Неточные совпадения
Липутин
побежал за ним
в переднюю, собственноручно подал ему шубу и с поклонами проводил с лестницы.
— Дура ты! — накинулась она на нее, как ястреб, — дура неблагодарная! Что у тебя на уме? Неужто ты думаешь, что я скомпрометирую тебя хоть чем-нибудь, хоть на столько вот! Да он сам на коленках будет ползать просить, он должен от счастья умереть, вот как это будет устроено! Ты ведь знаешь же, что я тебя
в обиду не дам! Или ты думаешь, что он тебя за эти восемь тысяч возьмет, а я
бегу теперь тебя продавать? Дура, дура, все вы дуры неблагодарные! Подай зонтик!
Потом, что он очутился вдруг за границей,
в Швейцарии,
в Женеве, —
бежал чего доброго.
— И это точь-в-точь так, — опять громко и без церемонии обратился ко мне Шатов, — она его третирует совсем как лакея; сам я слышал, как она кричала ему: «Лебядкин, подай воды», и при этом хохотала;
в том только разница, что он не
бежит за водой, а бьет ее за это; но она нисколько его не боится.
И вот я тебе скажу, Шатушка: ничего-то нет
в этих слезах дурного; и хотя бы и горя у тебя никакого не было, всё равно слезы твои от одной радости
побегут.
Одним словом, всему городу вдруг ясно открылось, что это не Юлия Михайловна пренебрегала до сих пор Варварой Петровной и не сделала ей визита, а сама Варвара Петровна, напротив, «держала
в границах Юлию Михайловну, тогда как та пешком бы, может,
побежала к ней с визитом, если бы только была уверена, что Варвара Петровна ее не прогонит». Авторитет Варвары Петровны поднялся до чрезвычайности.
Капитан поклонился, шагнул два шага к дверям, вдруг остановился, приложил руку к сердцу, хотел было что-то сказать, не сказал и быстро
побежал вон. Но
в дверях как раз столкнулся с Николаем Всеволодовичем; тот посторонился; капитан как-то весь вдруг съежился пред ним и так и замер на месте, не отрывая от него глаз, как кролик от удава. Подождав немного, Николай Всеволодович слегка отстранил его рукой и вошел
в гостиную.
— То есть если б и подслушивала! — мигом подхватил, весело возвышая голос и усаживаясь
в кресло, Петр Степанович. — Я ничего против этого, я только теперь
бежал поговорить наедине… Ну, наконец-то я к вам добился! Прежде всего, как здоровье? Вижу, что прекрасно, и завтра, может быть, вы явитесь, — а?
— Что ты сказала, несчастная, какие сны тебе снятся! — возопил он и изо всей силы оттолкнул ее от себя, так что она даже больно ударилась плечами и головой о диван. Он бросился
бежать; но она тотчас же вскочила за ним, хромая и прискакивая, вдогонку, и уже с крыльца, удерживаемая изо всех сил перепугавшимся Лебядкиным, успела ему еще прокричать, с визгом и с хохотом, вослед
в темноту...
— Нет, это я вам скажу тайну новых судов, — приходил
в исступление третий. — Если кто своровал или смошенничал, явно пойман и уличен —
беги скорей домой, пока время, и убей свою мать. Мигом во всем оправдают, и дамы с эстрады будут махать батистовыми платочками; несомненная истина!
— Вы и к Шатову заходили… вы Марью Тимофеевну хотите опубликовать, —
бежал он за ним и как-то
в рассеянности ухватился за его плечо.
—
В… тебя,
в… тебя!.. — произнес вдруг, обращаясь к ней, Семен Яковлевич крайне нецензурное словцо. Слова сказаны были свирепо и с ужасающею отчетливостью. Наши дамы взвизгнули и бросились стремглав
бегом вон, кавалеры гомерически захохотали. Тем и кончилась наша поездка к Семену Яковлевичу.
И, восстанье начиная,
Он
бежал в чужие краи
Из царева каземата,
От кнута, щипцов и ката.
А народ, восстать готовый
Из-под участи суровой,
От Смоленска до Ташкента
С нетерпеньем ждал студента.
День для Петра Степановича выдался хлопотливый. От фон Лембке он поскорее
побежал в Богоявленскую улицу, но, проходя по Быковой улице, мимо дома,
в котором квартировал Кармазинов, он вдруг приостановился, усмехнулся и вошел
в дом. Ему ответили: «Ожидают-с», что очень заинтересовало его, потому что он вовсе не предупреждал о своем прибытии.
Он
побежал в Богоявленскую улицу,
в дом Филиппова.
Они вышли. Петр Степанович бросился было
в «заседание», чтоб унять хаос, но, вероятно, рассудив, что не стоит возиться, оставил всё и через две минуты уже летел по дороге вслед за ушедшими. На
бегу ему припомнился переулок, которым можно было еще ближе пройти к дому Филиппова; увязая по колена
в грязи, он пустился по переулку и
в самом деле прибежал
в ту самую минуту, когда Ставрогин и Кириллов проходили
в ворота.
— Да что с вами? — вскричал Ставрогин. Тот не ответил, но
бежал за ним и глядел на него прежним умоляющим, но
в то же время и непреклонным взглядом.
Проснувшись около десяти часов, он вдруг дико вскочил с постели, разом вспомнил всё и плотно ударил себя ладонью по лбу: ни завтрака, ни Блюма, ни полицеймейстера, ни чиновника, явившегося напомнить, что члены — ского собрания ждут его председательства
в это утро, он не принял, он ничего не слышал и не хотел понимать, а
побежал как шальной на половину Юлии Михайловны.
Он плюнул и
побежал садиться: «
В Скворешники!» Кучер рассказывал, что барин погонял всю дорогу, но только что стали подъезжать к господскому дому, он вдруг велел повернуть и везти опять
в город: «Поскорей, пожалуйста, поскорей».
Все видели, как Лиза вскочила с дивана, только лишь повернулся Николай Всеволодович уходить, и явно сделала движение
бежать за ним, но опомнилась и не
побежала, а тихо вышла, тоже не сказав никому ни слова и ни на кого не взглянув, разумеется
в сопровождении бросившегося за нею Маврикия Николаевича…
«Э, чтобы вас всех!» — подумал я и
побежал в залу.
Но я
бежал. Свой бант я спрятал
в карман и задними ходами, мне известными, выбрался из дому на улицу. Прежде всего, конечно, к Степану Трофимовичу.
Стукнув
в ответ на его «не отопру» три раза
в дверь кулаком и прокричав ему вслед, что он сегодня же три раза пришлет за мной Настасью, но я уже сам не пойду, я бросил его и
побежал к Юлии Михайловне.
— А, это вы трещите? — разглядел его наконец Ставрогин. —
Бегите, — очнулся он вдруг, —
бегите за нею, велите карету, не покидайте ее…
Бегите,
бегите же! Проводите до дому, чтобы никто не знал и чтоб она туда не ходила… на тела… на тела…
в карету силой посадите. Алексей Егорыч! Алексей Егорыч!
— Лизавета Николаевна, это уж такое малодушие! —
бежал за нею Петр Степанович. — И к чему вы не хотите, чтоб он вас видел? Напротив, посмотрите ему прямо и гордо
в глаза… Если вы что-нибудь насчет того…девичьего… то ведь это такой предрассудок, такая отсталость… Да куда же вы, куда же вы? Эх,
бежит! Воротимтесь уж лучше к Ставрогину, возьмем мои дрожки… Да куда же вы? Там поле… ну, упала!..
Он остановился. Лиза летела как птица, не зная куда, и Петр Степанович уже шагов на пятьдесят отстал от нее. Она упала, споткнувшись о кочку.
В ту же минуту сзади,
в стороне, раздался ужасный крик, крик Маврикия Николаевича, который видел ее бегство и падение и
бежал к ней чрез поле. Петр Степанович
в один миг отретировался
в ворота ставрогинского дома, чтобы поскорее сесть на свои дрожки.
Я
бежал за нею; она была еще жива и, может быть, еще
в памяти.
И он наставил Кириллову револьвер прямо
в лоб; но почти
в ту же минуту, опомнившись наконец совершенно, отдернул руку, сунул револьвер
в карман и, не сказав более ни слова,
побежал из дому. Липутин за ним. Вылезли
в прежнюю лазейку и опять прошли откосом, придерживаясь за забор. Петр Степанович быстро зашагал по переулку, так что Липутин едва поспевал. У первого перекрестка вдруг остановился.
Он ясно почувствовал и вдруг сознал, что бежит-то он, пожалуй,
бежит, но что разрешить вопрос доили послеШатова ему придется
бежать? — он уже совершенно теперь не
в силах; что теперь он только грубое, бесчувственное тело, инерционная масса, но что им движет посторонняя ужасная сила и что хоть у него и есть паспорт за границу, хоть бы и мог он убежать от Шатова (а иначе для чего бы было так торопиться?), но что
бежит он не до Шатова, не от Шатова, а именно послеШатова, и что уже так это решено, подписано и запечатано.
Как вихрь
бежал Шатов
в Муравьиную улицу, проклиная расстояние и не видя ему конца.
— Вы, может быть. Вы бы уж лучше молчали, Липутин, вы только так говорите, по привычке. Подкупленные, господа, все те, которые трусят
в минуту опасности. Из страха всегда найдется дурак, который
в последнюю минуту
побежит и закричит: «Ай, простите меня, а я всех продам!» Но знайте, господа, что вас уже теперь ни за какой донос не простят. Если и спустят две степени юридически, то все-таки Сибирь каждому, и, кроме того, не уйдете и от другого меча. А другой меч повострее правительственного.
Наконец палец он вырвал и сломя голову бросился
бежать из дому, отыскивая
в темноте дорогу.
Но он всё
бежал и уже выбежал было
в сени, как вдруг послышался громкий выстрел.
Представлялся мне не раз и еще вопрос: почему он именно
бежал, то есть
бежал ногами,
в буквальном смысле, а не просто уехал на лошадях?
«Тут же на горе паслось большое стадо свиней, и бесы просили Его, чтобы позволил им войти
в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли
в свиней; и бросилось стадо с крутизны
в озеро и потонуло. Пастухи, увидя происшедшее,
побежали и рассказали
в городе и
в селениях. И вышли видеть происшедшее и, пришедши к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и
в здравом уме, и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся».
В нетерпении она
побежала сама к хозяйке.
Она всё
бежала, задыхаясь, по холодной и топкой грязи и наконец начала стучаться
в дома;
в одном доме не отперли,
в другом долго не отпирали; она бросила
в нетерпении и начала стучаться
в третий дом.