Неточные совпадения
Если я мальчик, как назвала меня однажды бойкая девушка с корзиной дынь, — она сказала: «Ну-ка, посторонись, мальчик», — то почему я думаю о всем большом: книгах, например,
и о должности
капитана, семье, ребятишках, о том, как надо басом говорить: «Эй вы, мясо акулы!» Если же я мужчина, — что более всех других заставил меня думать оборвыш лет семи, сказавший, становясь на носки: «Дай-ка прикурить, дядя!» — то почему у меня нет усов
и женщины всегда становятся ко мне спиной, словно я не человек, а столб?
Старший, широколицый, с бледным лицом, строгими серыми глазами
и едва заметной улыбкой, должен был, по моему мнению, годиться для роли отважного
капитана, у которого есть кое-что на обед матросам, кроме сушеной рыбы.
Люди в таких вот нарядах, как я видел много раз, держат за жилетную пуговицу какого-нибудь раскрашенного вином
капитана, стоя под солнцем на набережной среди протянутых канатов
и рядов бочек,
и рассказывают ему, какие есть выгодные предложения от фирмы «Купи в долг» или «Застрахуй без нужды».
— А! Вылазка в трепещущие траншеи! Ну, когда мы появимся — два таких молодца, как вы да я, — держу сто против одиннадцати, что не устоит даже телеграфный столб! Что?! Уже ели?
И выпили? А я еще нет? Как вижу, —
капитан с вами
и суемудрствует. Здорово,
капитан Санди! Ты, я слышал, закладывал всю ночь мины в этих стенах?!
Не могу передать, как действует такое обращение человека, одним поворотом языка приказывающего судьбе перенести Санди из небытия в
капитаны. От самых моих ног до макушки поднималась нервная теплота. Едва принимался я думать о перемене жизни, как мысли эти перебивались картинами, галереей, Ганувером, Молли
и всем, что я испытал здесь,
и мне казалось, что я вот-вот полечу.
— Это мой воспитанник, — сказал он. — Вам, дон Эстебан, нужен будет хороший
капитан лет через десять, так вот он,
и зовут его Санди… э, как его, Эстамп?
— Т-так, — сказал Ганувер, потускнев, — сегодня все уходят, начиная с утра. Появляются
и исчезают. Вот еще нет
капитана Орсуны. А я так ждал этого дня…
Капитан, закрыв глаза, категорически помотал головой
и с досадой вздохнул.
— Она была босиком, — это совершенно точное выражение,
и туфли ее стояли рядом, а чулки висели на ветке, — ну право же, очень миленькие чулочки, — паутина
и блеск. Фея держала ногу в воде, придерживаясь руками за ствол орешника. Другая ее нога, —
капитан метнул Дигэ покаянный взгляд, прервав сам себя, — прошу прощения, — другая ее нога была очень мала. Ну, разумеется, та, что была в воде, не выросла за одну минуту…
— Она сказала, — повторил
капитан, у которого покраснели виски, — вот что: «Да, у меня затекла нога, потому что эти каблуки выше, чем я привыкла носить». Все! А? — Он хлопнул себя обеими руками по коленям
и спросил: — Каково? Какая барышня ответит так в такую минуту? Я не успел влюбиться, потому что она, грациозно присев, собрала свое хозяйство
и исчезла.
И капитан принялся за вино.
— Орсуна, радость моя,
капитан капитанов! — сказал он. — На мысе Гардена с тех пор, как я купил у Траулера этот дом, поселилось столько народа, что женское население стало очень разнообразно. Ваша фея Маленькой Ноги должна иметь папу
и маму; что касается меня, то я не вижу здесь пока другой феи, кроме Дигэ Альвавиз, но
и та не может исчезнуть, я думаю.
Сердце мое билось так, что вино в стакане, который я держал, вздрагивало толчками. Без всяких доказательств
и объяснений я знал уже, что
и капитан видел Молли
и что она будет здесь здоровая
и нетронутая, под защитой верного друзьям Санди.
— Глаз художника
и сердце бульдога! — сказал Галуэй.
Капитан шумно откашлялся.
Под вашим начальством, Том Клертон, я служил в таможне Сан-Риоля,
и вы бросили службу, когда я был несправедливо обвинен
капитаном «Терезы» в попустительстве другому пароходу — «Орландо».
— Это
и есть фея! — сказал
капитан Орсуна. — Клянусь, это она!
— Молли, — сказал Ганувер, вздрогнув, но довольно спокойно, —
и вы,
капитан Орсуна! Прошу вас, уведите ее. Ей трудно быть сейчас здесь.
Он передал девушку, послушную, улыбающуюся, в слезах, мрачному
капитану, который спросил: «Голубушка, хотите, посидим с вами немного?» —
и увел ее. Уходя, она приостановилась, сказав: «Я буду спокойной. Я все объясню, все расскажу вам, — я вас жду. Простите меня!»
Капитан остановился ходить, посмотрел на меня, щелкнул пальцами
и грузно сел рядом.
Капитан, тихо разговаривая с Дюроком, удалился в соседнюю гостиную. За ними ушли дон Эстебан
и врач. Эстамп шел некоторое время с Попом
и со мной, но на первом повороте, кивнув, «исчез по своим делам», — как он выразился. Отсюда недалеко было в библиотеку, пройдя которую Поп зашел со мной в мою комнату
и сел с явным изнеможением; я, постояв, сел тоже.
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца,
и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь,
капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
— потому что, случится, поедешь куда-нибудь — фельдъегеря
и адъютанты поскачут везде вперед: «Лошадей!»
И там на станциях никому не дадут, все дожидаются: все эти титулярные,
капитаны, городничие, а ты себе
и в ус не дуешь. Обедаешь где-нибудь у губернатора, а там — стой, городничий! Хе, хе, хе! (Заливается
и помирает со смеху.)Вот что, канальство, заманчиво!
На дороге обчистил меня кругом пехотный
капитан, так что трактирщик хотел уже было посадить в тюрьму; как вдруг, по моей петербургской физиономии
и по костюму, весь город принял меня за генерал-губернатора.
4) Урус-Кугуш-Кильдибаев, Маныл Самылович, капитан-поручик из лейб-кампанцев. [Лейб-кампанцы — гвардейские офицеры или солдаты, участники дворцовых переворотов XVIII века.] Отличался безумной отвагой
и даже брал однажды приступом город Глупов. По доведении о сем до сведения, похвалы не получил
и в 1745 году уволен с распубликованием.
Мало того, начались убийства,
и на самом городском выгоне поднято было туловище неизвестного человека, в котором, по фалдочкам, хотя
и признали лейб-кампанца, но ни капитан-исправник, ни прочие члены временного отделения, как ни бились, не могли отыскать отделенной от туловища головы.