Неточные совпадения
Когда я его достаточно ободряла и успокоивала, то
старик наконец решался войти и тихо-тихо, осторожно-осторожно отворял двери, просовывал сначала одну голову, и если видел, что сын не сердится и кивнул ему головой, то тихонько проходил в комнату, снимал свою шинельку, шляпу, которая вечно у него
была измятая, дырявая, с оторванными полями, — все вешал на крюк, все делал тихо, неслышно; потом садился где-нибудь осторожно на стул и с сына глаз не спускал, все движения его ловил, желая угадать расположение духа своего Петеньки.
Если сын чуть-чуть
был не в духе и
старик примечал это, то тотчас приподымался с места и объяснял, «что, дескать, я так, Петенька, я на минутку.
Если сын с ним заговаривал, то
старик всегда приподымался немного со стула и отвечал тихо, подобострастно, почти с благоговением и всегда стараясь употреблять отборнейшие, то
есть самые смешные выражения.
Зато
старик в своей обнове
был горд, как петух.
Но
старик ненавидел Анну Федоровну, хотя
был пред нею тише воды, ниже травы.
Старик мне очень обрадовался; он любил меня без памяти, может
быть, не менее Петеньки.
Вот его день рождения скоро
будет, а он любит книжки, так вот я и покупаю их для него…»
Старик и всегда смешно изъяснялся, а теперь вдобавок
был в ужаснейшем замешательстве.
Потом разговор естественно перешел на ожидаемый праздник; потом
старик распространился о том, как мы
будем дарить, и чем далее углублялся он в свой предмет, чем более о нем говорил, тем приметнее мне становилось, что у него
есть что-то на душе, о чем он не может, не смеет, даже боится выразиться.
Мне стало ужасно жаль
старика. Я думала недолго.
Старик смотрел на меня с беспокойством. «Да слушайте, Захар Петрович, — сказала я, — вы подарите их ему все!» — «Как все? то
есть книжки все?..» — «Ну да, книжки все». — «И от себя?» — «От себя». — «От одного себя? то
есть от своего имени?» — «Ну да, от своего имени…» Я, кажется, очень ясно толковала, но
старик очень долго не мог понять меня.
— «Как! — закричал
старик, почти испугавшись, — так вы ничего Петеньке не подарите, так вы ему ничего дарить не хотите?»
Старик испугался; в эту минуту он, кажется, готов
был отказаться от своего предложения затем, чтобы и я могла чем-нибудь подарить его сына.
Одним словом,
старик от восторга так расходился, как, может
быть, никогда еще не бывало с ним.
Старик начал, кажется, с того, что Пушкин
был весьма хороший стихотворец; потом, сбиваясь и мешаясь, перешел вдруг на то, что нужно вести себя хорошо и что если человек не ведет себя хорошо, то значит, что он балуется; что дурные наклонности губят и уничтожают человека; исчислил даже несколько пагубных примеров невоздержания и заключил тем, что он с некоторого времени совершенно исправился и что теперь ведет себя примерно хорошо.
Я не могла удержаться от слез и смеха, слушая бедного
старика; ведь умел же налгать, когда нужда пришла! Книги
были перенесены в комнату Покровского и поставлены на полку. Покровский тотчас угадал истину.
Старика пригласили обедать. Этот день мы все
были так веселы. После обеда играли в фанты, в карты; Саша резвилась, я от нее не отставала. Покровский
был ко мне внимателен и все искал случая поговорить со мною наедине, но я не давалась. Это
был лучший день в целые четыре года моей жизни.
Старик Покровский целую ночь провел в коридоре, у самой двери в комнату сына; тут ему постлали какую-то рогожку. Он поминутно входил в комнату; на него страшно
было смотреть. Он
был так убит горем, что казался совершенно бесчувственным и бессмысленным. Голова его тряслась от страха. Он сам весь дрожал, и все что-то шептал про себя, о чем-то рассуждал сам с собою. Мне казалось, что он с ума сойдет с горя.
Перед рассветом
старик, усталый от душевной боли, заснул на своей рогожке как убитый. В восьмом часу сын стал умирать; я разбудила отца. Покровский
был в полной памяти и простился со всеми нами. Чудно! Я не могла плакать; но душа моя разрывалась на части.
Старик с ней спорил, шумел, отнял у ней книг, сколько мог, набил ими все свои карманы, наложил их в шляпу, куда мог, носился с ними все три дня и даже не расстался с ними и тогда, когда нужно
было идти в церковь.
Матушка
была больна, а Анна Федоровна совсем
было уж собралась, да поссорилась со
стариком Покровским и осталась.
Была только одна я да
старик.
— И неужели же вы могли подумать, — гордо и заносчиво вскинул он вдруг на меня глаза, — что я, я способен ехать теперь, после такого сообщения, к князю Николаю Ивановичу и у него просить денег! У него, жениха той невесты, которая мне только что отказала, — какое нищенство, какое лакейство! Нет, теперь все погибло, и если помощь этого
старика была моей последней надеждой, то пусть гибнет и эта надежда!
Неточные совпадения
Да больно уж окрысился //
Старик:
пилил,
пилил его, // Права свои дворянские // Высчитывал ему!
Чуть дело не разладилось. // Да Климка Лавин выручил: // «А вы бурмистром сделайте // Меня! Я удовольствую // И
старика, и вас. // Бог приберет Последыша // Скоренько, а у вотчины // Останутся луга. // Так
будем мы начальствовать, // Такие мы строжайшие // Порядки заведем, // Что надорвет животики // Вся вотчина… Увидите!»
Не видеться ни с женами, // Ни с малыми ребятами, // Ни с
стариками старыми, // Покуда спору нашему // Решенья не найдем, // Покуда не доведаем // Как ни на
есть — доподлинно: // Кому жить любо-весело, // Вольготно на Руси?
Поспоривши, повздорили, // Повздоривши, подралися, // Подравшися, удумали // Не расходиться врозь, // В домишки не ворочаться, // Не видеться ни с женами, // Ни с малыми ребятами, // Ни с
стариками старыми, // Покуда спору нашему // Решенья не найдем, // Покуда не доведаем // Как ни на
есть — доподлинно, // Кому жить любо-весело, // Вольготно на Руси?
Гремит на Волге музыка. //
Поют и пляшут девицы — // Ну, словом, пир горой! // К девицам присоседиться // Хотел
старик, встал на ноги // И чуть не полетел! // Сын поддержал родителя. //
Старик стоял: притопывал, // Присвистывал, прищелкивал, // А глаз свое выделывал — // Вертелся колесом!