Неточные совпадения
— А чего ты весь трясешься? Знаешь ты штуку? Пусть он и честный человек, Митенька-то (он глуп, но честен); но он — сладострастник. Вот его определение и вся внутренняя
суть. Это отец ему
передал свое подлое сладострастие. Ведь я только на тебя, Алеша, дивлюсь: как это ты девственник? Ведь и ты Карамазов! Ведь в вашем семействе сладострастие до воспаления доведено. Ну вот эти три сладострастника друг за другом теперь и следят… с ножами за сапогом. Состукнулись трое лбами, а ты, пожалуй, четвертый.
Только Агафья эту штуку, то
есть разговор-то наш, ей тогда и
передай.
Он тотчас же
передал ключ от шкафа Смердякову: «Ну и читай,
будешь библиотекарем, чем по двору шляться, садись да читай.
А однако,
передать ей поручение
было видимо теперь тяжелее, чем давеча: дело о трех тысячах
было решено окончательно, и брат Дмитрий, почувствовав теперь себя бесчестным и уже безо всякой надежды, конечно, не остановится более и ни пред каким падением.
Но если он особенно настаивал на этом слове, если особенно поручал вам не забыть
передать мне этот поклон, — то, стало
быть, он
был в возбуждении, вне себя, может
быть?
Госпожа Хохлакова настоятельно и горячо умоляла Алешу немедленно
передать это свершившееся вновь «чудо предсказания» игумену и всей братии: «Это должно
быть всем, всем известно!» — восклицала она, заключая письмо свое.
— О, не то счастливо, что я вас покидаю, уж разумеется нет, — как бы поправилась она вдруг с милою светскою улыбкой, — такой друг, как вы, не может этого подумать; я слишком, напротив, несчастна, что вас лишусь (она вдруг стремительно бросилась к Ивану Федоровичу и, схватив его за обе руки, с горячим чувством пожала их); но вот что счастливо, это то, что вы сами, лично, в состоянии
будете передать теперь в Москве, тетушке и Агаше, все мое положение, весь теперешний ужас мой, в полной откровенности с Агашей и щадя милую тетушку, так, как сами сумеете это сделать.
Вы не можете себе представить, как я
была вчера и сегодня утром несчастна, недоумевая, как я напишу им это ужасное письмо… потому что в письме этого никак, ни за что не
передашь…
У меня в К-ской губернии адвокат
есть знакомый-с, с детства приятель-с,
передавали мне чрез верного человека, что если приеду, то он мне у себя на конторе место письмоводителя будто бы даст-с, так ведь, кто его знает, может, и даст…
«Мама, говорит, я помню эту сосну, как со сна», — то
есть «сосну, как со сна» — это как-то она иначе выразилась, потому что тут путаница, «сосна» слово глупое, но только она мне наговорила по этому поводу что-то такое оригинальное, что я решительно не возьмусь
передать.
Тебя предупреждали, — говорит он ему, — ты не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но ты не послушал предупреждений, ты отверг единственный путь, которым можно
было устроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, ты
передал дело нам.
И даже если б и попробовали что
передать, то
было бы очень мудрено это сделать, потому что
были не мысли, а
было что-то очень неопределенное, а главное — слишком взволнованное.
Надо
было держать ухо востро: мог где-нибудь сторожить ее Дмитрий Федорович, а как она постучится в окно (Смердяков еще третьего дня уверил Федора Павловича, что
передал ей где и куда постучаться), то надо
было отпереть двери как можно скорее и отнюдь не задерживать ее ни секунды напрасно в сенях, чтобы чего, Боже сохрани, не испугалась и не убежала.
Даже за пять минут до кончины, как с удивлением
передавали потом, нельзя
было еще ничего предвидеть.
Тем не менее признаюсь откровенно, что самому мне очень
было бы трудно теперь
передать ясно точный смысл этой странной и неопределенной минуты в жизни столь излюбленного мною и столь еще юного героя моего рассказа.
А Дмитрий Федорович, которому Грушенька, улетая в новую жизнь, «велела»
передать свой последний привет и заказала помнить навеки часок ее любви,
был в эту минуту, ничего не ведая о происшедшем с нею, тоже в страшном смятении и хлопотах.
«Должно
быть, раньше меня проехал через Воловью, — подумал Дмитрий Федорович, но Смердяков его беспокоил ужасно: — Как же теперь, кто сторожить
будет, кто мне
передаст?» С жадностью начал он расспрашивать этих женщин, не заметили ль они чего вчера вечером?
Но Петр Ильич на этот раз уперся как мул: выслушав отказ, он чрезвычайно настойчиво попросил еще раз доложить и
передать именно «в этих самых словах», что он «по чрезвычайно важному делу, и они, может
быть, сами
будут потом сожалеть, если теперь не примут его».
Буду,
буду спокоен, весел
буду,
передайте ей по безмерной доброте души вашей, что я весел, весел, смеяться даже начну сейчас, зная, что с ней такой ангел-хранитель, как вы.
Он ясно и настойчиво
передал нам, очнувшись, на расспросы наши, что в то еще время, когда, выйдя на крыльцо и заслышав в саду некоторый шум, он решился войти в сад чрез калитку, стоявшую отпертою, то, войдя в сад, еще прежде чем заметил вас в темноте убегающего, как вы сообщили уже нам, от отворенного окошка, в котором видели вашего родителя, он, Григорий, бросив взгляд налево и заметив действительно это отворенное окошко, заметил в то же время, гораздо ближе к себе, и настежь отворенную дверь, про которую вы заявили, что она все время, как вы
были в саду, оставалась запертою.
День спустя посылаю к нему Смурова и чрез него
передаю, что я с ним больше «не говорю», то
есть это так у нас называется, когда два товарища прерывают между собой сношения.
«
Передай, — закричал он, — от меня Красоткину, что я всем собакам
буду теперь куски с булавками кидать, всем, всем!» — «А, думаю, вольный душок завелся, его надо выкурить», — и стал ему выказывать полное презрение, при всякой встрече отвертываюсь или иронически улыбаюсь.
— Что ты, Иван, что ты? — горестно и горячо заступился Алеша. — Это ребенок, ты обижаешь ребенка! Она больна, она сама очень больна, она тоже, может
быть, с ума сходит… Я не мог тебе не
передать ее письма… Я, напротив, от тебя хотел что услышать… чтобы спасти ее.
Вот его за это и присудили… то
есть, видишь, ты меня извини, я ведь
передаю сам, что слышал, это только легенда… присудили, видишь, его, чтобы прошел во мраке квадриллион километров (у нас ведь теперь на километры), и когда кончит этот квадриллион, то тогда ему отворят райские двери и все простят…
Она
была как помешанная,
передавал Алеша, и вся дрожала как лист.
К тому же мое описание вышло бы отчасти и лишним, потому что в речах прокурора и защитника, когда приступили к прениям, весь ход и смысл всех данных и выслушанных показаний
были сведены как бы в одну точку с ярким и характерным освещением, а эти две замечательные речи я, по крайней мере местами, записал в полноте и
передам в свое время, равно как и один чрезвычайный и совсем неожиданный эпизод процесса, разыгравшийся внезапно еще до судебных прений и несомненно повлиявший на грозный и роковой исход его.
Несчастному молодому человеку обольстительница не подавала даже и надежды, ибо надежда, настоящая надежда,
была ему подана лишь только в самый последний момент, когда он, стоя
перед своею мучительницей на коленях, простирал к ней уже обагренные кровью своего отца и соперника руки: в этом именно положении он и
был арестован.
«Убьют-с, видел прямо, что убьют меня-с», — говорил он на следствии, трясясь и трепеща даже
перед нами, несмотря на то, что запугавший его мучитель
был уже сам тогда под арестом и не мог уже прийти наказать его.
Господа присяжные, я уже выразил вам мои мысли, почему считаю всю эту выдумку об зашитых за месяц
перед тем деньгах в ладонку не только нелепицей, но и самым неправдоподобным измышлением, которое только можно
было приискать в данном случае.
Возразят, пожалуй: „
Есть свидетели, что он прокутил в селе Мокром все эти три тысячи, взятые у госпожи Верховцевой, за месяц
перед катастрофой, разом, как одну копейку, стало
быть, не мог отделить от них половину“.
Он, может
быть, жаждал увидеть отца после долголетней разлуки, он, может
быть, тысячу раз
перед тем, вспоминая как сквозь сон свое детство, отгонял отвратительные призраки, приснившиеся ему в его детстве, и всею душой жаждал оправдать и обнять отца своего!
Юноша невольно задумывается: „Да разве он любил меня, когда рождал, — спрашивает он, удивляясь все более и более, — разве для меня он родил меня: он не знал ни меня, ни даже пола моего в ту минуту, в минуту страсти, может
быть разгоряченной вином, и только разве
передал мне склонность к пьянству — вот все его благодеяния…
Он
был окружен, принимал поздравления,
перед ним заискивали.
—
Есть, — сказал он в одной группе, как
передавали потом, —
есть эти невидимые нити, связующие защитника с присяжными. Они завязываются и предчувствуются еще во время речи. Я ощутил их, они существуют. Дело наше,
будьте спокойны.
— Он там толкует, — принялась она опять, — про какие-то гимны, про крест, который он должен понести, про долг какой-то, я помню, мне много об этом Иван Федорович тогда
передавал, и если б вы знали, как он говорил! — вдруг с неудержимым чувством воскликнула Катя, — если б вы знали, как он любил этого несчастного в ту минуту, когда мне
передавал про него, и как ненавидел его, может
быть, в ту же минуту!