бы без особых хлопот.
Физиономия его представляла к тому
времени что-то резко свидетельствовавшее о характеристике и сущности
всей прожитой им жизни.
Просто повторю, что сказал уже выше: вступил он на эту дорогу потому только, что в то
время она одна поразила его и представила ему разом
весь идеал исхода рвавшейся из мрака к свету души его.
Прибавьте, что он был юноша отчасти уже нашего последнего
времени, то есть честный по природе своей, требующий правды, ищущий ее и верующий в нее, а уверовав, требующий немедленного участия в ней
всею силой души своей, требующий скорого подвига, с непременным желанием хотя бы
всем пожертвовать для этого подвига, даже жизнью.
И вообще
все это последнее
время какой-то глубокий, пламенный внутренний восторг
все сильнее и сильнее разгорался в его сердце.
От него же узнал Алеша
все подробности того важного дела, которое связало в последнее
время обоих старших братьев замечательною и тесною связью.
Вот в это-то
время и состоялось свидание, или, лучше сказать, семейная сходка,
всех членов этого нестройного семейства в келье старца, имевшая чрезвычайное влияние на Алешу.
Вследствие
всех сих соображений и могло устроиться некоторое внутреннее влияние в монастыре на больного старца, в последнее
время почти совсем уже не покидавшего келью и отказывавшего по болезни даже обыкновенным посетителям.
— Из простонародья женский пол и теперь тут, вон там, лежат у галерейки, ждут. А для высших дамских лиц пристроены здесь же на галерее, но вне ограды, две комнатки, вот эти самые окна, и старец выходит к ним внутренним ходом, когда здоров, то есть
все же за ограду. Вот и теперь одна барыня, помещица харьковская, госпожа Хохлакова, дожидается со своею расслабленною дочерью. Вероятно, обещал к ним выйти, хотя в последние
времена столь расслабел, что и к народу едва появляется.
Их приводили к обедне, они визжали или лаяли по-собачьи на
всю церковь, но, когда выносили дары и их подводили к дарам, тотчас «беснование» прекращалось и больные на несколько
времени всегда успокоивались.
— Об этом, конечно, говорить еще рано. Облегчение не есть еще полное исцеление и могло произойти и от других причин. Но если что и было, то ничьею силой, кроме как Божиим изволением.
Все от Бога. Посетите меня, отец, — прибавил он монаху, — а то не во всякое
время могу: хвораю и знаю, что дни мои сочтены.
—
Вся мысль моей статьи в том, что в древние
времена, первых трех веков христианства, христианство на земле являлось лишь церковью и было лишь церковь.
Впрочем, некоторая болезненность его лица в настоящую минуту могла быть понятна:
все знали или слышали о чрезвычайно тревожной и «кутящей» жизни, которой он именно в последнее
время у нас предавался, равно как
всем известно было и то необычайное раздражение, до которого он достиг в ссорах со своим отцом из-за спорных денег.
Вот к этому-то
времени как раз отец мне шесть тысяч прислал, после того как я послал ему форменное отречение от
всех и
вся, то есть мы, дескать, «в расчете», и требовать больше ничего не буду.
Если бы в то
время кому-нибудь вздумалось спросить, глядя на него: чем этот парень интересуется и что
всего чаще у него на уме, то, право, невозможно было бы решить, на него глядя.
— Вы переждите, Григорий Васильевич, хотя бы самое даже малое время-с, и прослушайте дальше, потому что я
всего не окончил. Потому в самое то
время, как я Богом стану немедленно проклят-с, в самый, тот самый высший момент-с, я уже стал
все равно как бы иноязычником, и крещение мое с меня снимается и ни во что вменяется, — так ли хоть это-с?
Опять-таки и то взямши, что никто в наше
время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на
всей земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там в пустыне египетской в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, — то коли так-с, коли
все остальные выходят неверующие, то неужели же
всех сих остальных, то есть население
всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
— Червонца стоит твое слово, ослица, и пришлю тебе его сегодня же, но в остальном ты все-таки врешь, врешь и врешь; знай, дурак, что здесь мы
все от легкомыслия лишь не веруем, потому что нам некогда: во-первых, дела одолели, а во-вторых,
времени Бог мало дал,
всего во дню определил только двадцать четыре часа, так что некогда и выспаться, не только покаяться.
А коли я именно в тот же самый момент это
все и испробовал и нарочно уже кричал сей горе: подави сих мучителей, — а та не давила, то как же, скажите, я бы в то
время не усомнился, да еще в такой страшный час смертного великого страха?
Тем
временем Иван и Григорий подняли старика и усадили в кресла. Лицо его было окровавлено, но сам он был в памяти и с жадностью прислушивался к крикам Дмитрия. Ему
все еще казалось, что Грушенька вправду где-нибудь в доме. Дмитрий Федорович ненавистно взглянул на него уходя.
Даже теперь я
вся холодею, когда об этом подумаю, а потому, как войдете, не смотрите на меня некоторое
время совсем, а смотрите на маменьку или на окошко…
— То ли еще узрим, то ли еще узрим! — повторили кругом монахи, но отец Паисий, снова нахмурившись, попросил
всех хотя бы до
времени вслух о сем не сообщать никому, «пока еще более подтвердится, ибо много в светских легкомыслия, да и случай сей мог произойти естественно», — прибавил он осторожно, как бы для очистки совести, но почти сам не веруя своей оговорке, что очень хорошо усмотрели и слушавшие.
— Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю, как решу. Конечно, в теперешнее модное
время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше
время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и совсем убить —
все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
Мальчишка
все это
время стоял и ждал.
Вместо ответа мальчик вдруг громко заплакал, в голос, и вдруг побежал от Алеши. Алеша пошел тихо вслед за ним на Михайловскую улицу, и долго еще видел он, как бежал вдали мальчик, не умаляя шагу, не оглядываясь и, верно,
все так же в голос плача. Он положил непременно, как только найдется
время, разыскать его и разъяснить эту чрезвычайно поразившую его загадку. Теперь же ему было некогда.
— Войдите, войдите ко мне сюда, — настойчиво и повелительно закричала она, — теперь уж без глупостей! О Господи, что ж вы стояли и молчали такое
время? Он мог истечь кровью, мама! Где это вы, как это вы? Прежде
всего воды, воды! Надо рану промыть, просто опустить в холодную воду, чтобы боль перестала, и держать,
все держать… Скорей, скорей воды, мама, в полоскательную чашку. Да скорее же, — нервно закончила она. Она была в совершенном испуге; рана Алеши страшно поразила ее.
Но
всего более поразил Алешу взгляд бедной дамы — взгляд чрезвычайно вопросительный и в то же
время ужасно надменный.
— «А спроси, — отвечаю ей, —
всех господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?» И так это у меня с того самого
времени на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу, тот самый генерал вошел, что на Святую сюда приезжал: «Что, — говорю ему, — ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать?» — «Да, отвечает, надо бы у вас форточку али дверь отворить, по тому самому, что у вас воздух несвежий».
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними, — в то же
время убежденный
всем сердцем моим, что
все это давно уже кладбище, и никак не более.
У нас в Москве, в допетровскую старину, такие же почти драматические представления, из Ветхого Завета особенно, тоже совершались по
временам; но, кроме драматических представлений, по
всему миру ходило тогда много повестей и «стихов», в которых действовали по надобности святые, ангелы и
вся сила небесная.
О, это, конечно, было не то сошествие, в котором явится он, по обещанию своему, в конце
времен во
всей славе небесной и которое будет внезапно, «как молния, блистающая от востока до запада».
Если хочешь, так в этом и есть самая основная черта римского католичества, по моему мнению по крайней мере: «
все, дескать, передано тобою папе и
все, стало быть, теперь у папы, а ты хоть и не приходи теперь вовсе, не мешай до
времени по крайней мере».
Видишь: предположи, что нашелся хотя один из
всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же,
всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же
время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в насмешку, что никогда не в силах они будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
Но мы не станем передавать
все течение его мыслей, да и не
время нам входить в эту душу: этой душе свой черед.
Больной, однако, в чувство не входил: припадки хоть и прекращались на
время, но зато возобновлялись опять, и
все заключили, что произойдет то же самое, что и в прошлом году, когда он тоже упал нечаянно с чердака.
В свое
время должно было
все восстать и откликнуться.
Други и учители, слышал я не раз, а теперь в последнее
время еще слышнее стало о том, как у нас иереи Божии, а пуще
всего сельские, жалуются слезно и повсеместно на малое свое содержание и на унижение свое и прямо заверяют, даже печатно, — читал сие сам, — что не могут они уже теперь будто бы толковать народу Писание, ибо мало у них содержания, и если приходят уже лютеране и еретики и начинают отбивать стадо, то и пусть отбивают, ибо мало-де у нас содержания.
Кричат и секунданты, особенно мой: «Как это срамить полк, на барьере стоя, прощения просить; если бы только я это знал!» Стал я тут пред ними пред
всеми и уже не смеюсь: «Господа мои, говорю, неужели так теперь для нашего
времени удивительно встретить человека, который бы сам покаялся в своей глупости и повинился, в чем сам виноват, публично?» — «Да не на барьере же», — кричит мой секундант опять.
«Вы спрашиваете, что я именно ощущал в ту минуту, когда у противника прощения просил, — отвечаю я ему, — но я вам лучше с самого начала расскажу, чего другим еще не рассказывал», — и рассказал ему
все, что произошло у меня с Афанасием и как поклонился ему до земли. «Из сего сами можете видеть, — заключил я ему, — что уже во
время поединка мне легче было, ибо начал я еще дома, и раз только на эту дорогу вступил, то
все дальнейшее пошло не только не трудно, а даже радостно и весело».
Если не отойдет с целованием твоим бесчувственный и смеясь над тобою же, то не соблазняйся и сим: значит, срок его еще не пришел, но придет в свое
время; а не придет,
все равно: не он, так другой за него познает, и пострадает, и осудит, и обвинит себя сам, и правда будет восполнена.
Ибо хотя
все собравшиеся к нему в тот последний вечер и понимали вполне, что смерть его близка, но
все же нельзя было представить, что наступит она столь внезапно; напротив, друзья его, как уже и заметил я выше, видя его в ту ночь столь, казалось бы, бодрым и словоохотливым, убеждены были даже, что в здоровье его произошло заметное улучшение, хотя бы и на малое лишь
время.
— Алешечка, поклонись своему братцу Митеньке, да скажи ему, чтобы не поминал меня, злодейку свою, лихом. Да передай ему тоже моими словами: «Подлецу досталась Грушенька, а не тебе, благородному!» Да прибавь ему тоже, что любила его Грушенька один часок
времени, только один часок
всего и любила — так чтоб он этот часок
всю жизнь свою отселева помнил, так, дескать, Грушенька на
всю жизнь тебе заказала!..
Вот почему ему и могло казаться
временами, что
вся мука Грушеньки и
вся ее нерешимость происходит тоже лишь оттого, что она не знает, кого из них выбрать и кто из них будет ей выгоднее.
И очень было бы трудно объяснить почему: может быть, просто потому, что сам, угнетенный
всем безобразием и ужасом своей борьбы с родным отцом за эту женщину, он уже и предположить не мог для себя ничего страшнее и опаснее, по крайней мере в то
время.
А между тем он до конца
все то
время надеялся, что достанет эти три тысячи, что они придут, слетят к нему как-нибудь сами, даже хоть с неба.
— Вас не минуют, Дмитрий Федорович, — тотчас же перерезала госпожа Хохлакова, — эти три тысячи
все равно что у вас в кармане, и не три тысячи, а три миллиона, Дмитрий Федорович, в самое короткое
время!