Грубые, необузданные крики какого-нибудь самодура, широкие размахи руки его напоминают им простор вольной жизни, гордые порывы свободной мысли и горячего сердца — порывы, заглушённые в
несчастных страдальцах, но погибшие не совсем без следа.
Образ
несчастного страдальца, задыхающегося от собственной полноты мыслей, которые теснятся в его голове, не находя выхода, не мог не нравиться нам тогда.
И вот явились передо мною вы, сердце мое забилось сильней прежнего; но вы не были жестокой красавицей, вы не оттолкнули меня, вы снизошли к
несчастному страдальцу, вы согрели бедное сердце взаимностью, и я счастлив, счастлив, бесконечно счастлив!
Неточные совпадения
И с сокрушением сердечным // Готов
несчастный Кочубей // Перед всесильным, бесконечным // Излить тоску мольбы своей. // Но не отшельника святого, // Он гостя узнает иного: // Свирепый Орлик перед ним. // И, отвращением томим, //
Страдалец горько вопрошает: // «Ты здесь, жестокий человек? // Зачем последний мой ночлег // Еще Мазепа возмущает?»
За упокой души
несчастных // Безмолвно молится народ, //
Страдальцы — за врагов.
Жены сосланных в каторжную работу лишались всех гражданских прав, бросали богатство, общественное положение и ехали на целую жизнь неволи в страшный климат Восточной Сибири, под еще страшнейший гнет тамошней полиции. Сестры, не имевшие права ехать, удалялись от двора, многие оставили Россию; почти все хранили в душе живое чувство любви к
страдальцам; но его не было у мужчин, страх выел его в их сердце, никто не смел заикнуться о
несчастных.
Не верьте чувству, которое удерживает вас на пороге залы, — это дурное чувство, — идите вперед, не стыдитесь того, что вы как будто пришли смотретьна
страдальцев, не стыдитесь подойти и поговорить с ними:
несчастные любят видеть человеческое сочувствующее лицо, любят рассказать про свои страдания и услышать слова любви и участия.
Старались возбудить в душе
несчастных надежду на бога всемогущего и всевидящего, и ободренные
страдальцы повторяли, что лучше предать себя воле его, нежели служить разбойнику, и во все время бедственной осады, кроме двух или трех человек, из крепости беглых не было.