— Кто, я? нет, — простодушно усмехнулась она. — Совсем-таки нет. Посмотрела я на вас всех тогда: все-то вы сердитесь, все-то вы перессорились; сойдутся и посмеяться по душе не умеют. Столько богатства и так мало веселья — гнусно мне это всё. Мне, впрочем, теперь никого
не жалко, кроме себя самой.
Неточные совпадения
— Стой, подожди еще. Он баба — но ведь тебе же лучше.
Жалкая, впрочем, баба; его совсем
не стоило бы любить женщине. Но его стоит за беззащитность его любить, и ты люби его за беззащитность. Ты ведь меня понимаешь? Понимаешь?
Правда и то, что и сами эти господа таланты средней руки, на склоне почтенных лет своих, обыкновенно самым
жалким образом у нас исписываются, совсем даже и
не замечая того.
Никогда разум
не в силах был определить зло и добро или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив, всегда позорно и
жалко смешивал; наука же давала разрешения кулачные.
— Но вас могут другие
не пощадить, неужто
не понимаете? Слушайте, Ставрогин, это только игра на словах. Неужто вам денег
жалко?
— Я погиб! Cher, — сел он вдруг подле меня и жалко-жалко посмотрел мне пристально в глаза, — cher, я
не Сибири боюсь, клянусь вам, о, je vous jure [я вам клянусь (фр.).] (даже слезы проступили в глазах его), я другого боюсь…
О, се sont des pauvres petits vauriens et rien de plus, des petits дурачки — voilà le mot! [это
жалкие мелкие негодяи и больше ничего,
жалкие дурачки — именно так! (фр.)] Жребий брошен; я ухожу из этого города навеки и
не знаю куда.
Кадриль состояла из шести пар
жалких масок, — даже почти и
не масок, потому что они были в таких же платьях, как и все.
— «И ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания божия. Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если б ты был холоден или горяч! Но поелику ты тепл, а
не горяч и
не холоден, то извергну тебя из уст моих. Ибо ты говоришь: я богат, разбогател, и ни в чем
не имею нужды, а
не знаешь, что ты несчастен, и
жалок, и нищ, и слеп, и наг».
— Да
не оставлю же я вас, Степан Трофимович, никогда
не оставлю-с! — схватила она его руки и сжала в своих, поднося их к сердцу, со слезами на глазах смотря на него. («
Жалко уж очень мне их стало в ту минуту», — передавала она.) Губы его задергались как бы судорожно.
— Никогда не спрашивал себя, Анна Аркадьевна, жалко или
не жалко. Ведь мое всё состояние тут, — он показал на боковой карман, — и теперь я богатый человек; а нынче поеду в клуб и, может быть, выйду нищим. Ведь кто со мной садится — тоже хочет оставить меня без рубашки, а я его. Ну, и мы боремся, и в этом-то удовольствие.
— А вам разве
не жалко? Не жалко? — вскинулась опять Соня, — ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь, целый день вспоминать было больно!
— Хорошее время, — все немножко сошли с ума, никому ничего
не жалко, торопятся пить, есть, веселиться…
Неточные совпадения
Стародум. Они
жалки, это правда; однако для этого добродетельный человек
не перестает идти своей дорогой. Подумай ты сама, какое было бы несчастье, ежели б солнце перестало светить для того, чтоб слабых глаз
не ослепить.
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он
не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное,
жалкое в губках и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово — о том, что он раскается, — которое она во время ссоры сказала ему.
Она села. Он слышал ее тяжелое, громкое дыхание, и ему было невыразимо
жалко ее. Она несколько раз хотела начать говорить, но
не могла. Он ждал.
—
Жалко, что она
не вяжет. Я видел на Венской выставке, вяжет проволокой, — сказал Свияжский. — Те выгоднее бы были.
«Да, может быть, и это неприятно ей было, когда я подала ему плед. Всё это так просто, но он так неловко это принял, так долго благодарил, что и мне стало неловко. И потом этот портрет мой, который он так хорошо сделал. А главное — этот взгляд, смущенный и нежный! Да, да, это так! — с ужасом повторила себе Кити. — Нет, это
не может,
не должно быть! Он так
жалок!» говорила она себе вслед за этим.