Неточные совпадения
Но на вопрос: «В чем же состоит это новое слово»? — долгое время ничего
не отвечали, а потом сказали, что это новое слово есть
не что иное,
как — что
бы вы думали? — народность!
С другой стороны — навязывать автору свой собственный образ мыслей тоже
не нужно, да и неудобно (разве при такой отваге,
какую выказал критик «Атенея», г. Н. П. Некрасов, из Москвы): теперь уже для всякого читателя ясно, что Островский
не обскурант,
не проповедник плетки
как основания семейной нравственности,
не поборник гнусной морали, предписывающей терпение без конца и отречение от прав собственной личности, — равно
как и
не слепой, ожесточенный пасквилянт, старающийся во что
бы то ни стало выставить на позор грязные пятна русской жизни.
Мы вовсе
не хотим признать за вами право давать уроки Островскому; нам вовсе
не интересно знать,
как бы, по вашему мнению, следовало сочинить пьесу, сочиненную им.
Конечно, мы
не отвергаем того, что лучше было
бы, если
бы Островский соединил в себе Аристофана, Мольера и Шекспира; но мы знаем, что этого нет, что это невозможно, и все-таки признаем Островского замечательным писателем в нашей литературе, находя, что он и сам по себе,
как есть, очень недурен и заслуживает нашего внимания и изучения…
В-четвертых, все согласны, что в большей части комедий Островского «недостает (по выражению одного из восторженных его хвалителей) экономии в плане и в постройке пьесы» и что вследствие того (по выражению другого из его поклонников) «драматическое действие
не развивается в них последовательно и беспрерывно, интрига пьесы
не сливается органически с идеей пьесы и является ей
как бы несколько посторонней».
Мы
не хотим никому навязывать своих мнений; но нам кажется, что Островский погрешил
бы против правды, наклепал
бы на русскую жизнь совершенно чуждые ей явления, если
бы вздумал выставлять наших взяточников
как правильно организованную, сознательную партию.
Еще только увидавши в окно возвращающуюся Дарью, Машенька пугливо восклицает: «Ах, сестрица,
как бы она маменьке
не попалась!» И Дарья действительно попалась; но она сама тоже
не промах, — умела отвертеться: «…за шелком, говорит, в лавочку бегала».
Он придумывает только, «
какую бы тут механику подсмолить»; но этого ни он сам, ни его советник Рисположенский
не знают еще хорошенько.
Ловкий мошенник большой руки, пустившись на такое дело,
как злостное банкротство,
не пропустил
бы случая отделаться 25 копейками за рубль; он тотчас покончил
бы всю аферу этой выгодной вделкой и был
бы очень доволен.
И только
бы ему достичь возможности осуществить свой идеал: он в самом деле
не замедлит заставить других так же бояться, подличать, фальшивить и страдать от него,
как боялся, подличал, фальшивил и страдал сам он, пока
не обеспечил себе право на самодурство…
Не сравнивая значения Островского с значением Гоголя в истории нашего развития, мы заметим, однако, что в комедиях Островского, под влиянием
каких бы теорий они ни писались, всегда можно найти, черты глубоко верные и яркие, доказывающие, что сознание жизненной правды никогда
не покидало художника и
не допускало его искажать действительность в угоду теории.
Какая же необходимость была воспитывать ее в таком блаженном неведении, что всякий ее может обмануть?..» Если б они задали себе этот вопрос, то из ответа и оказалось
бы, что всему злу корень опять-так
не что иное,
как их собственное самодурство.
В самом деле —
не очень-то веселая жизнь ожидала
бы Авдотью Максимовну, если
бы она вышла за благородного, хотя
бы он и
не был таким шалыганом,
как Вихорев.
Кажется, чего
бы лучше: воспитана девушка «в страхе да в добродетели», по словам Русакова, дурных книг
не читала, людей почти вовсе
не видела, выход имела только в церковь божию, вольнодумных мыслей о непочтении к старшим и о правах сердца
не могла ниоткуда набраться, от претензий на личную самостоятельность была далека,
как от мысли — поступить в военную службу…
Он рад будет прогнать и погубить вас, но, зная, что с вами много хлопот, сам постарается избежать новых столкновений и сделается даже очень уступчив: во-первых, у него нет внутренних сил для равной борьбы начистоту, во-вторых, он вообще
не привык к
какой бы то ни было последовательной и продолжительной работе, а бороться с человеком, который смело и неотступно пристает к вам, — это тоже работа немалая…
Тот же Русаков
не решится сбрить себе бороду или надеть фрак,
как бы его дочь ни убивалась из-за этого.
Гордей Карпыч
как будто затуманивается; он смотрит вокруг себя и
не знает,
как ему все это понимать и что делать; он ищет внутри себя — на чем
бы опереться в борьбе, и ничего
не находит, кроме своей самодурной воли.
Приказания самодуров исполнялись
бы только до тех пор, пока они выгодны для исполняющих; а
как только Торцов коснулся благосостояния Мити и других приказчиков, они
бы нимало
не думая, взяли да и «сверзили» его…
Эти бесчеловечные слова внушены просто тем, что старик совершенно
не в состоянии понять:
как же это так — от мужа уйти! В его голове никак
не помещается такая мысль. Это для него такая нелепость, против которой он даже
не знает,
как и возражать, — все равно,
как бы нам сказали, что человек должен ходить на руках, а есть ногами: что
бы мы стали возражать?.. Он только и может, что повторять беспрестанно: «Да
как же это так?.. Да ты пойми, что это такое…
Как же от мужа идти!
Как же это!..»
Таким образом,
как ни иди девушка, везде ей тяжело и опасно, и нет пути, который
не привел
бы ее к потере нравственного достоинства.
Положим, что Неглигентов, по жизни своей,
не стоит, чтобы об нем и разговаривать много, да по вас-то он должен сделать для него все на свете,
какой бы он там ни был негодяй…
Сам Подхалюзин
не стал
бы обмеривать и обсчитывать, повинуясь воле хозяина,
как высшему закону, и откладывая гроши себе в карман, а просто потребовал
бы участия в барышах Большова, так
как он уже всеми его делами заведывал.
Как видите, это уж такое ничтожество, что перед мужем или кем
бы то ни было посильнее она, вероятно, и пикнуть
не смела.
Все эти; господа принадлежат к той категории, которую определяет Неуеденов в «Праздничном сне»: «Другой сунется в службу, в
какую бы то ни на есть» послужит без году неделю, повиляет хвостом, видит —
не тяга, умишка-то
не хватает, учился-то плохо, двух перечесть
не умеет, лень-то прежде его родилась, а побарствовать-то хочется: вот он и пойдет бродить по улицам до по гуляньям, —
не объявится ли
какая дура с деньгами»…
Но у Мерича даже и неглубоких-то убеждений нет: от него всякая истина, всякое серьезное чувство и стремление как-то отскакивает; он
как будто
не только никогда
не жил сознательной жизнью, но даже вовсе и
не понимает, что
бы это могло значить…
Да и отчего
бы не быть им спокойным, когда их деятельность, равно
как и все их понятия и стремления так гармонируют с общим ходом дел и устройством «темного царства»?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё
бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно
бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были
какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто
бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и
не знают, что такое значит «прикажете принять».
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется,
как будто
бы вчера вы были немножко ниже ростом,
не правда ли?
Хлестаков. Покорно благодарю. Я сам тоже — я
не люблю людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я
бы, признаюсь, больше
бы ничего и
не требовал,
как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.