— Ну, если можно обойтись без гостиницы, то все-таки необходимо разъяснить дело. Вспомните, Шатов, что мы прожили с вами брачно в Женеве две недели и несколько дней, вот уже три года как разошлись, без особенной, впрочем, ссоры. Но не подумайте, чтоб я воротилась что-нибудь возобновлять из прежних глупостей. Я воротилась искать работы, и если прямо в этот город, то потому, что мне всё равно. Я не приехала в чем-нибудь раскаиваться; сделайте одолжение, не
подумайте еще этой глупости.
Неточные совпадения
«Прасковья всю жизнь была слишком чувствительна, с самого
еще пансиона, —
думала она, — не таков Nicolas, чтоб убежать из-за насмешек девчонки.
По-настоящему, он первый и открыл Дашу: он стал обучать тихого ребенка
еще тогда, когда Варвара Петровна о ней и не
думала.
А что вы спрашиваете про капитана Лебядкина, то тот раньше всех нас с ним познакомился, в Петербурге, лет пять или шесть тому, в ту малоизвестную, если можно так выразиться, эпоху жизни Николая Всеволодовича, когда
еще он и не
думал нас здесь приездом своим осчастливить.
Затем внушительно подтвердил ему
еще раз, что она не хотела и не
думала его обманывать, что тут вышло какое-то недоразумение и что она очень огорчена его необыкновенным давешним уходом.
Один бог знает глубину сердец, но полагаю, что Варвара Петровна даже с некоторым удовольствием приостановилась теперь в самых соборных вратах, зная, что мимо должна сейчас же пройти губернаторша, а затем и все, и «пусть сама увидит, как мне всё равно, что бы она там ни
подумала и что бы ни сострила
еще насчет тщеславия моей благотворительности.
— Я вас слишком давно ждал, я беспрерывно
думал о вас. Вы единый человек, который бы мог… Я
еще из Америки вам писал об этом.
— Николай Всеволодович, Николай Всеволодович, этого быть не может, вы, может быть,
еще рассудите, вы не захотите наложить руки… что
подумают, что скажут в свете?
— Вот люди! — обратился вдруг ко мне Петр Степанович. — Видите, это здесь у нас уже с прошлого четверга. Я рад, что нынче по крайней мере вы здесь и рассудите. Сначала факт: он упрекает, что я говорю так о матери, но не он ли меня натолкнул на то же самое? В Петербурге, когда я был
еще гимназистом, не он ли будил меня по два раза в ночь, обнимал меня и плакал, как баба, и как вы
думаете, что рассказывал мне по ночам-то? Вот те же скоромные анекдоты про мою мать! От него я от первого и услыхал.
Вам каждый шаг в таких делах, я
думаю, наизусть известен
еще с петербургских примеров.
— А вот затем, что тот член от Общества, ревизор, засел в Москве, а я там кой-кому объявил, что, может быть, посетит ревизор; и они будут
думать, что вы-то и есть ревизор, а так как вы уже здесь три недели, то
еще больше удивятся.
— Господа, считаю долгом всем объявить, что всё это глупости и разговор наш далеко зашел. Я
еще ровно никого не аффильировал, и никто про меня не имеет права сказать, что я аффильирую, а мы просто говорили о мнениях. Так ли? Но так или этак, а вы меня очень тревожите, — повернулся он опять к хромому, — я никак не
думал, что здесь о таких почти невинных вещах надо говорить глаз на глаз. Или вы боитесь доноса? Неужели между нами может заключаться теперь доносчик?
Мы просидели, я
думаю,
еще час или более, всё чего-то ожидая, — уж такая задалась идея. Он прилег опять, даже закрыл глаза и минут двадцать пролежал, не говоря ни слова, так что я
подумал даже, что он заснул или в забытьи. Вдруг он стремительно приподнялся, сорвал с головы полотенце, вскочил с дивана, бросился к зеркалу, дрожащими руками повязал галстук и громовым голосом крикнул Настасью, приказывая подать себе пальто, новую шляпу и палку.
Как многие из наших великих писателей (а у нас очень много великих писателей), он не выдерживал похвал и тотчас же начинал слабеть, несмотря на свое остроумие. Но я
думаю, что это простительно. Говорят, один из наших Шекспиров прямо так и брякнул в частном разговоре, что, «дескать, нам, великим людям, иначе и нельзя» и т. д., да
еще и не заметил того.
— Степан Трофимович, уверяю вас, что дело серьезнее, чем вы
думаете. Вы
думаете, что вы там кого-нибудь раздробили? Никого вы не раздробили, а сами разбились, как пустая стклянка (о, я был груб и невежлив; вспоминаю с огорчением!). К Дарье Павловне вам решительно писать незачем… и куда вы теперь без меня денетесь? Что смыслите вы на практике? Вы, верно,
еще что-нибудь замышляете? Вы только
еще раз пропадете, если опять что-нибудь замышляете…
— Ах, боже мой, а я
думала, что тут всё
еще тот старик!
Я сильно
думаю, что говядину с картофелем, за неимением кухарки, зажарил для Федьки
еще с утра сам Кириллов.
Шатов
еще раз сожалительно вскинул глазами на простачка, но вдруг махнул рукой, как бы
подумав: «Стоит жалеть-то».
«Кажется,
еще можно сговориться», —
подумал он про себя.
— Ну садись, садись, не пугайся. Посмотри мне
еще раз в глаза, прямо; чего закраснелась? Даша, поди сюда, смотри на нее: как ты
думаешь, у ней сердце чистое?..
Он
думал еще и о том, что, хотя и жалко уезжать теперь, не насладившись вполне любовью с нею, необходимость отъезда выгодна тем, что сразу разрывает отношения, которые трудно бы было поддерживать. Думал он еще о том, что надо дать ей денег, не для нее, не потому, что ей эти деньги могут быть нужны, а потому, что так всегда делают, и его бы считали нечестным человеком, если бы он, воспользовавшись ею, не заплатил бы за это. Он и дал ей эти деньги, — столько, сколько считал приличным по своему и ее положению.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я
думаю,
еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Крестьяне мало
думали, // Дав отдохнуть священнику, // Они с поклоном молвили: // «Что скажешь нам
еще?»
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа моя! Я вне себя от радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты и Митрофанушке не желаю. То — то дядюшка! То-то отец родной! Я и сама все-таки
думала, что Бог его хранит, что он
еще здравствует.
Г-жа Простакова. Успеем, братец. Если ей это сказать прежде времени, то она может
еще подумать, что мы ей докладываемся. Хотя по муже, однако, я ей свойственница; а я люблю, чтоб и чужие меня слушали.
Им неизвестна
еще была истина, что человек не одной кашей живет, и поэтому они
думали, что если желудки их полны, то это значит, что и сами они вполне благополучны.