Неточные совпадения
Ей, может
быть, захотелось заявить женскую самостоятельность, пойти против общественных условий, против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия убедила ее, положим, на один только миг, что Федор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко всему лучшему, эпохи, тогда как он
был только злой шут, и
больше ничего.
Скажут, может
быть, что красные щеки не мешают ни фанатизму, ни мистицизму; а мне так кажется, что Алеша
был даже
больше, чем кто-нибудь, реалистом.
Что он не кончил курса, это
была правда, но сказать, что он
был туп или глуп,
было бы
большою несправедливостью.
Был он одет всегда хорошо и даже изысканно: он уже имел некоторое независимое состояние и ожидал еще гораздо
большего.
Никто ему на это ничего из его сопутников не заметил, так что нечего
было ему конфузиться; но, заметив это, он еще
больше сконфузился.
На бледных, бескровных губах монашка показалась тонкая, молчальная улыбочка, не без хитрости в своем роде, но он ничего не ответил, и слишком ясно
было, что промолчал из чувства собственного достоинства. Миусов еще
больше наморщился.
Он говорил так же откровенно, как вы, хотя и шутя, но скорбно шутя; я, говорит, люблю человечество, но дивлюсь на себя самого: чем
больше я люблю человечество вообще, тем меньше я люблю людей в частности, то
есть порознь, как отдельных лиц.
Но убранство комнат также не отличалось особым комфортом: мебель
была кожаная, красного дерева, старой моды двадцатых годов; даже полы
были некрашеные; зато все блистало чистотой, на окнах
было много дорогих цветов; но главную роскошь в эту минуту, естественно, составлял роскошно сервированный стол, хотя, впрочем, и тут говоря относительно: скатерть
была чистая, посуда блестящая; превосходно выпеченный хлеб трех сортов, две бутылки вина, две бутылки великолепного монастырского меду и
большой стеклянный кувшин с монастырским квасом, славившимся в околотке.
Петр Александрович Миусов, родственник мой, любит, чтобы в речи
было plus de noblesse que de sincerite, [
больше благородства, чем искренности (фр.).] а я, обратно, люблю, чтобы в моей речи
было plus de sincerite que de noblesse, [
больше искренности, чем благородства (фр.).] и — наплевать на noblesse! [благородство! (фр.)]
И хотя он отлично знал, что с каждым будущим словом все
больше и нелепее
будет прибавлять к сказанному уже вздору еще такого же, — но уж сдержать себя не мог и полетел как с горы.
Больше я к вам не приду, просить
будете на коленях, не приду.
Вообще дом
был построен на
большую семью: и господ, и слуг можно
было бы поместить впятеро
больше.
Он слишком хорошо понял, что приказание переезжать, вслух и с таким показным криком, дано
было «в увлечении», так сказать даже для красоты, — вроде как раскутившийся недавно в их же городке мещанин, на своих собственных именинах, и при гостях, рассердясь на то, что ему не дают
больше водки, вдруг начал бить свою же собственную посуду, рвать свое и женино платье, разбивать свою мебель и, наконец, стекла в доме и все опять-таки для красы; и все в том же роде, конечно, случилось теперь и с папашей.
Но если бы пришлось пойти на
Большую улицу, потом через площадь и проч., то
было бы довольно не близко.
А вторая эта жена, уже покойница,
была из знатного, какого-то
большого генеральского дома, хотя, впрочем, как мне достоверно известно, денег подполковнику тоже никаких не принесла.
Вот к этому-то времени как раз отец мне шесть тысяч прислал, после того как я послал ему форменное отречение от всех и вся, то
есть мы, дескать, «в расчете», и требовать
больше ничего не
буду.
Эта зала
была самая
большая в доме комната, с какою-то старинною претензией меблированная.
А ты-то там пред мучителями отрекся, когда
больше не о чем и думать-то
было тебе как о вере и когда именно надо
было веру свою показать!
— Держи, держи его! — завопил он и ринулся вслед за Дмитрием Федоровичем. Григорий меж тем поднялся с полу, но
был еще как бы вне себя. Иван Федорович и Алеша побежали вдогонку за отцом. В третьей комнате послышалось, как вдруг что-то упало об пол, разбилось и зазвенело: это
была большая стеклянная ваза (не из дорогих) на мраморном пьедестале, которую, пробегая мимо, задел Дмитрий Федорович.
Было уже семь часов и смеркалось, когда Алеша пошел к Катерине Ивановне, занимавшей один очень просторный и удобный дом на
Большой улице.
Это
была большая комната, уставленная элегантною и обильною мебелью, совсем не по-провинциальному.
Было много диванов и кушеток, диванчиков,
больших и маленьких столиков;
были картины на стенах, вазы и лампы на столах,
было много цветов,
был даже аквариум у окна.
Тем с
большим изумлением почувствовал он теперь при первом взгляде на выбежавшую к нему Катерину Ивановну, что, может
быть, тогда он очень ошибся.
Это
будет, может
быть, лучше, чем если б я сама, к которой он не хочет
больше ходить, объяснилась с ним лично.
И вот слышу, ты идешь, — Господи, точно слетело что на меня вдруг: да ведь
есть же, стало
быть, человек, которого и я люблю, ведь вот он, вот тот человечек, братишка мой милый, кого я всех
больше на свете люблю и кого я единственно люблю!
Эта тетка, знаешь, сама самовластная, это ведь родная сестра московской той генеральши, она поднимала еще
больше той нос, да муж
был уличен в казнокрадстве, лишился всего, и имения, и всего, и гордая супруга вдруг понизила тон, да с тех пор и не поднялась.
— Брат, а ты, кажется, и не обратил внимания, как ты обидел Катерину Ивановну тем, что рассказал Грушеньке о том дне, а та сейчас ей бросила в глаза, что вы сами «к кавалерам красу тайком продавать ходили!» Брат, что же
больше этой обиды? — Алешу всего более мучила мысль, что брат точно рад унижению Катерины Ивановны, хотя, конечно, того
быть не могло.
Глаза его
были серые,
большие, светящиеся, но чрезвычайно вылупившиеся, что даже поражало.
Как стал от игумена выходить, смотрю — один за дверь от меня прячется, да матерой такой, аршина в полтора али
больше росту, хвостище же толстый, бурый, длинный, да концом хвоста в щель дверную и попади, а я не
будь глуп, дверь-то вдруг и прихлопнул, да хвост-то ему и защемил.
Кроме сего, он и прежде, еще до прихода в монастырь,
был в
большом предубеждении против старчества, которое знал доселе лишь по рассказам и принимал его вслед за многими другими решительно за вредное новшество.
—
Больше не
буду! — пробормотал он, крякнув, опять запер шкапик, опять положил ключ в карман, затем пошел в спальню, в бессилии прилег на постель и в один миг заснул.
На правом коленке панталон
была большая заплатка, а на правом сапоге, на носке, где
большой палец,
большая дырка, видно, что сильно замазанная чернилами.
— Монах в гарнитуровых штанах! — крикнул мальчик, все тем же злобным и вызывающим взглядом следя за Алешей, да кстати и став в позу, рассчитывая, что Алеша непременно бросится на него теперь, но Алеша повернулся, поглядел на него и пошел прочь. Но не успел он сделать и трех шагов, как в спину его больно ударился пущенный мальчиком самый
большой булыжник, который только
был у него в кармане.
Хотя госпожа Хохлакова проживала
большею частию в другой губернии, где имела поместье, или в Москве, где имела собственный дом, но и в нашем городке у нее
был свой дом, доставшийся от отцов и дедов.
Да и поместье ее, которое имела она в нашем уезде,
было самое
большое из всех трех ее поместий, а между тем приезжала она доселе в нашу губернию весьма редко.
— Мама, ради Бога, принесите корпию; корпию и этой едкой мутной воды для порезов, ну как ее зовут! У нас
есть,
есть,
есть… Мама, вы сами знаете, где стклянка, в спальне вашей в шкапике направо, там
большая стклянка и корпия…
Но в гостиной беседа уже оканчивалась; Катерина Ивановна
была в
большом возбуждении, хотя и имела вид решительный.
Я знаю, что это бы не надо мне вам говорить, что
было бы
больше достоинства с моей стороны просто выйти от вас;
было бы и не так для вас оскорбительно.
Налево
была большая русская печь.
Оба они стояли тогда именно у
большого камня, у забора, и никого кругом не
было.
— Почему, почему лучше и
быть не могло? — воскликнула Lise, с
большим удивлением смотря на Алешу.
— Уверен, представьте себе! — отвела вдруг она его руку, не выпуская ее, однако, из своей руки, краснея ужасно и смеясь маленьким, счастливым смешком, — я ему руку поцеловала, а он говорит: «и прекрасно». — Но упрекала она несправедливо: Алеша тоже
был в
большом смятении.
— С
большою охотой, Lise, и непременно, только не в самом главном. В самом главном, если вы
будете со мной несогласны, то я все-таки сделаю, как мне долг велит.
Во-вторых, о
больших я и потому еще говорить не
буду, что, кроме того, что они отвратительны и любви не заслуживают, у них
есть и возмездие: они съели яблоко и познали добро и зло и стали «яко бози».
Знаешь, у нас
больше битье,
больше розга и плеть, и это национально: у нас прибитые гвоздями уши немыслимы, мы все-таки европейцы, но розги, но плеть — это нечто уже наше и не может
быть у нас отнято.
Я знаю наверно,
есть такие секущие, которые разгорячаются с каждым ударом до сладострастия, до буквального сладострастия, с каждым последующим ударом все
больше и
больше, все прогрессивнее.
Был тогда в начале столетия один генерал, генерал со связями
большими и богатейший помещик, но из таких (правда, и тогда уже, кажется, очень немногих), которые, удаляясь на покой со службы, чуть-чуть не бывали уверены, что выслужили себе право на жизнь и смерть своих подданных.
То
есть, если я бы завтра и не уехал (кажется, уеду наверно) и мы бы еще опять как-нибудь встретились, то уже на все эти темы ты
больше со мной ни слова.
В самом деле, это могла
быть молодая досада молодой неопытности и молодого тщеславия, досада на то, что не сумел высказаться, да еще с таким существом, как Алеша, на которого в сердце его несомненно существовали
большие расчеты.
Впоследствии начались в доме неурядицы, явилась Грушенька, начались истории с братом Дмитрием, пошли хлопоты — говорили они и об этом, но хотя Смердяков вел всегда об этом разговор с
большим волнением, а опять-таки никак нельзя
было добиться, чего самому-то ему тут желается.