Такой картины нравов (при всей смешанности понятий, господствующей в самом обличении), конечно, никто не назовет отрадною; а нужно прибавить, что Карамзин еще значительно смягчил многие выражения «Стоглавника». Пусть же судит по этому беспристрастный читатель, до какой степени одушевлено было русское
общество теми высокими нравственными началами, которые должны были сделаться ему известными, — и формально были известны, — со времени Владимира.
Неточные совпадения
Понимая патриотизм таким образом, мы поймем, отчего он развивается с особенною силою в
тех странах, где каждой личности представляется большая возможность приносить сознательно пользу
обществу и участвовать в его предприятиях.
О пользе знания говорит он вот что: «Чтобы распространение знаний было полезно и благотворно, нужно следующее существенное условие: знания должны быть распределены в народе так, чтобы каждый мог всю массу своих знаний прилагать на деле, в сфере своих практических занятий, — и наоборот, чтобы всякий хорошо знал
то, что может приложить с пользою для себя и для
общества на практике».
Когда человек до
того развился, что не может понять своего личного блага вне блага общего; когда он при этом ясно понимает свое место в
обществе, свою связь с ним и отношения ко всему окружающему, тогда только можно признать в нем действительную, серьезную, а не реторическую любовь к общему благу.
Тут уже силы одного человека ничтожны: нужно, чтобы большинство
общества прониклось
теми же убеждениями, достигло такой же степени развития.
С одной стороны, им тут представляется случай выказать собственные познания, насколько их хватит; с другой — они своими замечаниями все-таки оказывают услугу
обществу, потому что их поправки если и не выучат немца хорошо говорить по-русски,
то по крайней мере докажут слушателям, что действительно — немец говорит неправильно.
Не мешает это и потому, что изложение взглядов и приемов г. Жеребцова может показать, какие понятия возможны еще у нас даже между людьми, принадлежащими к образованному классу
общества, путешествовавшими по разным странам Европы, читавшими и узнавшими кое-что, — хотя и поверхностно, — и умеющими написать по-французски два толстых
тома о предметах, вызывающих на размышление.
После него зло быстро стало распространяться и усиливаться: в вышнем классе
общества перестали исполняться церковные обряды, появилось множество знатных господ и госпож, зараженных полковником Вейссом, все пошло на иностранный манер (
том II, стр. 518).
При таком толчке, данном
обществу, все понеслось по дороге прогресса о быстротою локомотива (
том II, стр. 519).
Впрочем, в последнюю четверть века и в этом отношении русское
общество далеко подвинулось благодаря началам православия и народности, столь энергически провозглашенным в это время (
том II, стр. 520).
Самое лучшее доказательство
того, что
общество обращается теперь к православию и народности, представляет «m-r le chambellan» Муравьев, который есть в одно и
то же время превосходный писатель, искренний и благочестивый христианин и светский человек.
Семена, посеянные в
обществе его словом, уже принесли и еще принесут «благотворные плоды для нашего любезного отечества» (
том II, стр. 521).
И если действительно народ был так проникнут своими началами, которые ему славянофилы навязывают,
то как мог он терпеть уклонение высшего
общества от этих начал?
Труд не получил надлежащего значения во всем древнем мире, дошедшем только до
того, чтобы признать некоторые труды приличными лучшим классам
общества, а все остальное предоставить рабам.
Вовсе нет, — она есть признак социальной безнравственности потому, что указывает на
то печальное положение
общества, при котором кровь и пот многих тружеников должны тратиться для содержания одного дармоеда.
Нельзя не заметить, что даже замечание г. Соловьева о
том, что в «верхних слоях
общества новая вера скоро получила силу», требует значительных ограничений.
И не только частные факты доказывают, что язычество долгое время было сильно у нас даже в верхних слоях
общества;
то же самое видно из законодательства. Многие статьи Ярославовой «Правды» носят на себе несомненные признаки языческого происхождения. На забудем, что в ней узаконяется родовая месть и холоп признается вещью.
Несколько ранее этого времени есть свидетельство (в «Слове Христолюбца») о
том, что язычество долго держалось даже в образованных слоях
общества.
Столь восхитительное общественное устройство отражалось и на жизни семейной: тишина, скромность, целомудрие, нежная покорность старшим составляли ее отличительные качества; в
то же время гостеприимство и радушие украшали семьянина в его отношениях ко всем членам
общества».
Теперь негде нам найти приют и отдых от разного рода общественных невзгод, одолевающих нас: в собственном семейном быту каждый находит теперь
то же самое
общество, от которого он хотел бы бежать.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не
то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем
обществе никогда не услышишь.
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и
того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в
обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
[Фаланстер (франц.) — дом-дворец, в котором, по идее французского социалиста-утописта Фурье (1772–1837), живет «фаланга»,
то есть ячейка коммунистического
общества будущего.]
Но меры эти почти всегда касаются только простых идиотов; когда же придатком к идиотству является властность,
то дело ограждения
общества значительно усложняется.
В речи, сказанной по этому поводу, он довольно подробно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в словах его было более личной веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, — как бы
то ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испугались и опять всем
обществом пали на колени.