Неточные совпадения
Когда опасность прошла, доктор Филатр, дружески развлекавший меня все последнее время перед тем,
как я покинул палату, позаботился приискать мне квартиру и даже нашел женщину для услуг. Я был очень признателен ему, тем более что окна этой квартиры выходили на море.
— Дорогой Гарвей, мне кажется, что я невольно удерживаю вас в нашем городе. Вы могли бы уехать,
когда поправитесь, без всякого стеснения из-за того, что я нанял для вас квартиру. Все же, перед тем
как путешествовать дальше, вам необходим некоторый уют — остановка внутри себя.
Я видел хозяина всего один раз,
когда платил деньги. То был грузный человек с лицом кавалериста и тихими, вытолкнутыми на собеседника голубыми глазами. Зайдя получить плату, он не проявил ни любопытства, ни оживления,
как если бы видел меня каждый день.
Я наблюдал смесь сцен, подмечая черты усталости, раздражения, сдерживаемых или явных неистовств,
какие составляют душу толпы,
когда резко меняется характер ее движения.
Меж явью и сном встало воспоминание о тех минутах в вагоне,
когда я начал уже плохо сознавать свое положение. Я помню,
как закат махал красным платком в окно, проносящееся среди песчаных степей. Я сидел, полузакрыв глаза, и видел странно меняющиеся профили спутников, выступающие один из-за другого,
как на медали. Вдруг разговор стал громким, переходя, казалось мне, в крик; после того губы беседующих стали шевелиться беззвучно, глаза сверкали, но я перестал соображать. Вагон поплыл вверх и исчез.
Когда этот разговор кончился, я, в странной толпе чувств, стеснительной,
как сдержанное дыхание, позвонил в отель «Дувр».
Невидимая рука чертила странные письмена, понять значение которых было нельзя,
как в музыке,
когда она говорит.
— Случилась интересная вещь, — ответил я, желая узнать, что скажут другие. —
Когда я играл, я был исключительно поглощен соображениями игры.
Как вы знаете, невозможны посторонние рассуждения, если в руках каре. В это время я услышал — сказанные вне или внутри меня — слова: «Бегущая по волнам». Их произнес незнакомый женский голос. Поэтому мое настроение слетело.
Откладывать свое дело я не решился, так
как не знаю,
когда вы поднимете якорь, и подумал, что завтра могу уже не застать вас.
— Хорошо! — вскричал Бутлер, бывший,
как я угадал, старшим помощником Геза. — Прекрасные вы говорите слова! Вам ли выступать в роли опекуна,
когда даже околевшая кошка знает, что вы представляете собой по всем кабакам — настоящим, прошлым и будущим?! Могу тратить свои деньги,
как я желаю.
— Ну
как, — сказал он, стоя у трапа,
когда я начал идти по нему, — правда, «Бегущая по волнам» красива,
как «Гентская кружевница»? («Гентская кружевница» было судно, потопленное лет сто назад пиратом Киддом Вторым за его удивительную красоту, которой все восхищались.) Да, это многие признают. Если бы я рассказал вам его историю, его стоимость; если бы вы увидели его на ходу и побыли на нем один день, — вы еще не так просили бы меня взять вас в плавание. У вас губа не дура.
Мне показалось, что из глаза в глаз Геза,
когда он умолк, перелетела острая искра удовольствия назвать такую сумасшедшую цифру. Взбешенный, я пристально всмотрелся в него, но не выдал ничем великого своего удивления. Я быстро сообразил, что это мой козырь. Уплатив Гезу двести фунтов, я мог более не считать себя обязанным ему ввиду того,
как обдуманно он оценил свою уступчивость.
— Что же это? — сказал он. — Я поверил по-настоящему, только
когда увидел на корме ваши слова и — теперь — вас; я окончательно убедился. Но трудно сказать, в чем сущность моего убеждения. В этой коробке лежат карты для пасьянсов и шоколад, более ничего. Я знаю, что вы любите пасьянсы,
как сами говорили об этом: «Пирамида» и «Красное-черное».
Как бы там ни было, Филатр оказался прав,
когда заметил, что «обозначается действие», — а он сказал это.
Мне показалось, что он доволен, увидев меня. Не теряя времени, я пригласил его выкурить сигару, взял бодрый, живой тон, рассказал анекдот и,
когда увидел, что он изменил несколько напряженную позу на непринужденную и стал связно произносить довольно длинные фразы, — сказал ему, что «Бегущая по волнам» — самое великолепное парусное судно,
какое мне приходилось видеть.
Она перегнулась назад и вынула из кормового камбуза фонарь, в котором была свеча. Редко я так волновался,
как в ту минуту,
когда, подав ей спички, ждал света.
Когда между мной и шхуной оказалось расстояние, не затруднительное для разговора, мне не пришлось начать первому. Едва я открыл рот,
как с палубы закричали, чтобы я скорее подплывал. После того, среди сочувственных восклицаний, на дно шлюпки упал брошенный матросом причал, и я продел его в носовое кольцо.
— Да, не надо, — сказал Проктор уверенно. — И завтра такой же день,
как сегодня, а этих бутылок всего три. Так вот, она первая увидела вас, и,
когда я принес трубу, мы рассмотрели,
как вы стояли в лодке, опустив руки. Потом вы сели и стали быстро грести.
Меж тем Тоббоган согласился сыграть — из вежливости,
как я думал, но,
когда оба мы выложили на стол по нескольку золотых, его глаза выдали игрока.
Проктор рассказал случай,
когда пароход не остановился принять с шлюпки потерпевших крушение. Отсюда пошли рассказы о разных происшествиях в океане. Создалось словоохотливое настроение,
как бывает в теплые вечера, при хорошей погоде и при сознании, что близок конец пути.
Надо вам сказать, что,
когда я раньше излагал эту знаменательную историю, Дэзи всячески старалась узнать, в
какой должности был жених-джентльмен, и если не спрашивает теперь…
Как бы то ни было, «Адмирал Фосс» был в пути полтора месяца,
когда на рассвете вахта заметила огромную волну, шедшую при спокойном море и умеренном ветре с юго-востока.
Волна прошла, ушла, и больше другой такой волны не было.
Когда солнце стало садиться, увидели остров, который ни на
каких картах не значился; по пути «Фосса» не мог быть на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные трубы, капитан увидел, что на нем не заметно ни одного дерева. Но был он прекрасен,
как драгоценная вещь, если положить ее на синий бархат и смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты.
Пока это происходило, все стояли,
как связанные. И вот, с волны на волну, прыгая и перескакивая, Фрези Грант побежала к тому острову. Тогда опустился туман, вода дрогнула, и,
когда туман рассеялся, не видно было ни девушки, ни того острова:
как он поднялся из моря, так и опустился снова на дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.
— Вот, вы мне нужны, — сказала она, застенчиво улыбаясь, а затем стала серьезной. — Зайдите в кухню,
как я вылью это ведро, у борта нам говорить неудобно, хотя, кроме глупостей, вы от меня ничего не услышите. Мы ведь не договорили вчера. Тоббоган не любит,
когда я разговариваю с мужчинами, а он стоит у руля и делает вид, что закуривает.
Разговор был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для трубки. «Скоро ваш отдых», — сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел, заметив,
как пристально смотрела на меня девушка,
когда я уходил. Что это было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени дня, а другая — в свете ночи?
–…есть указания в городском архиве, — поспешно вставил свое слово рассказчик. — Итак, я рассказываю легенду об основании города. Первый дом построил Вильямс Гобс,
когда был выброшен на отмели среди скал. Корабль бился в шторме, опасаясь неизвестного берега и не имея возможности пересечь круговращение ветра. Тогда капитан увидел прекрасную молодую девушку, вбежавшую на палубу вместе с гребнем волны. «Зюйд-зюйд-ост и три четверти румба!» — сказала она можно понять
как чувствовавшему себя капитану.
— От всей души, — сказал он. — Я вижу джентльмена и рад помочь. Вы меня не стесните. Я вас стесню. Предупреждаю заранее. Бесстыдно сообщаю вам, что я сплетник; сплетня — моя болезнь, я люблю сплетничать и, говорят, достиг в этом деле известного совершенства.
Как видите, кругом — богатейший материал. Я любопытен и могу вас замучить вопросами. Особенно я нападаю на молчаливых людей, вроде вас. Но я не обижусь, если вы припомните мне это признание с некоторым намеком,
когда я вам надоем.
«Есть связь, о которой мне неизвестно, но я здесь, я слышал, и я должен идти!» Я был в том безрассудном, схватившем среди непонятного первый навернувшийся смысл состоянии,
когда человек думает о себе
как бы вне себя, с чувством душевной ощупи.
Я был очень благодарен Биче за внимание и спокойствие, с
каким слушала она рассказ о сцене на набережной, то есть о себе самой. Она улыбнулась лишь,
когда я прибавил, что, звоня в «Дувр», вызвал Анну Макферсон.
— Здесь нет секрета, — ответила Биче, подумав. — Мы путаемся, но договоримся. Этот корабль наш, он принадлежал моему отцу. Гез присвоил его мошеннической проделкой. Да, что-то есть в нашей встрече,
как во сне, хотя я и не могу понять! Дело в том, что я в Гель-Гью только затем, чтобы заставить Геза вернуть нам «Бегущую». Вот почему я сразу назвала себя,
когда вы упомянули о Гезе. Я его жду и думала получить сведения.
Когда она отвернулась, уходя с Ботвелем, ее лицо —
как я видел его профиль — стало озабоченным и недоумевающим. Они прошли, тихо говоря между собой, в дверь, где оба одновременно обернулись взглянуть на меня; угадав это движение, я сам повернулся уйти. Я понял,
как дорога мне эта, лишь теперь знакомая девушка. Она ушла, но все еще
как бы была здесь.
С самого начала,
когда я сел на корабль, Гез стал соображать,
каким образом ему от меня отделаться, удержав деньги. Он строил разные планы. Так, например, план — объявить, что «Бегущая по волнам» отправится из Дагона в Сумат. Гез думал, что я не захочу далекого путешествия и высажусь в первом порту. Однако такой план мог сделать его смешным. Его настроение после отплытия из Лисса стало очень скверным, раздражительным. Он постоянно твердил: «Будет неудача с этим проклятым Гарвеем».
— Здесь, — говорил Синкрайт, — то есть
когда вы уже сели в лодку, Бутлер схватил Геза за плечи и стал трясти, говоря: «Опомнитесь! Еще не поздно. Верните его!» Гез стал
как бы отходить. Он еще ничего не говорил, но уже стал слушать. Может быть, он это и сделал бы, если бы его крепче прижать. Но тут явилась дама, — вы знаете…
Он только и твердил что о тюрьме, каторжных работах и двадцать раз за сутки учил всех, что и
как говорить,
когда вы заявите на него.
Ложась, я знал, что усну крепко, но встать хотел рано, и это желание — рано встать — бессознательно разбудило меня.
Когда я открыл глаза, память была пуста,
как после обморока. Я не мог поймать ни одной мысли до тех пор, пока не увидел выпяченную нижнюю губу спящего Кука. Тогда смутное прояснилось, и, мгновенно восстановив события, я взял со стула часы. На мое счастье, было всего половина десятого утра.
Не надо было далеко ходить за ней, так
как она вертелась у комнаты;
когда Гарден открыл дверь, Пегги поспешила вытереть передником нос и решительно подошла к столу.
Сознаюсь, я ничем, конечно, не рисковал, так
как пришел с Бутлером, на глазах прислуги,
когда Гез уже был в поверженном состоянии.
Когда я кончил, прямо заявив, что шел к Гезу с целью требовать удовлетворения, она, видимо, поняла,
как я боюсь за нее, и в тени ее ресниц блеснуло выражение признательности.
— Я решил, — начал Бутлер,
когда сам несколько освоился с перенесением тяжести сцены, целиком обрушенной на него и бесповоротно очертившей тюрьму, — я решил рассказать все, так
как иначе не будет понятен случай с убийством Геза.
Гез утверждал, что переговоры с агентом по продаже ему партии железных болтов будут происходить в моем присутствии, но,
когда мы прибыли, он устроил, конечно, все самостоятельно. Он исчез вскоре после того,
как мы отшвартовались, и явился веселый, только стараясь казаться озабоченным. Он показал деньги.
Человек, которого я не видел, так
как он был отделен от меня перегородкой, в ответ на мнимое предложение моего знакомого сразу же предложил ему четыре с половиной фунта за килограмм, а
когда тот начал торговаться — накинул пять и даже пять с четвертью.
— Он запер дверь. Произошла сцена, которую я постараюсь забыть. Я не испугалась, но была так зла, что сама могла бы убить его, если бы у меня было оружие. Он обхватил меня и, кажется, пытался поцеловать.
Когда я вырвалась и подбежала к окну, я увидела,
как могу избавиться от него. Под окном проходила лестница, и я спрыгнула на площадку.
Как хорошо, что вы тоже пришли туда!
— Вам было страшно? — сказала Дэзи,
когда я кончил рассказывать. — Я представляю,
какой ужас!
— Наконец-то! — сказала Биче тоном удовольствия,
когда прошла от борта вперед и обернулась. — В
каком же положении экипаж?
Эта девушка много раз расстраивала и веселила меня,
когда, припоминая ее мелкие, характерные движения или же сцены,
какие прошли при ее участии, я невольно смеялся и отдыхал, видя вновь,
как она возвращает мне проигранные деньги или, поднявшись на цыпочки, бьет пальцами по губам, стараясь заставить понять, чего хочет.
Я составил точный план внутреннего устройства дома, приняв в расчет все мелочи уюта и первого впечатления,
какое должны произвести комнаты на входящего в них человека, и поручил устроить это моему приятелю Товалю, вкус которого, его умение заставить вещи говорить знал еще с того времени,
когда Товаль имел собственный дом.
Она бросилась ко мне и вымазала меня слезами восторга. Тому же подвергся Товаль, старавшийся не потерять своего снисходительного, саркастического, потустороннего экспансии вида. Потом начался осмотр, и,
когда он наконец кончился, в глазах Дэзи переливались все вещи, перспективы, цветы, окна и занавеси,
как это бывает на влажной поверхности мыльного пузыря. Она сказала...
Такое состояние возникло однажды у Дэзи и у меня по поводу ее желтого платья с коричневой бахромой, которое она хранила
как память о карнавале в честь Фрези Грант, «Бегущей по волнам», и о той встрече в театре,
когда я невольно обидел своего друга.
Было ли это предчувствие, что вечером воспоминания оживут, или тем спокойным прибоем, который напоминает человеку, достигшему берега, о бездонных пространствах,
когда он еще не знал,
какой берег скрыт за молчанием горизонта, — сказать может лишь нелюбовь к своей жизни, — равнодушное психическое исследование.