Практическая психология

Г. С. Абрамова, 2018

В учебнике исследуются вопросы профессиональной этики психолога при осуществлении им различных видов профессиональной деятельности: психологического консультирования, психодиагностики, психологической коррекции и психотерапии. На примерах из практики раскрываются проблемы профессионального взаимодействия психолога с представителями смежных профессий (педагогами, врачами, юристами, социальными работниками). Учебник соответствует ФГОС 3+ и предназначен для студентов вузов, изучающих дисциплины «Общая психология», «Психология личности», «Психология развития и возрастная психология», «Педагогическая психология», «Экспериментальная психология», «Основы консультативной психологии», «Специальная психология», «Общепсихологический практикум», «Психодиагностика», «Психология стресса», «Психология семьи», «Психология социальной работы», «Социальная психология». Издание также предназначено для студентов ссузов, изучающих дисциплины «Психология», «Возрастная психология и педагогика», «Семьеведение», «Психология и андрогогика лиц пожилого возраста и инвалидов», «Основы педагогики и психологии», «Психология общения». В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Глава 2. Практическая этика и практическая психология как профессиональная деятельность

— Я не умею рисовать людей! Не могу, не умею, давайте я вам лучше зайца нарисую!

(Из диалога психолога и мальчика шести лет)

— Что вы так смотрите. Думаете, приятно знать, что тебя все время изучают?

(Из диалога психолога и подростка!

Конец XX века принес в нашу жизнь новое явление, которого не существовало в ней легально с 1936 года, когда знаменитым для педагогов и психологов Постановлением ЦК ВКП(б)^[1] была закрыта, разрушена, изгнана из социального обихода педология — предшественница современной практической психологии.

По существу, через 50 лет начинают появляться люди, которые называют себя практическими психологами, и предлагают обществу совершенно специфические виды услуг — определение готовности ребенка к школе; психологическое обеспечение бизнес-планов; психологическую характеристику членов рабочих коллективов и прогноз их совместимости и т. п.

Кто эти люди?

Каков их социальный статус и место в системе общественных отношений? По какому праву они берут на себя ответственность влиять на индивидуальную и социальную жизнь?

Хотелось бы не только задать эти вопросы, но и попытаться ответить на них исходя из следующих соображений:

• появление любой профессии предполагает ее инструктивную регламентацию, т. е. создание социально приемлемых норм ее осуществления; естественно, что эти нормы появляются как бюрократическая основа определения меры социальной и личной ответственности профессионала за его действия;

• профессии, связанные с воздействием на человека, имплицитно несут в себе обобщенную модель человеческой жизни, где отношения с другим человеком (профессионалом в том числе) предполагают использование особой информации — информации об индивидуальной судьбе человека;

• использование этой информации делает границы человеческого «Я» очень уязвимыми; это явление многократно описывалось в философской и психологической литературе как явление отчуждения человека от собственной жизни;

• появляется (через стандартизацию профессиональных действий с человеком) реальная опасность обесценивания качеств человеческой жизни как индивидуальности (проблема массового человека, среднего человека, типичного человека);

• существует опасность превращения профессионала, берущего на себя ответственность за изменение индивидуальной судьбы, в человека, которому будут передаваться все виды ответственности за качества индивидуальной жизни по типу: «Психолог (или кто-то другой) сказал так, я так делал (думал, чувствовал), но ничего не получилось… (или получилось плохо)».

Эти соображения возникли в результате анализа тех проблем, с которыми сталкиваются психологи в своей ежедневной профессиональной деятельности.

Думается, что ответы на поставленные вопросы надо попробовать искать в анализе тех направлений организации жизни человеческого сообщества, которые вынесены в название главы — в области практической этики и практической психологии как профессиональной деятельности.

Попробуем это аргументировать. Профессиональная деятельность человека в отличие от других видов деятельности (учебной, игровой, общения) состоит в том, что она предполагает обязательную рефлексию на содержание предмета профессиональной деятельности. При этом совершенно не принципиально в этом смысле физическое отличие предметов профессиональной деятельности. Освоение профессии предполагает включение ее предмета в содержание Я-концепции человека. Естественно, что варианты этого будут бесконечно разнообразны, но тем не менее в них есть то принципиально общее, что конституирует предмет одной профессиональной деятельности в отличие от другой.

На уровне Я-концепции человека это переживается как рефлексивно обоснованные ограничения на свои профессиональные действия, знаменитое умение сказать себе и другим: «Это я не умею, это я умею плохо, это я умею посредственно».

За этими ограничениями скрывается не только локус контроля, область профессиональной ответственности, но и потенциальная возможность для профессионального совершенствования — преодоление «не умею».

Появление профессии психолога в начале века было связано с социальными задачами максимального использования индивидуальных ресурсов человека в трудовой и учебной деятельности, человек должен был хорошо работать и хорошо учиться. Это нашло свое отражение в истории психологии труда и в истории психологии обучения. В конечном итоге это позволило появиться целой отрасли психологического знания — психологии индивидуальных различий.

По существу, психолог на заре существования этой профессии начинал работать с одной из важнейших характеристик индивидуальной жизни — с характеристикой перспективы личного развития, беря таким образом (пусть даже временно) ответственность за определение этой перспективы в достаточно конкретных проявлениях успешности осуществления учебной или трудовой деятельности.

Аргументами для построения конкретных характеристик развития человека в работе психолога выступали следующие данные:

• результаты психологического измерения характеристик его активности;

• результаты психологического измерения этих же характеристик как среднестатистических данных;

• интерпретация и сопоставление индивидуальных и сред негрупповых результатов в свете психологической теории

Таким образом, психолог сразу оказывался перед необходимостью работы с двумя реальностями:

— реальностью психометрических данных, полученных с помощью конкретного метода (наблюдения, теста и т. п.);

— реальностью теории (своей или принятой в качестве рабочей), в свете которой он мыслил о психометрических данных.

Надо сказать, что эти реальности находятся далеко не в однозначных отношениях. Достаточно, думаю, в качестве примера привести следующий: психолог применяет для изучения личностных качеств графический тест Дом — Дерево — Человек (ДДЧ), и интерпретирует его в теории психологических типов К. Юнга. Уже первый, весьма поверхностный, анализ показывает, что тест ДДЧ и теория К. Юнга строились для разных профессиональных задач в личной биографии их создателей, не говоря уже о том, что они описываются в разных научных понятиях. Это, естественно, ставит перед психологом, использующим тест и теорию, особую проблему — проблему сопоставления их по отношению к той конкретной профессиональной задаче, которую он решает сам, прогнозируя, например, показатели личного развития человека.

На основании чего возможно сопоставление описанных реальностей: реальности факта и реальности конкретно-научной идеи?

Не претендуя на единственно верный ответ, попытаюсь показать возможный путь поиска ответа на него — тот путь, который позволяет, как думается, избежать одной из главных профессиональных ошибок психолога — ошибок превращения его в оракула, мистифицирующего данные своих исследований, измерений, наблюдений и размышлений.

Для этого вернемся к явлению профессии, профессиональной деятельности психолога. Имея дело с человеком как предметом своей деятельности, психолог с необходимостью должен (это профессиональный долг) удерживать свой предмет. Таким предметом является психическая реальность человека.

Она порождается и существует по законам, свойственным только ей. Удержать ее как предмет профессиональной деятельности можно тогда, когда действия психолога (работа психолога) направлены на свойства этой реальности и отвечают законам ее существования.

При всей очевидности этого утверждения и возможной его банальности оно далеко не просто для осуществления, так как психолог выступает по отношению к другому человеку как Другой человек, порождающий в нем психическую реальность, и как профессионал, сохраняющий эту реальность в качестве предмета взаимодействия.

Для доказательства утверждения о том, что психическая реальность порождается другим человеком, можно было бы привести множество положений из классических психологических работ по психологии развития. Достаточно вспомнить несколько понятий разных авторов, фиксирующих это: «зона ближайшего развития» (Л. С. Выготский), «явления вертикального и горизонтального декаляжа», «эгоцентрическая позиция» (Ж. Пиаже), «жизненный сценарий» (Э. Берн), «Я-концепция» (Р. Берне), «ценностность» (Н. И. Непомнящая), «типы ведущих деятельностей» (Д. Б. Эльконин), «ключевые системы развития» Э. Эриксон) и др.

Выделение другого человека как фактора и условия существования внутреннего мира — индивидуальные характеристики человека — дает основания говорить о нем как о существенной характеристике психической реальности.

К. Лоренц^[2] писал о том, что в животном мире происходят качественные изменения в поведении особей, когда они начинают индивидуально относиться к представителям своего вида. Именно эти отношения, которые Лоренц описывал как узел личной любви и дружбы, не позволяют членам сообщества бороться и вредить друг другу.

Другой человек. Он порождает своим присутствием в каждом из нас новую, отличную от нашего индивидуального существования реальность — психическую. Своим физическим и иным присутствием Другой человек структурирует то, что можно было бы назвать внутренним миром. Внутренний мир и психическая реальность, по-моему, не тождественны не только по факту принадлежности: первый принадлежит одному человеку, а вторая — как минимум человеческой диаде. Они существенно отличаются и содержательно; достаточно вспомнить феномены группового поведения, которых просто нет в индивидуальном (мода, эмоциональное заражение, эффект ореола и т. п.).

Другой, участник диады, не обязательно физическое лицо, важно его наличие как Другого, отличного, непохожего, нетождественного, если хотите, не подобного. Факт отличия важен как момент, сохраняющий само существование психического. Именно это отличие и делает возможным наличие психического как особого качества, характеризующего в конечном счете уникальность индивидуальности как целостной характеристики психической реальности.

Переживание непохожести на Другого человека является началом психической жизни, фиксация этой непохожести разными способами (предметом, действием, образом, словом и т. п.) создает то ее содержание, которое может быть изменено при желании или необходимости через варианты его презентации Другому человеку, например в виде чувств.

Динамику психической реальности (относительно устойчивые и относительно изменчивые ее качества) задает отношение к персонифицированным и обобщенным характеристикам Других людей, которые своим присутствием или отсутствием в разной степени проявляют наличие ее свойств. Существенным моментом отношений между людьми является обратная связь, т. е. осуществляется не только воздействие на другого человека, но и изменение воздействующего под влиянием своего же воздействия. Преобразование затрагивает каждого из участников взаимодействия. Иными словами, говоря, например, другому человеку слова приветствия, мы вызываем не только его ответную реакцию, ответное действие, но и изменяемся сами как в момент произнесения приветствия, так и в момент восприятия нашего воздействия на другого человека.

В весьма упрощенной схеме (см. схему «Строение психической реальности») психическую реальность можно представить следующим образом: каждый последующий период жизни человека (поэтому так важно решение проблемы периодизаций и психического развития) отличается от предыдущего тем, что появляются качественно новые отношения человека с собой и с другими людьми. В нашей схеме они в обобщенном виде представлены как усложнение связей «Я» и «Другого».

Существенным моментом для начала появления психической реальности является установление физических отношений Я и Другого человека. Назовем это словами Э. В. Ильенкова, как необходимость приобщения Я к неорганическому телу культуры, представленному для ребенка в начале его жизни физическим существованием взрослого (Другого человека).

Строение психической реальности

(Я не описываю возрастные границы периодов становления психической реальности, надеясь на то, что читатель легко сопоставит их сам с феноменологией своей жизни и наблюдаемыми фактами бытовой жизни.)

Следующий период в развитии психической реальности связан с дифференциацией «Я» на «Я» и не-Я, а Других людей — на своих и чужих и установлением связей между этими образованиями, в психологии они описываются в понятиях Я-концепции, обобщенного представления о других людях (концепция Другого человека), в понятиях индивидуальных характеристик деятельности, жизненного стиля, когнитивного стиля, простоты и сложности переживания, в понятиях идеала человека, в представлениях о его ценности и других свойствах психической реальности, которые характеризуют относительную автономность человека от других людей.

Следующий этап развития (3-й на нашей схеме) существенно отличается от предыдущего тем, что начинают функционировать в психической реальности два важнейших образования — обобщенное представление о других чужих людях, обычно его называют «они»; оно не тождественно переживанию физического присутствия Других людей и является своего рода обобщенным образом «чужих» в концепции Другого человека В то же время наряду с этим образованием начинает возникать другое качественно своеобразное обобщение — Другие люди (свои), т. е. те, о ком говорят «мы», «наши». Эти качественно новые обобщения начинают опосредовать отношение человека с собой (со своим не-Я) и влиять на динамику психической реальности.

Дальнейшее развитие связано с качественным усложнением связей (по принципу обратных) внутри этой системы, которая, как думается, имеет завершенный вид к концу жизни (при полном ее осуществлении) и выливается в то слияние себя с миром (с Другим), которое характерно для мудрости как высшего уровня проявления качества психической реальности.

Думается, что в данной схеме можно увидеть главные точки качественного изменения свойств психической реальности. На схеме они отмечены кружками и показывают путь развития индивидуальности через освоение своих новых качеств во взаимодействии с Другими людьми как основы для содержательно иных обобщений в Я-концепции и концепции Другого человека.

В этом плане (при внешней графической похожести) 4-й уровень отличается от 2-го тем, что обобщения на нем строятся по другим основаниям (например, проблемы задач и резервов развития взрослого человека, едва ли не самые сложные в современной психотерапии, решаются принципиально иначе, чем в детском возрасте).

Кажется, что даже на этой механической модели можно показать возможные следствия нарушения разных параметров психической реальности и их проявление в феноменах бытовой жизни. Приведем несколько примеров. В свое время меня поразил факт, описываемый А. Мещеряковым в книге «Слепоглухонемые дети», — такой ребенок, если его все время носили на руках, не приобретал даже собственной терморегуляции. Дистанция «Я» — «Другой человек» в начале жизни так же необходима, как желателен контакт с Другим для обнаружения свойств «Я». Отсутствие (или слабая выраженность) внутреннего плана действий (разделение «Я» и «не-Я») приводит к огромной зависимости от Другого человека, часто выглядящей как предельно высокая внушаемость (по фактам исследования несовершеннолетних жертв сексуальных преступлений).

Инфантильная доверчивость ко всем людям характеризует ребенка с недостаточно сформированной Я-концепцией. Инфантильный взрослый склонен отождествлять себя с Другими людьми, которых он считает «своими», «близкими», сближая в своем самосознании Я и «мы», соответственно это приводит к искажениям в развитии социальной и личной ответственности, в частности, является одной из причин правового нигилизма взрослых.

Надо отметить, что психологическое пространство Я и психологическое пространство Другого человека не тождественны, хотя и взаимопроникают друг в друга, оставляя в то же время достаточно возможностей для автономности каждого из этих образований. Они соединяются подвижно благодаря такому образованию, как психологическая дистанция, представленная на схеме в виде расстояния «Я» — «Другой человек», которое опосредуется по ходу жизни обобщенным представлением о себе, о Другом человеке (своем, близком), обобщенном представлении, о не-Я, обобщенном представлении о Другом человеке (чужом, далеком) и взаимодействия с физическим Другим.

Итак, психолог как Другой человек своим уже физическим присутствием в жизни Человека способствует обнаружению им в его психической реальности всех образований, связанных с обобщенными представлениями (переживаниями) присутствия в своей судьбе Другого, Других людей. Перед психологом возникает специфическая задача — занять свое профессиональное место в структуре психической реальности. Где оно?

Я бы изобразила его на схеме там, где стоит кружок со словом «Человек», зеркально отражая всю схему психической реальности.

Объяснение этому вижу в том, что психолог (по его профессиональному долгу) обязан владеть обобщенным строением психической реальности, именно оно будет тем основанием, на котором могут быть восстановлены для Другого человека разорвавшиеся или неразвившиеся связи за счет его собственных усилий, направляемых во взаимодействии с психологом, знанием о строении психической реальности.

Говоря метафорически, психолог приносит человеку карту лабиринта, в которой тот заблудился и вместе с ним намечает путь движения по этой карте, а потом отдает эту карту в руки самому человеку. В этой процедуре одно требование становится самым главным — карта должна быть правильной.

Вот здесь и начинается та практическая этика, о которой уже давно надо бы начинать говорить. Она является тем содержанием, где реальность факта, с которым работает психолог, и реальность теории, в которой он осмысливает его, получают личностно-оценочную окраску, ту «пристрастность», ту эмоциональную, ценностную наполненность, без которой нет жизни человека. Через эту ценностную эмоциональность практическая этика становится «видимой» как самому психологу, так и Другим людям, с которыми он имеет дело. Она является как бы тем зеркалом, в котором отражается разрешающая для психолога возможность силы воздействия на Другого человека, меры этого воздействия.

Психолог несет человеку знание о нем, именно об этом человеке, используя обобщенное представление о людях вообще.

Психолог сам обладает собственной психической реальностью, которая проявляется в присутствии Другого человека. Этика предполагает установление и сохранение дистанции с «Я» Другого для сохранения этого Я. Этические нормы правильности — неправильности, плохости — хорошести и т. п. всегда предельно обобщены и могут быть при необходимости конкретизированы во множестве вариантов.

Думается, что психологом практическая этика осознается при установлении дистанции с Другим человеком и наполнении ее содержанием, рождающимся из усилий Другого человека, при проявлении свойств его психической реальности.

Если психолог делает это отрефлексированно и целенаправленно, то представители других профессий, ориентирующиеся на свойства психической реальности (учителя, юристы, врачи, журналисты, социологи и др.), могут использовать (даже случайно) ее фрагменты с целью воздействия на них. Профессионалы — это люди, которые своими действиями создают или разрушают психическую реальность конкретного человека, на которого они оказывают воздействие. В принципе, это происходит во всех вариантах взаимодействия людей, но, как уже отмечалось, для профессиональной деятельности характерна направленная рефлексивность, структурирующая предмет приложения усилий.

В этом смысле этические нормы глубины воздействия на другого человека приобретают характер средств, задающих и создающих условия для проявления автономности, индивидуальности Я человека, в конечном счете, выявление тех образований, которые определяют степень внутренней свободы — одного из высших достижений, в котором сможем увидеть развитие психической реальности современного человека.

Практическая этика опирается на обобщенное представление о психической реальности, о ее строении и возможном развитии, она включает также эмоциональное отношение к жизни — жизнеутверждение или жизнеотрицание, которое позволяет определять вектор воздействия на само течение индивидуальной жизни. Практическая этика использует и понятие о сущности человека для построения прогностических моделей его поведения и развития. Все выше изложенное позволяет говорить о том, что практическая этика содержит парадигму жизни как исходную, базисную форму мышления о ней. Парадигма жизни в деятельности профессионала, работающего со свойствами психической реальности, не только определяет систему его личных жизненных ценностей, но одновременно является тем основанием, на котором строится выбор вектора и глубины воздействия на другого человека.

Иначе говоря, парадигма жизни является обоснованием самого факта существования практической этики как сферы жизни, направленной на сохранение индивидуальности, автономности человека на бытовом уровне осуществления.

Практическая этика не является законом, в обществе нет институтов, специально созданных для ее сохранения. Она опирается, как уже говорилось, на отношение к проявлениям человеческой автономности, «самости», индивидуальности. Соотношение практической этики и юридической практики выступает в использовании понятий «честь», «достоинство», «моральный ущерб», «право», «обязанность» и др., обозначающих для юристов меру сохранения или разрушения индивидуальности в ситуациях, описываемых в законодательстве.

При этом обоснование основных социальных прав и обязанностей человека осознается в парадигме жизни, доступной для рефлексии создателям «конкретных законов и постановлений. По существу, они также являются носителями практической этики, воплощая в своих законах представление о ценности человека и его жизни во всех многообразных ее проявлениях.

Парадигма жизни осознается каждым человеком в виде своеобразной формулы, фиксирующей его переживание (силу, ее вектор, включенность в жизнь и т. п.) в конкретный момент времени: «собачья жизнь», «жизнь — это борьба», «жизнь — это ад», «жизнь — это игра» и т. п. Формула парадигмы жизни воплощается в конкретные действия, оценкой поступки человека. Она является той основой жизнеощущения, которая констатирует образ Другого человека и свой собственный тоже.

В приведенной выше схеме строения психической реальности в каждый момент времени парадигма жизни представляет собой целостное содержание отношения «Я» — «Другой», удерживая и сохраняя в нем динамические тенденции.

Хотелось бы данным рассуждением показать, что отношение к Другому человеку является содержанием, постоянно присутствующим в психической реальности каждого человека как ее составляющая и естественным образом (через механизм проекции) входит во все виды активности.

В известном смысле можно сказать, что каждый из нас занимается практической этикой, осуществляя воздействие на Другого человека и себя.

Те люди, для кого это является профессией, рефлексируют на это содержание, обеспечивая таким образом условия для социальной презентации важнейшего образования психической реальности — парадигмы жизни. Она легализуется в настоящее время в нескольких формах: юридических законах конкретной страны, в правах и профессиональных обязанностях (должностные инструкции), в этических кодексах профессий, принимаемых профессиональным обществом, в Международной Декларации прав человека, в Конвенции о правах ребенка и т. п.

Таким образом, практическая этика является неотъемлемой частью любой профессиональной деятельности, предполагающей непосредственное воздействие на психическую реальность человека. Современная жизнь человека в обществе протекает так, что, по существу, любая сфера общественной жизни оказывает в той или иной мере на него такое воздействие. Похоже на то, что психической становится вся жизненная среда человека, так как она несет в явной или превращенной форме следы воздействия человека на человека (через предметы потребления, орудия и средства производства, через измененный ландшафт, через меняющие свой состав природные воды и воздух и т. п.).

Практическая же психология как профессиональная деятельность начинает зарождаться в массовом масштабе и, по-моему, требует внимательного к себе отношения с той точки зрения, что именно она социально обостряет до предела проблему обоснованности воздействия одного человека на другого. В конечном счете проблему жизни проживаемой (прожитой) как своей или чужой, жизни проживаемой (прожитой) чужим умом (чужими средствами, чужими желаниями, чужими способностями). Что для человека, для людей важнее? Хотелось бы думать, что современное общество, да и каждый человек хотя бы мгновение в жизни переживали два полярных, а поэтому очень ярких чувства:

• чувство полной собственной беспомощности перед жизненными проблемами, желание отдать кому-то все свои оставшиеся силы, только чтобы больше не мучиться неопределенностью, бессмысленностью, и

• чувство ликующей радости от осуществленного — вдохновляющее чувство хозяина жизни. Какое из этих чувств продуктивнее? Наверное, недаром уныние считается смертным грехом. Оно лишает психическую реальность одного из главных качеств — качества глубины, разнообразия, динамики. Уныние, штиль, тишина, смерть, психологическая и физическая. Однако возможно ли через воздействие Другого, Других людей вернуть глубину и разнообразие жизни человеку, уже погруженному (или погружающемуся) в небытие уныния, апатии, конформизма и прочих форм отказа от собственного Я? Это вопрос о том, идти ли психологу к тем (к тому), кто не зовет на помощь, вяло увлекаемый потоком собственной индивидуальной судьбы к ее естественному концу. Думаю, что ответ на него весьма непрост.

Лезть в чужую душу без спроса не только опасно, но и неэтично. А если она, чужая душа, погружается в мрак потери собственного «Я», если она сама в ужасе от него, своего «Я», спасается знаменитым фроммовским бегством от свободы в невроз, в болезнь, в инфантилизм, в никуда… и ты, психолог, это видишь, понимаешь, и…

Какое решение, профессиональное решение, принимаешь (примешь) и будет ли оно правильным? Признаюсь честно, я не знаю ответа на эти вопросы. Но твердо уверена в том, что профессия практического психолога появилась неслучайно — может быть, я преувеличиваю, но это одна из попыток человечества спасти (именно спасти, как живое явление) индивидуальное сознание от наступления сознания массового человека.

Индивидуальное, живое сознание обладает уникальными свойствами, многие из них подробно описаны в философской и психологической литературе (В. П. Зинченко, М. К. Мамардашвили, П. П. Флоренский). Среди всех этих свойств внимание, в свете задач этого текста, привлекает свойство целостности. Живое m сознание — оно единое, целое, поэтому оно обладает определенным (но не бесконечным!) запасом прочности к воздействию.

Если этот запас прочности исчерпывается под влиянием воздействующей силы, сознание исчезает, или, разрушенное уже, не восстанавливается в прежнем виде, т. е. перестает быть живым. Такое сознание уже называется фантомным.

Психолог, оказывая воздействие на другого человека, сам является носителем индивидуального сознания (живого или фантомного) и при этом имеет дело тоже с живым или фантомным сознанием. Нетрудно представить, какие возможны логические варианты при взаимодействии с одним человеком и как многократно они усложняются при взаимодействии с группой людей.

Варианты воздействия живого и фантомного сознания многократно переживаются в течение жизни каждым человеком как непосредственным участником или наблюдателем таких ситуаций. Основные общие ее признаки — это усталость и чувство опустошенности ее участников, переживающих взаимное сопротивление как невозможность изменения, невозможность достижения согласия.

Варианты воздействия фантомного сознания на фантомное порождают взаимную неудовлетворенность, которая может перерасти в открытую конфронтацию по принципу взаимного несоответствия.

Воздействие живого сознания на живое сознание связано с появлением воодушевления, переживается как обновление, как прилив сил, как расширение горизонтов жизни, как появление (пусть на время) чувства общности, единения.

При этом, по моему мнению, абсолютно однозначно представляются непродуктивными ситуации воздействия на фантомное сознание с точки зрения изменения в них сознания в сторону появления признаков психической жизни. Это, по сути дела, варианты возможной профессиональной неудачи психолога как человека, ставящего задачу сохранения или восстановления живого индивидуального сознания. Ситуации эти становятся более вероятными при работе со взрослыми людьми. Фантомное сознание воспроизводит само себя — оно неизменно, время жизни для него не приносит изменения. Скука — основное качество жизни фантомного сознания.

Жизнь людей показывает, что преодоление скуки чаще всего происходит внешними воздействиями на сознание — путешествие, алкоголь, смена сексуального партнера, смена места работы, риск и т. п. Но эти внешние воздействия бывают достаточно кратковременными, скука возрождается снова. Психолог, сам обладая живым сознанием, при работе с фантомным сознанием встречает огромное сопротивление, преодолеть которое можно только причиняя Другому человеку боль. Боль психическую, как говорят, душевную.

Какое право имеет психолог на эту боль?

Будет ли она, эта боль, тем началом, которое откроет живые качества индивидуального, но уже фантомного сознания или приведет к появлению еще одного фантома — теперь уже фантома боли?

Это вопросы из области практической этики. Это вопросы из области психологии развития, из тех сфер знания, где обсуждается сущность человека, воплощение сущности в ее конкретные проявления.

А если психолог сам обладает фантомизированным сознанием, что, к сожалению, бывает как следствие шизоидной интоксикации психологической информации, и при этом берется работать с фантомным сознанием Другого человека? Вот тут и создается ситуация «машинообразного» действия, когда программа одной «машины» не соответствует программе другой. Как следствие, вполне вероятно, видятся горы обломков этих «машин».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

См.: Постановление ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. «О педагогических извращениях в системе наркомпроса».

2

См.: Лоренц К. Агрессия. — М., 1994.