Неточные совпадения
Он станет на тебя жаловаться, он клеветать на тебя начнет, шептаться
будет о тебе с первым встречным,
будет ныть, вечно ныть; письма тебе
будет писать из одной
комнаты в другую,
в день по два письма, но без тебя все-таки
не проживет, а
в этом и главное.
Я попросил его
выпить воды; я еще
не видал его
в таком виде. Всё время, пока говорил, он бегал из угла
в угол по
комнате, но вдруг остановился предо мной
в какой-то необычайной позе.
Я нашел Лизу уже
не в той большой зале, где мы сидели, а
в ближайшей приемной
комнате.
В ту залу,
в которой остался теперь Маврикий Николаевич один, дверь
была притворена наглухо.
Тут у меня еще
не докончено, но всё равно, словами! — трещал капитан. — Никифор берет стакан и, несмотря на крик, выплескивает
в лохань всю комедию, и мух и таракана, что давно надо
было сделать. Но заметьте, заметьте, сударыня, таракан
не ропщет! Вот ответ на ваш вопрос: «Почему?» — вскричал он торжествуя: — «Та-ра-кан
не ропщет!» Что же касается до Никифора, то он изображает природу, — прибавил он скороговоркой и самодовольно заходил по
комнате.
Я особенно припоминаю ее
в то мгновение: сперва она побледнела, но вдруг глаза ее засверкали. Она выпрямилась
в креслах с видом необычной решимости. Да и все
были поражены. Совершенно неожиданный приезд Николая Всеволодовича, которого ждали у нас разве что через месяц,
был странен
не одною своею неожиданностью, а именно роковым каким-то совпадением с настоящею минутой. Даже капитан остановился как столб среди
комнаты, разинув рот и с ужасно глупым видом смотря на дверь.
Но он вдруг сам открыл глаза и, по-прежнему
не шевелясь, просидел еще минут десять, как бы упорно и любопытно всматриваясь
в какой-то поразивший его предмет
в углу
комнаты, хотя там ничего
не было ни нового, ни особенного.
Крыльцо пустого дома,
в котором квартировал Шатов,
было незаперто; но, взобравшись
в сени, Ставрогин очутился
в совершенном мраке и стал искать рукой лестницу
в мезонин. Вдруг сверху отворилась дверь и показался свет; Шатов сам
не вышел, а только свою дверь отворил. Когда Николай Всеволодович стал на пороге его
комнаты, то разглядел его
в углу у стола, стоящего
в ожидании.
Комната Марьи Тимофеевны
была вдвое более той, которую занимал капитан, и меблирована такою же топорною мебелью; но стол пред диваном
был накрыт цветною нарядною скатертью; на нем горела лампа; по всему полу
был разостлан прекрасный ковер; кровать
была отделена длинною, во всю
комнату, зеленою занавесью, и, кроме того, у стола находилось одно большое мягкое кресло,
в которое, однако, Марья Тимофеевна
не садилась.
— Я все пять лет только и представляла себе, как онвойдет. Встаньте сейчас и уйдите за дверь,
в ту
комнату. Я
буду сидеть, как будто ничего
не ожидая, и возьму
в руки книжку, и вдруг вы войдите после пяти лет путешествия. Я хочу посмотреть, как это
будет.
— И котлетку, и кофею, и вина прикажите еще прибавить, я проголодался, — отвечал Петр Степанович, с спокойным вниманием рассматривая костюм хозяина. Господин Кармазинов
был в какой-то домашней куцавеечке на вате, вроде как бы жакеточки, с перламутровыми пуговками, но слишком уж коротенькой, что вовсе и
не шло к его довольно сытенькому брюшку и к плотно округленным частям начала его ног; но вкусы бывают различны. На коленях его
был развернут до полу шерстяной клетчатый плед, хотя
в комнате было тепло.
Шатов встал действительно; он держал свою шапку
в руке и смотрел на Верховенского. Казалось, он хотел ему что-то сказать, но колебался. Лицо его
было бледно и злобно, но он выдержал,
не проговорил ни слова и молча пошел вон из
комнаты.
Ставрогин взглянул на него наконец и
был поражен. Это
был не тот взгляд,
не тот голос, как всегда или как сейчас там
в комнате; он видел почти другое лицо. Интонация голоса
была не та: Верховенский молил, упрашивал. Это
был еще
не опомнившийся человек, у которого отнимают или уже отняли самую драгоценную вещь.
— Эх, отстаньте,
не ваше дело понимать. Да и
было бы очень смешно… — горько усмехнулась она. — Говорите мне про что-нибудь. Ходите по
комнате и говорите.
Не стойте подле меня и
не глядите на меня, об этом особенно прошу вас
в пятисотый раз!
Так мучился он, трепеща пред неизбежностью замысла и от своей нерешительности. Наконец взял свечу и опять подошел к дверям, приподняв и приготовив револьвер; левою же рукой,
в которой держал свечу, налег на ручку замка. Но вышло неловко: ручка щелкнула, призошел звук и скрип. «Прямо выстрелит!» — мелькнуло у Петра Степановича. Изо всей силы толкнул он ногой дверь, поднял свечу и выставил револьвер; но ни выстрела, ни крика…
В комнате никого
не было.
Он вздрогнул.
Комната была непроходная, глухая, и убежать
было некуда. Он поднял еще больше свечу и вгляделся внимательно: ровно никого. Вполголоса он окликнул Кириллова, потом
в другой раз громче; никто
не откликнулся.
В самом деле,
в одном окне отворена
была форточка. «Нелепость,
не мог он убежать через форточку». Петр Степанович прошел через всю
комнату прямо к окну: «Никак
не мог». Вдруг он быстро обернулся, и что-то необычайное сотрясло его.
Это
была светлая, довольно чистая крестьянская изба
в три окна и
в две
комнаты; и
не то что постоялый двор, а так приезжая изба,
в которой по старой привычке останавливались знакомые проезжие.
Там,
в той
комнате, уже
есть приезжие, один пожилой человек и один молодой человек, да какая-то госпожа с детьми, а к завтраму полная изба наберется до двух часов, потому что пароход, так как два дня
не приходил, так уж наверно завтра придет.
Начали быстро собираться, чтобы
поспеть к полуденному поезду. Но
не прошло получаса, как явился из Скворешников Алексей Егорыч. Он доложил, что Николай Всеволодович «вдруг» приехали поутру, с ранним поездом, и находятся
в Скворешниках, но «
в таком виде, что на вопросы
не отвечают, прошли по всем
комнатам и заперлись на своей половине…»
Взобрались и
в мезонин. Там
было три
комнаты; но ни
в одной никого
не нашли.
То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович
не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый
в столице и чтоб у меня
в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий. Я бы дерзнул… У меня
в доме
есть прекрасная для вас
комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь…
Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Городничий (
в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать
в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами
комнату.)Кажется, эта
комната несколько сыра?
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти.
Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по
комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что
не один он погряз, но
в лице его погряз и весь Глупов.
— Но
не лучше ли
будет, ежели мы удалимся
в комнату более уединенную? — спросил он робко, как бы сам сомневаясь
в приличии своего вопроса.