Неточные совпадения
Затем, предлагая программу своих воззрений на Островского, критик говорит, в
чем, по его мнению, выражалась самобытность таланта, которую он находит в Островском, — и
вот его определения.
Каждый читатель с полной основательностью может нам заметить: «Зачем вы убиваетесь над соображениями о том,
что вот тут нужно было бы то-то, а здесь недостает того-то?
Были, пожалуй, и такие ученые, которые занимались опытами, долженствовавшими доказать превращение овса в рожь; были и критики, занимавшиеся доказыванием того,
что если бы Островский такую-то сцену так-то изменил, то вышел бы Гоголь, а если бы такое-то лицо
вот так отделал, то превратился бы в Шекспира…
Вот, кажется, все, в
чем доселе соглашалась всякая критика, заговаривая об Островском…
В их натуре вовсе нет злости, нет и вероломства; но им нужно как-нибудь выплыть, выбиться из гнилого болота, в которое погружены они сильными самодурами; они знают,
что выбраться на свежий воздух, которым так свободно дышат эти самодуры, можно с помощью обмана и денег; и
вот они принимаются хитрить, льстить, надувать, начинают и по мелочи, и большими кушами, но всегда тайком и рывком, закладывать в свой карман чужое добро.
Вот вам первый образчик этой невольной, ненужной хитрости. Как сложилось в Марье Антиповне такое рассуждение, от каких частных случайностей стала развиваться наклонность к хитрости, —
что нам за дело!..
Вот его отзыв: «Чтоб она меня, молодца такого, да променяла на кого-нибудь, — красавца-то этакого!..» А в
чем его красота?
А так, покажется ему,
что этот человек еще не больно плут, а
вот этот так уж больно плут.
И действительно, Самсон Силыч держит всех, можно сказать, в страхе божием. Когда он показывается, все смотрят ему в глаза и с трепетом стараются угадать, —
что, каков он?
Вот небольшая сцена, из которой видно, какой трепет от него распространяется по всему дому. В комнату вбегает Фоминишна и кричит...
Он сам это сознает и в горькую минуту даже высказывает Рисположенскому: «То-то
вот и беда,
что наш брат, купец, дурак, — ничего он не понимает, а таким пиявкам, как ты, это и на руку».
Но
вот его самообожание выходит из всяких пределов здравого смысла: он переносит прямо на свою личность весь тот блеск, все то уважение, которым пользовался за свой сан, он решается сбросить с себя власть, уверенный,
что и после того люди не перестанут трепетать его.
Комизм этой тирады возвышается еще более предыдущим и дальнейшим разговором, в котором Подхалюзин равнодушно и ласково отказывается платить за Большова более десяти копеек, а Большов — то попрекает его неблагодарностью, то грозит ему Сибирью, напоминая,
что им обоим один конец, то спрашивает его и дочь, есть ли в них христианство, то выражает досаду на себя за то,
что опростоволосился, и приводит пословицу: «Сама себя раба бьет, коль ее чисто жнет», — то, наконец, делает юродивое обращение к дочери: «Ну,
вот вы теперь будете богаты, заживете по-барски; по гуляньям это, по балам, — дьявола тешить!
Неужели смысл его ограничивается тем,
что «
вот, дескать, посмотрите, какие бывают плохие люди?» Нет, это было бы слишком мало для главного лица серьезной комедии, слишком мало для таланта такого писателя, как Островский.
Эти дикие отношения проведены очень искусно по всей комедии Островского;
вот почему и сказали мы,
что в ней видим целую иерархию самодурства.
Он не очертя голову бросается в обман, он обдумывает свои предприятия, и
вот мы видим,
что сейчас же в нем уж является и отвращение от обмана в нагом его виде, и старание замазать свое мошенничество разными софизмами, и желание приискать для своего плутовства какие-нибудь нравственные основания и в самом обмане соблюсти видимую, юридическую добросовестность.
«У него такой отличный характер,
что он вынесет безропотно всякое оскорбление, будет любить самого недостойного человека», —
вот похвала, выше которой самодур ничего не знает.
Но и тут она только понапрасну мучит самое себя: ни на одну минуту не стоит она на твердой почве, а все как будто тонет, — то всплывет немножко, то опять погрузится… так и ждешь,
что вот-вот сейчас потонет совсем…
Настоящий же смысл пьесы
вот в
чем.
Он видит,
что зло существует, и желает, чтобы его не было; но для этого прежде всего надо ему отстать от самодурства, расстаться с своими понятиями о сущности прав своих над умом и волею дочери; а это уже выше его сил, это недоступно даже его понятию… и
вот он сваливает вину на других: то Арина Федотовна с заразой пришла, то просто — лукавый попутал.
Но
вот и сама Любовь Гордеевна приходит; у Мити расходилось сердце до того,
что он предлагает Пелагее Егоровне снарядить дочку потеплее к вечеру, а он ее увезет к своей матушке, да там и повенчаются.
Дурил бы, презирая все человеческие права и не признавая других законов, кроме своего произвола, а подчас удивлял бы своим великодушием, основанным опять-таки на той мысли,
что «
вот, дескать, смотрите: у вас прав никаких нет, а на всем моя полная воля: могу казнить, могу и миловать»!..
На вопрос Иванова:
что значит самодур? — она объясняет: «Самодур — это называется, коли
вот человек никого не слушает: ты ему хоть кол на голове теши, а он все свое.
Я
вот помоложе был, учиться хотел, так и то не велели!..» Лизавета Ивановна советует ему, выбравши хорошую минуту, рассказать отцу откровенно все —
что он способности имеет,
что учиться хочет, и т. п.
Один каприз, одна только амбиция, —
что вот я неучен, а ты умнее меня хочешь быть».
Я сам чувствую,
что такое распоряжение будет справедливо, а мой поступок несправедлив, — и
вот в этом-то и заключается для меня чувство законности.
Юсов простодушно признает,
что он гордости ни с кем не имеет, только
вот верхоглядов не любит, нынешних образованных-то.
Не мудрено в нем такое воззрение, потому
что он сам «года два был на побегушках, разные комиссии исправлял: и за водкой-то бегал, и за пирогами, и за квасом, кому с похмелья, — и сидел-то не на стуле, а у окошка, на связке бумаг, и писал-то не из чернильницы, а из старой помадной банки, — и
вот вышел в люди», — и теперь признает,
что «все это не от нас, свыше!..»
Настасья Панкратьевна скажет,
что учиться не надо много; а Ненила Сидоровна подхватит: «Да,
вот насчет ученья-то: у нас соседка отдавала сына учиться, а он глаза и выколол».
Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Вот тебе на! (Вслух).Господа, я думаю,
что письмо длинно. Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас».
Вот тебе и сейчас!
Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Один из них, например,
вот этот,
что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу,
вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Да объяви всем, чтоб знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще не было,
что может все сделать, все, все, все!
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а
вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», — и так, право, обрадовалась,
что не могла говорить.