Неточные совпадения
Он был краток. Я попросил вызвать Анну Макферсон, приехавшую сегодня с пароходом «Гранвиль».
После незначительного молчания деловой голос служащего объявил мне,
что в гостинице нет упомянутой дамы, и я, зная,
что получу такой ответ, помог недоразумению точным описанием костюма и всей наружности неизвестной девушки.
— Очень рад вас видеть, — сказал Гез
после того, как я поздоровался и уселся. Бутлер слегка улыбнулся, и мне показалось,
что его улыбка относится к Гезу. — Вы были у Брауна?
Зная свойство слуг всячески раздувать сплетню, а также, в ожидании наживы, присочинять небылицы, которыми надеются угодить, я ограничился тем,
что принял пока к сведению веселые планы Геза, и так как вскоре
после того был подан обед в каюту (капитан отправился обедать в гостиницу), я съел его, очень довольный одиночеством и кушаньями.
Я не ожидал решительных конфиденций, так как чувствовал,
что подошел вплотную к разгадке того обстоятельства, о котором, как о несомненно интимном, Бутлер навряд ли стал бы распространяться подробнее малознакомому человеку.
После улыбки, которая начала возникать в лице Бутлера, я сам признал бы подобные разъяснения предательством.
В столовой наступила относительная тишина; меланхолически звучала гитара. Там стали ходить, переговариваться; еще раз пронесся Гораций, крича на ходу: «Готово, готово, готово!» Все показывало,
что попойка не замирает, а развертывается. Затем я услышал шум ссоры, женский горький плач и —
после всего этого — хоровую песню.
Прежде
чем несколько рук успели поймать мою руку, я увернулся и выстрелил два раза, но Гез отделался только тем,
что согнулся, отскочив в сторону. Прицелу помешали толчки.
После этого я был обезоружен и притиснут к стене. Меня держали так крепко,
что я мог только поворачивать голову.
— Скорее мне следовало бы спросить вас, — сказал я, снова удивясь ее спокойному тону, — да, именно спросить, как чувствуете себя вы —
после своего отчаянного поступка, бросившего нас лицом к лицу в этой проклятой шлюпке посреди океана? Я был потрясен; теперь я, к этому, еще оглушен. Я вас не видел на корабле. Позволительно ли мне думать,
что вас удерживали насильно?
— Я… я… понимаю карнавальные шутки, — ответил Тоббоган нетвердо,
после некоторого молчания, — но я понимаю еще,
что слышал такие вещи без всякого карнавала или как там оно называется.
Я понимал,
что неожиданно создавшееся,
после многих дней затерянного пути в океане, торжественное настроение ночного праздника требовало выхода, а потому не удивился единогласию этой поездки.
Мне пришлось собираться среди матросов, а потому мы взаимно мешали друг другу. В тесном кубрике среди раскрытых сундуков едва было где повернуться. Больт взял взаймы у Перлина, Чеккер — у Смита. Они считали деньги и брились наспех, пеня лицо куском мыла. Кто зашнуровывал ботинки, кто считал деньги. Больт поздравил меня с прибытием, и я, отозвав его, дал ему пять золотых на всех. Он сжал мою руку, подмигнул, обещал удивить товарищей громким заказом в гостинице и лишь
после того открыть, в
чем секрет.
Поднявшись к пересекающей эту улицу мостовой, я снова попал в дневной гул и ночной свет и пошел влево, как бы сознавая,
что должен прийти к вершине угла тех двух направлений, по которым шел вначале и
после.
— За крупную сумму, — сказал я, — Гез согласился предоставить мне каюту на «Бегущей по волнам», и мы поплыли, но
после скандала, разыгравшегося при недостойной обстановке с пьяными женщинами, когда я вынужден был попытаться прекратить безобразие, Гез выбросил меня на ходу в открытое море. Он был так разозлен,
что пожертвовал шлюпкой, лишь бы избавиться от меня. На мое счастье, утром я был взят небольшой шхуной, шедшей в Гель-Гью. Я прибыл сюда сегодня вечером.
С самого начала, когда я сел на корабль, Гез стал соображать, каким образом ему от меня отделаться, удержав деньги. Он строил разные планы. Так, например, план — объявить,
что «Бегущая по волнам» отправится из Дагона в Сумат. Гез думал,
что я не захочу далекого путешествия и высажусь в первом порту. Однако такой план мог сделать его смешным. Его настроение
после отплытия из Лисса стало очень скверным, раздражительным. Он постоянно твердил: «Будет неудача с этим проклятым Гарвеем».
Но
после всего случившегося он стал так пить, как я еще не видал, и твердил,
что вы все подстроили с умыслом, который он узнает когда-нибудь.
Ложась, я знал,
что усну крепко, но встать хотел рано, и это желание — рано встать — бессознательно разбудило меня. Когда я открыл глаза, память была пуста, как
после обморока. Я не мог поймать ни одной мысли до тех пор, пока не увидел выпяченную нижнюю губу спящего Кука. Тогда смутное прояснилось, и, мгновенно восстановив события, я взял со стула часы. На мое счастье, было всего половина десятого утра.
— Расскажите,
что вам известно, — предложил комиссар
после обыкновенных вопросов: как зовут и сколько лет?
— Вы невинны, Пегги, — сказал комиссар. —
Что же было
после звонка?
После того как произошел скандал, о котором вы уже знаете, и, несмотря на мои уговоры, человека бросили в шлюпку миль за пятьдесят от Дагона, а вмешаться как следует — значило потерять все, потому
что Гез, взбесившись, способен на открытый грабеж, — я за остальные дни плавания начал подозревать капитана в намерении увильнуть от честной расплаты.
Гез утверждал,
что переговоры с агентом по продаже ему партии железных болтов будут происходить в моем присутствии, но, когда мы прибыли, он устроил, конечно, все самостоятельно. Он исчез вскоре
после того, как мы отшвартовались, и явился веселый, только стараясь казаться озабоченным. Он показал деньги.
Я ушел под впечатлением его громкого свиста, выражавшего окончательное исчезновение неврастении. Моей целью было увидеть Дэзи, не откладывая это на завтра, но, сознаюсь, я пошел теперь только потому,
что не хотел и не мог,
после утренней картины в портовой гостинице, внимать болтовне Кука.
Я был мрачен и утомлен; устав ходить по еще почти пустым улицам, я отправился переодеться в гостиницу. Кук ушел. На столе оставил записку, в которой перечислял места, достойные посещения этим вечером, указав,
что я смогу разыскать его за тем же столом у памятника. Мне оставался час, и я употребил время с пользой, написав коротко Филатру о происшествиях в Гель-Гью. Затем я вышел и, опустив письмо в ящик, был к семи,
после заката солнца, у Биче Сениэль.
— Мне было тяжело по другой причине, — ответил я, обращаясь к девушке, смотревшей на меня с раздумьем и интересом. — Потому,
что я ненавидел положение, бросившее на вас свою терпкую тень.
Что касается обстоятельств дела, то они хотя и просты по существу, но странны, как встреча
после ряда лет, хотя это всего лишь движение к одной точке.
После того были разобраны все моменты драмы в их отдельных, для каждого лица, условиях. Ботвель неясно представлял внутреннее расположение помещений гостиницы. Тогда Биче потребовала бумагу,
что Ботвель тотчас принес. Пока он ходил, Биче сказала...
— Филатр! — вскричал я, подскакивая и вставая. — Я знал,
что встреча должна быть! Я вас потерял из виду
после тех трех месяцев переписки, когда вы уехали, как мне говорили, — не то в Салер, не то в Дибль. Я сам провел два года в разъездах. Как вы нас разыскали?
Оказалось,
что Филатр был назначен в колонию прокаженных, миль двести от Леге, вверх по течению Тавассы, куда и отправился с женой вскоре
после моего отъезда в Европу. Мы разминулись на несколько дней всего.
Ее муж, замечательно живой, остроумный и приятный человек, рассказал мне в свою очередь о том,
что часто видел первое время
после свадьбы во сне вас, на шлюпке, вдвоем с молодой женщиной, лицо которой было закрыто.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
После? Вот новости —
после! Я не хочу
после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Хлестаков. Черт его знает,
что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи,
чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют
после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело
после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать,
что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Осип (в сторону).А
что говорить? Коли теперь накормили хорошо, значит,
после еще лучше накормят. (Вслух.)Да, бывают и графы.
Пускай нередки случаи, //
Что странница окажется // Воровкой;
что у баб // За просфоры афонские, // За «слезки Богородицы» // Паломник пряжу выманит, // А
после бабы сведают, //
Что дальше Тройцы-Сергия // Он сам-то не бывал.