Неточные совпадения
Мери пошла к нему в шесть часов вечера. Около семи рассказчица встретила ее на дороге к Лиссу. Заплаканная и расстроенная, Мери сказала,
что идет в город заложить обручальное кольцо. Она прибавила,
что Меннерс соглашался дать денег, но требовал
за это любви. Мери ничего не добилась.
Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил,
что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову
за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе.
Рассказ Меннерса, как матрос следил
за его гибелью, отказав в помощи, красноречивый тем более,
что умирающий дышал с трудом и стонал, поразил жителей Каперны.
«Капитан испугался», — подумала она и побежала
за уплывающей игрушкой, надеясь,
что ее где-нибудь прибьет к берегу.
— Да, я
за ней бежала по всему ручью; я думала,
что умру. Она была тут?
— Нет, не будет драться, — сказал волшебник, таинственно подмигнув, — не будет, я ручаюсь
за это. Иди, девочка, и не забудь того,
что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Иди. Да будет мир пушистой твоей голове!
— Ну, вот… — сказала она, силясь овладеть дыханием, и ухватилась обеими руками
за передник отца. — Слушай,
что я тебе расскажу… На берегу, там, далеко, сидит волшебник…
Однажды он узнал,
что Бетси не может выйти замуж
за конюха Джима, ибо у них нет денег обзавестись хозяйством.
За это время Летика появлялся у костра дважды, курил и засматривал из любопытства в рот пойманным рыбам —
что там?
«Я тебе
что скажу, — говорит она и держится
за мое плечо, как муха
за колокольню, — моя работа не скучная, только все хочется придумать особенное.
Считая,
что разговор перешел в явное оскорбление, Меннерс пронзил угольщика взглядом и скрылся
за стойку, откуда горько осведомился...
Хозяин игрушечной лавки начал в этот раз с того,
что открыл счетную книгу и показал ей, сколько
за ними долга. Она содрогнулась, увидев внушительное трехзначное число. «Вот сколько вы забрали с декабря, — сказал торговец, — а вот посмотри, на сколько продано». И он уперся пальцем в другую цифру, уже из двух знаков.
Затем она вымыла пол и села строчить оборку к переделанной из старья юбке, но тут же вспомнив,
что обрезки материи лежат
за зеркалом, подошла к нему и взяла сверток; потом взглянула на свое отражение.
Держась
за верх рамы, девушка смотрела и улыбалась. Вдруг нечто, подобное отдаленному зову, всколыхнуло ее изнутри и вовне, и она как бы проснулась еще раз от явной действительности к тому,
что явнее и несомненнее. С этой минуты ликующее богатство сознания не оставляло ее. Так, понимая, слушаем мы речи людей, но, если повторить сказанное, поймем еще раз, с иным, новым значением. То же было и с ней.
— Благодарю, — сказал Грэй, вздохнув, как развязанный. — Мне именно недоставало звуков вашего простого, умного голоса. Это как холодная вода. Пантен, сообщите людям,
что сегодня мы поднимаем якорь и переходим в устья Лилианы, миль десять отсюда. Ее течение перебито сплошными мелями. Проникнуть в устье можно лишь с моря. Придите
за картой. Лоцмана не брать. Пока все… Да, выгодный фрахт мне нужен как прошлогодний снег. Можете передать это маклеру. Я отправляюсь в город, где пробуду до вечера.
Грэй так задумался,
что позабыл о хозяине, ожидавшем
за его спиной с напряжением охотничьей собаки, сделавшей стойку.
Но существо этого донесения говорило лишь о том,
что мы знаем из первой главы. Грэй положил бумажку в стол, свистнул вахтенного и послал
за Пантеном, но вместо помощника явился боцман Атвуд, обдергивая засученные рукава.
Охотник, смотревший с берега, долго протирал глаза, пока не убедился,
что видит именно так, а не иначе. Корабль скрылся
за поворотом, а он все еще стоял и смотрел; затем, молча пожав плечами, отправился к своему медведю.
Бережно, но со смехом, сам потрясенный и удивленный тем,
что наступила невыразимая, не доступная никому драгоценная минута, Грэй поднял
за подбородок вверх это давно-давно пригрезившееся лицо, и глаза девушки наконец ясно раскрылись.
— Да. — И так крепко поцеловал он ее вслед
за своим железным «да»,
что она засмеялась.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька,
что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие,
за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю: к
чему же тут соленые огурцы и икра?
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право,
за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это
за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга.
За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он
за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.