Неточные совпадения
Я даже
так думаю, что под конец его все
и везде позабыли; но уже никак ведь нельзя сказать, что
и прежде совсем не
знали.
Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизнь
так живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся
и разорвавший связь друг первый же заболеет
и, пожалуй, умрет, если это случится. Я положительно
знаю, что Степан Трофимович несколько раз,
и иногда после самых интимных излияний глаз на глаз с Варварой Петровной, по уходе ее вдруг вскакивал с дивана
и начинал колотить кулаками в стену.
Бог
знает как тут судить, но вероятнее, что ничего
и не начиналось в сердце Варвары Петровны
такого, что могло бы оправдать вполне подозрения Степана Трофимовича.
Он со слезами вспоминал об этом девять лет спустя, — впрочем, скорее по художественности своей натуры, чем из благодарности. «Клянусь же вам
и пари держу, — говорил он мне сам (но только мне
и по секрету), — что никто-то изо всей этой публики
знать не
знал о мне ровнешенько ничего!» Признание замечательное: стало быть, был же в нем острый ум, если он тогда же, на эстраде, мог
так ясно понять свое положение, несмотря на всё свое упоение;
и, стало быть, не было в нем острого ума, если он даже девять лет спустя не мог вспомнить о том без ощущения обиды.
и черт
знает что еще
такое, вплоть до самой Москвы.
Наш принц вдруг, ни с того ни с сего, сделал две-три невозможные дерзости разным лицам, то есть главное именно в том состояло, что дерзости эти совсем неслыханные, совершенно ни на что не похожие, совсем не
такие, какие в обыкновенном употреблении, совсем дрянные
и мальчишнические,
и черт
знает для чего, совершенно без всякого повода.
— Уж не
знаю, каким это манером узнали-с, а когда я вышла
и уж весь проулок прошла, слышу, они меня догоняют без картуза-с: «Ты, говорят, Агафьюшка, если, по отчаянии, прикажут тебе: “Скажи, дескать, своему барину, что он умней во всем городе”,
так ты им тотчас на то не забудь: “Сами оченно хорошо про то знаем-с
и вам того же самого желаем-с…”»
— Вам, excellente amie, [добрейший друг (фр.).] без всякого сомнения известно, — говорил он, кокетничая
и щегольски растягивая слова, — что
такое значит русский администратор, говоря вообще,
и что значит русский администратор внове, то есть нововыпеченный, новопоставленный… Ces interminables mots russes!.. [Эти нескончаемые русские слова!.. (фр.)] Но вряд ли могли вы
узнать практически, что
такое значит административный восторг
и какая именно это штука?
—
Так я
и знала! Я в Швейцарии еще это предчувствовала! — раздражительно вскричала она. — Теперь вы будете не по шести, а по десяти верст ходить! Вы ужасно опустились, ужасно, уж-жасно! Вы не то что постарели, вы одряхлели… вы поразили меня, когда я вас увидела давеча, несмотря на ваш красный галстук… quelle idée rouge! [что за дикая выдумка! (фр.)] Продолжайте о фон Лембке, если в самом деле есть что сказать,
и кончите когда-нибудь, прошу вас; я устала.
— Гм! Это, может быть,
и неправда. По крайней мере вы бы записывали
и запоминали
такие слова,
знаете, в случае разговора… Ах, Степан Трофимович, я с вами серьезно, серьезно ехала говорить!
— От Лизаветы, по гордости
и по строптивости ее, я ничего не добилась, — заключила Прасковья Ивановна, — но видела своими глазами, что у ней с Николаем Всеволодовичем что-то произошло. Не
знаю причин, но, кажется, придется вам, друг мой Варвара Петровна, спросить о причинах вашу Дарью Павловну. По-моему,
так Лиза была обижена. Рада-радешенька, что привезла вам наконец вашу фаворитку
и сдаю с рук на руки: с плеч долой.
— Напишу ему тотчас же. Коли всё было
так, то пустая размолвка; всё вздор! Да
и Дарью я слишком
знаю; вздор.
—
Так я
и знала!
Знай, Дарья, что я никогда не усомнюсь в тебе. Теперь сиди
и слушай. Перейди на этот стул, садись напротив, я хочу всю тебя видеть. Вот
так. Слушай, — хочешь замуж?
Она объяснила ему всё сразу, резко
и убедительно. Намекнула
и о восьми тысячах, которые были ему дозарезу нужны. Подробно рассказала о приданом. Степан Трофимович таращил глаза
и трепетал. Слышал всё, но ясно не мог сообразить. Хотел заговорить, но всё обрывался голос.
Знал только, что всё
так и будет, как она говорит, что возражать
и не соглашаться дело пустое, а он женатый человек безвозвратно.
Когда я, в тот же вечер, передал Степану Трофимовичу о встрече утром с Липутиным
и о нашем разговоре, — тот, к удивлению моему, чрезвычайно взволновался
и задал мне дикий вопрос: «
Знает Липутин или нет?» Я стал ему доказывать, что возможности не было
узнать так скоро, да
и не от кого; но Степан Трофимович стоял на своем.
— Вот верьте или нет, — заключил он под конец неожиданно, — а я убежден, что ему не только уже известно всё со всеми подробностями о нашемположении, но что он
и еще что-нибудь сверх того
знает, что-нибудь
такое, чего ни вы, ни я еще не
знаем, а может быть, никогда
и не
узнаем, или
узнаем, когда уже будет поздно, когда уже нет возврата!..
Проклятие на эту минуту: я, кажется, оробел
и смотрел подобострастно! Он мигом всё это заметил
и, конечно, тотчас же всё
узнал, то есть
узнал, что мне уже известно, кто он
такой, что я его читал
и благоговел пред ним с самого детства, что я теперь оробел
и смотрю подобострастно. Он улыбнулся, кивнул еще раз головой
и пошел прямо, как я указал ему. Не
знаю, для чего я поворотил за ним назад; не
знаю, для чего я пробежал подле него десять шагов. Он вдруг опять остановился.
Почему бы он пропал от Липутина, я не
знал, да
и цены не придавал слову; я всё приписывал нервам. Но все-таки испуг его был необычайный,
и я решился пристально наблюдать.
— Comment! [Как! (фр.)]
Так неужели вы что-нибудь
знаете об этом несчастном супружестве de се pauvre ami [этого бедного друга (фр.).]
и эту женщину? — воскликнул Степан Трофимович, вдруг увлекшись чувством. — Вас первого человека встречаю, лично знающего;
и если только…
—
Знал бы только, что это вас
так фраппирует,
так я бы совсем
и не начал-с… А я-то ведь думал, что вам уже всё известно от самой Варвары Петровны!
— Я еще его не поил-с, да
и денег
таких он не стоит, со всеми его тайнами, вот что они для меня значат, не
знаю, как для вас. Напротив, это он деньгами сыплет, тогда как двенадцать дней назад ко мне приходил пятнадцать копеек выпрашивать,
и это он меня шампанским поит, а не я его. Но вы мне мысль подаете,
и коли надо будет, то
и я его напою,
и именно чтобы разузнать,
и может,
и разузнаю-с… секретики все ваши-с, — злобно отгрызнулся Липутин.
— Тут случай вышел-с, сообразите-ка: выходит, что его превосходительство будто бы выслали еще из Швейцарии с одною наиблагороднейшею девицей
и,
так сказать, скромною сиротой, которую я имею честь
знать, триста рублей для передачи капитану Лебядкину.
У него действительно висели на стене, не
знаю для чего, два ятагана накрест, а над ними настоящая черкесская шашка. Спрашивая, она
так прямо на меня посмотрела, что я хотел было что-то ответить, но осекся. Степан Трофимович догадался наконец
и меня представил.
— А конфидента под рукой не случилось, а Настасья подвернулась, — ну
и довольно! А у той целый город кумушек! Ну да полноте, ведь это всё равно; ну пусть
знают, даже лучше. Скорее же приходите, мы обедаем рано… Да, забыла, — уселась она опять, — слушайте, что
такое Шатов?
— Я сама слышала, что он какой-то странный. Впрочем, не о том. Я слышала, что он
знает три языка,
и английский,
и может литературною работой заниматься. В
таком случае у меня для него много работы; мне нужен помощник,
и чем скорее, тем лучше. Возьмет он работу или нет? Мне его рекомендовали…
— Вы думаете? — улыбнулся он с некоторым удивлением. — Почему же? Нет, я… я не
знаю, — смешался он вдруг, — не
знаю, как у других,
и я
так чувствую, что не могу, как всякий. Всякий думает
и потом сейчас о другом думает. Я не могу о другом, я всю жизнь об одном. Меня бог всю жизнь мучил, — заключил он вдруг с удивительною экспансивностью.
Женщина обманет само всевидящее око. Le bon Dieu, [Господь бог (фр.).] создавая женщину, уж конечно,
знал, чему подвергался, но я уверен, что она сама помешала ему
и сама заставила себя создать в
таком виде
и… с
такими атрибутами; иначе кто же захотел наживать себе
такие хлопоты даром?
— Vingt ans!
И ни разу не поняла меня, о, это жестоко!
И неужели она думает, что я женюсь из страха, из нужды? О позор! тетя, тетя, я для тебя!.. О, пусть
узнает она, эта тетя, что она единственная женщина, которую я обожал двадцать лет! Она должна
узнать это, иначе не будет, иначе только силой потащат меня под этот се qu’on appelle le [
так называемый (фр.).] венец!
— Не хочешь?
Так и я тебя не хочу. Прощайте, батюшка, не
знаю вашего имени-отчества, — обратилась она ко мне.
— Это письмо я получила вчера, — покраснев
и торопясь стала объяснять нам Лиза, — я тотчас же
и сама поняла, что от какого-нибудь глупца;
и до сих пор еще не показала maman, чтобы не расстроить ее еще более. Но если он будет опять продолжать, то я не
знаю, как сделать. Маврикий Николаевич хочет сходить запретить ему.
Так как я на вас смотрела как на сотрудника, — обратилась она к Шатову, —
и так как вы там живете, то я
и хотела вас расспросить, чтобы судить, чего еще от него ожидать можно.
— Да о самом главном, о типографии! Поверьте же, что я не в шутку, а серьезно хочу дело делать, — уверяла Лиза всё в возрастающей тревоге. — Если решим издавать, то где же печатать? Ведь это самый важный вопрос, потому что в Москву мы для этого не поедем, а в здешней типографии невозможно для
такого издания. Я давно решилась завести свою типографию, на ваше хоть имя,
и мама, я
знаю, позволит, если только на ваше имя…
Мало того, я все-таки
и теперь не
знал, что именно надо устроить: свиданье, но какое свиданье?
Шигалев хотя
и узнал меня, но сделал вид, что не
знает,
и наверно не по вражде, а
так.
— А как же: маленький, розовенький, с крошечными
такими ноготочками,
и только вся моя тоска в том, что не помню я, мальчик аль девочка. То мальчик вспомнится, то девочка.
И как родила я тогда его, прямо в батист да в кружево завернула, розовыми его ленточками обвязала, цветочками обсыпала, снарядила, молитву над ним сотворила, некрещеного понесла,
и несу это я его через лес,
и боюсь я лесу,
и страшно мне,
и всего больше я плачу о том, что родила я его, а мужа не
знаю.
— Садись, Даша, — проговорила Варвара Петровна с ужасающим спокойствием, — ближе, вот
так; ты можешь
и сидя видеть эту женщину.
Знаешь ты ее?
— Ему очень хотелось переслать эти деньги, всего триста рублей, господину Лебядкину. А
так как он не
знал его адреса, а
знал лишь, что он прибудет к нам в город, то
и поручил мне передать, на случай, если господин Лебядкин приедет.
— Ну
и довольно; об этом мы после.
Так ведь
и знал, что зашалишь. Ну будь же немного потрезвее, прошу тебя.
И,
знаете,
таким серьезным тоном сказал.
«Вы, говорит, нарочно выбрали самое последнее существо, калеку, покрытую вечным позором
и побоями, —
и вдобавок
зная, что это существо умирает к вам от комической любви своей, —
и вдруг вы нарочно принимаетесь ее морочить, единственно для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет!» Чем, наконец,
так особенно виноват человек в фантазиях сумасшедшей женщины, с которой, заметьте, он вряд ли две фразы во всё время выговорил!
Знаете, Петр Степанович, мне становится даже чрезвычайно понятным, что
такое существо, как Nicolas, мог являться даже
и в
таких грязных трущобах, про которые вы рассказывали.
— О, это мой характер! Я
узнаю себя в Nicolas. Я
узнаю эту молодость, эту возможность бурных, грозных порывов…
И если мы когда-нибудь сблизимся с вами, Петр Степанович, чего я с моей стороны желаю
так искренно, тем более что вам уже
так обязана, то вы, может быть, поймете тогда…
— Надеюсь, что я не нескромничаю; сам же пишет, что весь город
знает и все поздравляют,
так что он, чтоб избежать, выходит лишь по ночам.
— Напротив, — продолжала она, — я вам слишком благодарна, что вы заговорили; без вас я бы
так и не
узнала. В первый раз в двадцать лет я раскрываю глаза. Николай Всеволодович, вы сказали сейчас, что
и вы были нарочно извещены: уж не писал ли
и к вам Степан Трофимович в этом же роде?
— Pierre, ты, который
так много
знаешь из того, что здесь происходит, неужели ты
и вправду об этом деле так-таки ничего не
знал, ничего не слыхал?
— Друг мой, настоящая правда всегда неправдоподобна,
знаете ли вы это? Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи. Люди всегда
так и поступали. Может быть, тут есть, чего мы не понимаем. Как вы думаете, есть тут, чего мы не понимаем, в этом победоносном визге? Я бы желал, чтобы было. Я бы желал.
А теперь, описав наше загадочное положение в продолжение этих восьми дней, когда мы еще ничего не
знали, приступлю к описанию последующих событий моей хроники
и уже,
так сказать, с знанием дела, в том виде, как всё это открылось
и объяснилось теперь. Начну именно с восьмого дня после того воскресенья, то есть с понедельника вечером, потому что, в сущности, с этого вечера
и началась «новая история».
— А? Что? Вы что-то сказали? Вижу, вижу, что я опять, кажется, сморозил; вы не предлагали условий, да
и не предложите, верю, верю, ну успокойтесь; я
и сам ведь
знаю, что мне не стоит их предлагать,
так ли? Я за вас вперед отвечаю
и — уж конечно, от бездарности; бездарность
и бездарность… Вы смеетесь? А? Что?
— Именно, именно! — как бы в восторге подхватил Петр Степанович. — Я именно
так и делал, чтобы вы всю пружину эту заметили; я ведь для вас, главное,
и ломался, потому что вас ловил
и хотел компрометировать. Я, главное, хотел
узнать, в какой степени вы боитесь.
— Кстати, в скобках, — затараторил он тотчас же, — здесь одни болтают, будто вы его убьете,
и пари держат,
так что Лембке думал даже тронуть полицию, но Юлия Михайловна запретила… Довольно, довольно об этом, я только, чтоб известить. Кстати опять: я Лебядкиных в тот же день переправил, вы
знаете; получили мою записку с их адресом?
— Н-нет, не Липутин, — пробормотал, нахмурясь, Петр Степанович, — это я
знаю, кто. Тут похоже на Шатова… Впрочем, вздор, оставим это! Это, впрочем, ужасно важно… Кстати, я всё ждал, что ваша матушка
так вдруг
и брякнет мне главный вопрос… Ах да, все дни сначала она была страшно угрюма, а вдруг сегодня приезжаю — вся
так и сияет. Это что же?