Неточные совпадения
За этими стихами следовали ругательства на Рагдель и на тех, кто ею восхищался, обнаруживая тем дух рабского, слепого подражанъя. Пусть она и талант, пусть гений, — восклицал автор стихотворения, — «но нам
не ко двору пришло ее искусство!» Нам,
говорит, нужна правда,
не в пример другим. И при сей верной оказии стихотворный критик ругал Европу и Америку и хвалил Русь в следующих поэтических выражениях...
Собственно
говоря, безусловной неправды писатели никогда
не выдумывают: о самых нелепых романах и мелодрамах нельзя сказать, чтобы представляемые в них страсти и пошлости были безусловно ложны, т. е. невозможны даже как уродливая случайность.
Если мы применим все сказанное к сочинениям Островского и припомним то, что
говорили выше о его критиках, то должны будем сознаться, что его литературная деятельность
не совсем чужда была тех колебаний, которые происходят вследствие разногласия внутреннего художнического чувства с отвлеченными, извне усвоенными понятиями.
Пример этих бездарных фразеров показывает, что смастерить механическую куколку и назвать ее честным чиновником вовсе
не трудно; но трудно вдохнуть в нее жизнь и заставить ее
говорить и действовать по-человечески.
Говоря по совести, никто из нас
не встречал в своей жизни мрачных интриганов, систематических злодеев, сознательных иезуитов.
Еще только увидавши в окно возвращающуюся Дарью, Машенька пугливо восклицает: «Ах, сестрица, как бы она маменьке
не попалась!» И Дарья действительно попалась; но она сама тоже
не промах, — умела отвертеться: «…за шелком,
говорит, в лавочку бегала».
Но жена и без плетки видит необходимость лицемерить перед мужем: она с притворной нежностью целует его, ласкается к нему, отпрашивается у него и у матушки к вечерне да ко всенощной, хотя и сама обнаруживает некоторую претензию на самодурство и
говорит, что «
не родился тот человек на свет, чтобы ее молчать заставил».
Но Липочка очень бесцеремонно
говорит: «У маменьки семь пятниц на неделе; тятенька — как
не пьян, так молчит, а как пьян, так прибьет, того и гляди…
Рассуждая с Подхалюзиным, сваха
говорит ему: «Ведь ты сам знаешь, каково у нас чадочко Самсон-то Силыч; ведь он,
не ровен час, и чепчик помнет».
А тут еще Подхалюзин поджигает его, коварно
говоря: «Видно, тятенька,
не бывать-с по вашему желанию».
Следуя внушениям этого эгоизма, и Большов задумывает свое банкротство. И его эгоизм еще имеет для себя извинение в этом случае: он
не только видел, как другие наживаются банкротством, но и сам потерпел некоторое расстройство в делах, именно от несостоятельности многих должников своих. Он с горечью
говорит об этом Подхалюзину...
Большов
говорит: «Это точно, — поторговаться
не мешает:
не возьмут по двадцати пяти, так полтину возьмут; а если полтины
не возьмут, так за семь гривен обеими руками ухватятся.
Но Подхалюзин
говорит ему: «А уж по мне, Самсон Силыч, коли платить по двадцати пяти, так пристойнее совсем
не платить», — и Большов, без всяких возражении, очень легко соглашается.
«А что, —
говорит он, — ведь и правда, храбростью-то никого
не удивишь, — а лучше тихим-то манером дельце обделать.
Он и теперь
говорит, что 25 копеек отдать кредиторам — много, да что уж делать-то, когда меньше
не берут.
Олимпиада Самсоновна
говорит ему: «Я у вас, тятенька, до двадцати лет жила, — свету
не видала, что же, мне прикажете отдать вам деньги, а самой опять в ситцевых платьях ходить?» Большов
не находит ничего лучшего сказать на это, как только попрекнуть дочь и зятя невольным благодеянием, которое он им сделал, передавши в их руки свое имение.
«Ведь я, —
говорит, — у вас
не милостыню прошу, а свое же добро».
Что касается лично до нас, то мы никому ничего
не навязываем, мы даже
не выражаем ни восторга, ни негодования,
говоря о произведениях Островского.
Даже на Вихорева он сердится всего более за то, что тот «со старшими
говорить не умеет».
При первом ее появлении на сцену, в конце первого акта, Вихорев сообщает ей, что отец просватал ее за Бородкина; она наивно
говорит: «
Не беспокойтесь, я за Бородкина
не пойду».
«Нет, —
говорит, — он насильно
не заставит».
Правду она
говорит про себя в начале второго акта: «Как тень какая хожу, ног под собою
не слышу… только чувствует мое сердце, что ничего из этого хорошего
не выйдет.
Когда Вихорев отталкивает ее от себя, узнавши, что за ней денег
не дают, она как будто возмущается несколько и
говорит: «
Не будет вам счастья, Виктор Аркадьич, за то, что вы надругались над бедной девушкой».
Наливки там, вишневки разные — а
не понимают того, что на это есть шампанское!» «А за столом-то какое невежество: молодец в поддевке прислуживает либо девка!» «Я, —
говорит, — в здешнем городе только и вижу невежество да необразование; для того и хочу в Москву переехать, и буду там моду всякую подражать».
Да, право… ничего я ему сказать
не смею; разве с кем
поговоришь с посторонним про свое горе, поплачешь, душу отведешь, только и всего»…
Он узнал, что образованные девушки хорошо
говорят, и упрекает дочь, что та
говорить не умеет; но чуть она заговорила, кричит: «Молчи, дура!» Увидел он, что образованные приказчики хорошо одеваются, и сердится на Митю, что у того сюртук плох; но жалованьишко продолжает давать ему самое ничтожное…
При самом объяснении в любви, собираясь просить благословения у отца, Любовь Гордеевна
говорит Мите: «А ну как тятенька
не захочет нашего счастья, — что тогда?» Митя отвечает: «Что загадывать вперед?
Она с ужасом
говорит: «Что будет, если тятенька
не согласится?» — а он вместо ответа: «Как бог даст!..» Ясно что они
не в состоянии исполнить своих намерений, если встретят хоть малейшее препятствие.
Начинает она тем, что падает отцу в ноги и
говорит: «Тятенька! я приказа твоего
не смею ослушаться…
«
Не на кого, —
говорит, — вам плакаться: сами отдаете.
Но у Мити нет силы поддержать свое требование и, встретив отказ от матери и от дочери, он довольно скоро и сам отказывается от своего намерения,
говоря: «Ну, знать,
не судьба».
«Нет, Митя,
не бывать этому, —
говорит она: —
не томи себя понапрасну,
не надрывай мою душу…
Один самодур
говорит: «Ты
не смеешь этого сделать»; а другой отвечает: «Нет, смею».
Выслушав «
не смеешь» Коршунова, Гордей Карпыч
говорит: «Опосля этого, когда ты такие слова
говоришь, я сам тебя знать
не хочу!
Но эти наивные слова возбуждают, разумеется, гневное изумление в Торцове, который и
не думал
говорить серьезно об отдаче дочери за Митю.
С кем ты
говоришь, вспомни!..» Митя становится перед ним на колени, но это смирение
не обезоруживает Гордея Карпыча: он продолжает ругаться.
Она-то и высказывается в последнем его возражении: «Ты мне что ни
говори, а я тебя слушать
не хочу»…
Я,
говорит, «так хочу и никаких денег для этого
не пожалею».
«Да помилуйте, тятенька, он
не отдаст, возражает сын. «Я тебе приказываю, слышишь, —
говорит Тит Титыч: — как он смеет
не отдать, когда я этого желаю?..
«А коли скажешь, что, мол, тятенька, эта невеста
не нравится: а,
говорит, в солдаты отдам!.. ну, и шабаш!
Но все окружающие
говорят, что Андрей Титыч — умный, и он даже сам так разумно рассуждает о своем брате: «
Не пускают, —
говорит, — меня в театр; ту причину пригоняют, что у нас один брат помешанный от театру; а он совсем
не от театру, — так, с малолетства заколотили очень»…
«Совсем, —
говорит, — от дому отбивается: то
не хорошо, другое
не по нем, учиться,
говорит, хочу…
Настасья Панкратьева исчезает пред мужем, дышать
не смеет, а на сына тоже прикрикивает: «как ты смеешь?» да «с кем ты
говоришь?» То же мы видели и в Аграфене Кондратьевне в «Своих людях».
«Слушай старика, — старик дурно
не посоветует,» —
говорит даже лучший из них — Русаков, и тоже
не признает прав образования, которое научает человека самого, без чужих советов, различать, что хорошо и что дурно.
Вот что
говорит она Мите в оправдание своей решимости идти за Коршунова: «Теперь из воли родительской мне выходить
не должно.
Даша
говорит: «Нет, батюшка,
не поеду я к нему», — и отец, полагая,
не рехнулась ли дочь его, — начинает ей такое увещание...
Уланбекова этим обижается и
говорит ему: «Вы, кажется,
не понимаете, кто вас просит».
Если они осмелятся раскрыть рот, то она
говорит им вот что: «Я
не люблю, когда рассуждают, просто
не люблю да и все тут.
Но зато, по словам старика Потапыча, она хорошо одевает воспитанниц и
не заставляет их работать: «Хочу, —
говорит, — чтоб все им завидовали».
«Вы, —
говорит, — жили у меня в богатстве и в роскоши и ничего
не делали; теперь ты выходишь за бедного, и живи всю жизнь в бедности, и работай, и свой долг исполняй.