Неточные совпадения
—
Сделали,
сделали! То-то
сделали!.. Вот у меня так работник
будет — почище всех вас! — продолжал Глеб, кивая младшему сыну. — А вот и другой! (Тут он указал на внучка, валявшегося на бредне.) Ну, уж теплынь сотворил господь, нечего сказать! Так тебя солнышко и донимает; рубаху-то, словно весною, хошь выжми… Упыхался, словно середь лета, — подхватил он, опускаясь на лавку подле стола, но все еще
делая вид, как будто не примечает Акима.
Глеб провел ладонью по высокому лбу и сделался внимательнее: ему не раз уже приходила мысль отпустить сына на заработки и взять дешевого батрака. Выгоды
были слишком очевидны, но грубый, буйный нрав Петра служил препятствием к приведению в исполнение такой мысли. Отец боялся, что из заработков, добытых сыном, не увидит он и гроша. В последние три дня Глеб уже совсем
было решился отпустить сына, но не
делал этого потому только, что сын предупредил его, — одним словом, не
делал этого из упрямства.
— Смотри же, ни полсловечка; смекай да послушивай, а лишнего не болтай… Узнаю, худо
будет!.. Эге-ге! — промолвил он,
делая несколько шагов к ближнему углу избы, из-за которого сверкнули вдруг первые лучи солнца. — Вот уж и солнышко! Что ж они, в самом деле, долго проклажаются? Ступай, буди их. А я пойду покуда до берега: на лодки погляжу… Что ж ты стала? — спросил Глеб, видя, что жена не трогалась с места и переминалась с ноги на ногу.
Что ж касается до Акима, Глеб Савиныч и прежде еще не видел в нем проку; время показало, что дядя Аким
был годен
делать одни скворечницы.
Выждав минуту, когда хозяйка подойдет к нему (видно
было по всему, что дядя Аким никак не хотел
сделать первого приступа), он тоскливо качнул головой и сказал голосом, в котором проглядывало явное намерение разжалобить старуху...
Делать нечего, надо
было потерпеть.
«Вот скучали, хлопот не
было, — думал рыбак, — вот теперь и возись поди! Что станешь с ним
делать, коли он так-то у меня проваляется зиму? И диковинное это дело, право, какой человек такой: маленько дождем помочило — невесть что сделалось, весь распался, весь разнедужился… Эх! Я и прежде говорил: пустой человек — право, пустой человек!»
«Так вон они как! Вот что. А мне и невдомек
было! Знамо, теперь все пропало, кануло в воду… Что ж! Я им не помеха, коли так… Господь с ними!» — бормотал Ваня,
делая безотрадные жесты и на каждом шагу обтирая ладонью пот, который катился с него ручьями. Ночь между тем
была росистая и сырая. Но он чувствовал какую-то нестерпимую духоту на сердце и в воздухе. Ему стало так жарко, что он принужден даже
был распахнуть одежду.
Тут старуха
делала обыкновенно какой-то таинственный знак снохам, и все три робко, шаг за шагом, подходили к работающим. Тетушка Анна рада
была, что муж ее по крайней мере хоть разговаривает об отсутствующих: авось услышит она от него какую разумную, толковую речь, которая успокоит ее материнское наболевшее сердце.
— Что
делать! — произнес Глеб, проводя ладонью по седым кудрям своим. — Дело как
есть законное, настоящее дело; жалей не жалей, решить как-нибудь надыть. Сердце болит — разум слушаться не велит… На том и положил: Гришка пойдет!
Он
делал это вовсе не из надобности; вино
было ему в охоту, как и всякому человеку, который давно уже хмелью зашибался.
Последние слова сына, голос, каким
были они произнесены, вырвали из отцовского сердца последнюю надежду и окончательно его сломили. Он закрыл руками лицо,
сделал безнадежный жест и безотрадным взглядом окинул Оку, лодки, наконец, дом и площадку. Взгляд его остановился на жене… Первая мысль старушки, после того как прошел страх,
была отыскать Ванюшу, который не пришел к завтраку.
— Эх, народ чудной какой! Право слово! — произнес Захар, посмеиваясь, чтобы скрыть свою неловкость. — Что станешь
делать?
Будь по-вашему, пошла ваша битка в кон! Вынимай деньги; сейчас сбегаю за пачпортом!.. Ну, ребята, что ж вы стали? Качай! — подхватил он, поворачиваясь к музыкантам. —
Будет чем опохмелиться… Знай наших! Захарка гуляет! — заключил он, выбираясь из круга, подмигивая и подталкивая баб, которые смеялись.
Фигура
делала неимоверные усилия, чтобы подойти к ним, но никак не могла достигнуть желаемой цели: центр тяжести
был, очевидно, утрачен.
Не лишним
будет сказать прежде всего несколько слов о том, что такое фабричная жизнь и какие элементы вносит она в крестьянское семейство: этим способом мы
сделаем половину дела.
Сделал ей уваженье: платок купил, серьги, что ли, и
будет.
— А я из Клишина: там и переехал; все берегом шел… Да не об этом речь: я, примерно, все насчет… рази так со старым-то дружком встречаются?.. Как словно и не узнала меня!.. А я так вот взглянул только в эвту сторону, нарочно с дороги свернул… Уж вот тебя так мудрено признать — ей-богу, правда!.. Вишь, как потолстела… Как
есть коломенская купчиха; распрекрасные стали!.. Только бы и смотрел на тебя… Эх! — произнес Захар,
сделав какой-то звук губами.
— А проучишь, так самого проучат: руки-то окоротят!.. Ты в ней не властен; сунься только, старик-ат самого оттреплет!.. Нам в этом заказу не
было: я как женат
был, начала это также отцу фискалить; задал ей трезвону — и все тут… Тебе этого нельзя: поддался раз,
делать нечего, сократись, таким манером… Погоди! Постой… куда? — заключил Захар, видя, что Гришка подымался на ноги.
— Глупый! Что ты делаешь-то, а? Я рази не говорил тебе? — примирительно подхватил Захар, все еще не выпуская Гришку, хотя они
были уже довольно далеко от дому. — Полно ершиться-то, бешеный! Хошь бы отозвал ее куда, а то при старухе!..
— Ну, тогда-то и дело
будет, а не теперь же! Старуха все расскажет… Экой ты, право, какой, братец ты мой! Говоришь: не замай, оставь; нет, надо
было… Эх, шут ты этакой, и тут не сумел
сделать!.. — промолвил Захар голосом, который легко мог бы поддеть и не такого «мимолетного», взбалмошного парня, каким
был Гришка.
— Эх, дядя, дядя! Все ты причиною — ей-богу, так!.. Оставил меня как
есть без рук! — говорил он всякий раз, когда старик являлся на площадке. — Что головой-то мотаешь?.. Вестимо, так; сам видишь: бьемся, бьемся с Гришуткой, а толку все мало: ничего не
сделаешь!.. Аль подсобить пришел?
— Оборони, помилуй бог! Не говорил я этого; говоришь: всяк должен трудиться, какие бы ни
были года его. Только надо
делать дело с рассудком… потому время неровно… вот хоть бы теперь: время студеное, ненастное… самая что ни на
есть кислота теперь… а ты все в воде мочишься… знамо, долго ли до греха, долго ли застудиться…
— Полно печалиться, — продолжал Глеб, — немолода ты: скоро свидимся!.. Смотри же, поминай меня… не красна
была твоя жизнь… Ну, что
делать!.. А ты все добром помяни меня!.. Смотри же, Гриша, береги ее: недолго ей пожить с вами… не красна ее
была жизнь! Береги ее. И ты, сноха, не оставляй старуху, почитай ее, как мать родную… И тебя под старость не оставят дети твои… Дядя!..
И действительно, не
было возможности выказать себя лучше того, как
сделал это Гришка. Даже Севка-Глазун и сам Захар наотрез объявили, что не ждали такой удали от Гришки-Жука, давно даже не видали такого разливанного моря. Мудреного нет: пирушка обошлась чуть ли не в пятьдесят рублей. Гришка «решил» в одну ночь половину тех денег, которые находились в кошеле и которые стоили Глебу десяти лет неусыпных, тяжких трудов!
— Чего тут?.. Вишь, половину уж дела отмахнули!.. Рази нам впервака: говорю, как жил этта я в Серпухове, у Григорья Лукьянова — бывало, это у нас вчастую так-то пошаливали… Одно слово: обделаем — лучше
быть нельзя!.. Смотри, только ты не зевай,
делай, как, примерно, я говорил; а уж насчет, то
есть, меня не сумневайся: одно слово — Захар! Смотри же, жди где сказано: духом
буду… Ну что ж на дожде-то стоять?.. Качай! — заключил Захар, оправляя мокрые волосы, которые хлестали его по лицу.
Захар, потирая руки перед огнем,
делал также свои наблюдения; но свет и тень перебегали с такою быстротою на лицах гуртовщиков, что не
было решительно возможности составить себе верного понятия о их наружности.
Захар не счел нужным сообщить Гришке о том, что товарищи гуртовщиков находились,
быть может, шагах в двадцати: дрожащий голос ясно обличал, что приемыш и без того уже струхнул порядком. Не обращая внимания на неприязненные слова приемыша и
делая вид, как будто не замечает его робости, Захар подхватил дружеским, но торопливо-озабоченным голосом...
— Мы насчет, то
есть, примерно, тебе хотели
сделать в уваженье.
— Что ты станешь
делать! Э!
Была не
была! — снова воскликнул Захар. — Хозяин поддался, стало, мне тут нечего: веди на двор!.. Гришка, гони быка на двор! — заключил он, бросаясь отворять ворота.
На этот раз стариковские ноги изменили; не успели
сделать они и двадцати шагов, как уже Дуня
была подле братьев.