Неточные совпадения
Не прерываясь на этот
раз охами и вздохами, которые, за отсутствием грозного Глеба Савинова, были совершенно лишними, он передал с поразительною яркостью все свои несчастия, постигшие его чуть ли не со
дня рождения.
Глеб провел ладонью по высокому лбу и сделался внимательнее: ему не
раз уже приходила мысль отпустить сына на заработки и взять дешевого батрака. Выгоды были слишком очевидны, но грубый, буйный нрав Петра служил препятствием к приведению в исполнение такой мысли. Отец боялся, что из заработков, добытых сыном, не увидит он и гроша. В последние три
дня Глеб уже совсем было решился отпустить сына, но не делал этого потому только, что сын предупредил его, — одним словом, не делал этого из упрямства.
С некоторых пор в одежде дяди Акима стали показываться заметные улучшения: на шапке его, не заслуживавшей, впрочем, такого имени, потому что ее составляли две-три заплаты, живьем прихваченные белыми нитками, появился вдруг верх из синего сукна; у Гришки оказалась новая рубашка, и, что всего страннее, у рубашки были ластовицы, очевидно выкроенные из набивного ситца, купленного год тому назад Глебом на фартук жене; кроме того, он не
раз заставал мальчика с куском лепешки в руках, тогда как в этот
день в доме о лепешках и помину не было.
Иной
раз целый
день хлопочет подле какого-нибудь
дела, суетится до того, что пот валит с него градом, а как придет домой, так и скосится и грохнет на лавку, ног под собой не слышит; но сколько Глеб или сын его Василий ни умудрялись, сколько ни старались высмотреть, над чем бы мог так упорно трудиться работник,
дела все-таки никакого не находили.
Раз как-то, в прекрасный июльский
день, Гришка и Ваня покачивались в челноке, который крепился к берегу помощью веревочной петли, заброшенной за старое весло, водруженное в песок.
— Ну, а как нас вон туда — в омут понесет! Батя и то сказывал: так, говорит, тебя завертит и завертит! Как
раз на
дно пойдешь! — произнес Ваня, боязливо указывая на противоположный берег, где между кустами ивняка чернел старый пень ветлы.
«Чтой-то за парень! Рослый, плечистый, на все руки и во всякое
дело парень! Маленечко вот только бычком смотрит, маленечко вороват, озорлив, — ну, да не без этого! И в хорошем хлеву мякина есть. И то сказать, я ведь потачки не дам: он вороват, да и я узловат! Как
раз попотчую из двух поленцев яичницей; а парень ловкий, нече сказать, на все руки парень!»
— Куды затормошился? Эвона! Рази я говорю: теперь ступай! Успеешь еще десять
раз сбегать: время терпит. Наперед всего покончи
дело с рамами и притолоками, тогда и ступай… Немного далече, к ночи домой поспеешь…
Снохи лениво приподнялись и начали лениво подсоблять ей. Но так как старушка не давала им никакого
дела и, сверх того, подымала ужаснейший крик каждый
раз, как снохи прикасались только к какому-нибудь черепку, то они заблагорассудили снова отправиться на солому.
— Шут их знает, чего они там замешкали! — говорил он обыкновенно в ответ на скорбные возгласы баб, которые, выбежав за ворота и не видя Петра и Василия, обнаруживали всякий
раз сильное беспокойство. — Ведь вот же, — продолжал он, посматривая вдаль, —
дня нет, чтобы с той стороны не было народу… Валом валит! Всякому лестно, как бы скорее домой поспеть к празднику. Наших нет только… Шут их знает, чего они там застряли!
«Женится — слюбится (продолжал раздумывать старый рыбак). Давно бы и
дело сладили, кабы не стройка, не новая изба… Надо, видно,
дело теперь порешить. На Святой же возьму его да схожу к Кондратию: просватаем, а там и
делу конец! Авось будет тогда повеселее. Через эвто, думаю я, более и скучает он, что один, без жены, живет: таких парней видал я не
раз! Сохнут да сохнут, а женил, так и беда прошла. А все вот так-то задумываться не с чего… Шут его знает! Худеет, да и полно!.. Ума не приложу…»
На этот
раз, впрочем, было из чего суетиться. Вчуже забирал страх при виде живых людей, которые, можно сказать, на ниточке висели от смерти: местами вода, успевшая уже затопить во время
дня половину реки, доходила им до колен; местами приводилось им обходить проруби или перескакивать через широкие трещины, поминутно преграждавшие путь. Дороги нечего было искать: ее вовсе не было видно; следовало идти на авось: где лед держит пока ногу, туда и ступай.
Старый рыбак, которому давно прискучила суматоха, попусту подымаемая бабами двадцать
раз на
дню, сжал уже кулаки и посулил задать им таску, но тотчас же умилостивился, когда Ваня и Гриша, пригнувшись к окну, подтвердили, что Петр и Василий точно приближаются к берегу.
Прошло два
дня после возвращения рыбаков. В промежуток этого времени Петр неоднократно готовился приступить к отцу с объяснением, но, встречая всякий
раз неблагосклонный взгляд родителя, откладывал почему-то свое намерение до следующего
дня. Наконец он решился выждать водополья, рассчитывая, не без основания, что начало рыбной ловли авось-либо расшевелит отца и сделает его доступнее. То, чего ждал Петр, не замедлило осуществиться.
В другое время он, конечно, не замедлил бы выйти из себя: запылил бы, закричал, затопал и дал бы крепкий напрягай сыну, который невесть чего, в самом
деле, продолжает глядеть «комом» (собственное выражение Глеба, требовавшего всегда, чтоб молодые люди глядели «россыпью»), продолжает ломаться, таиться и даже осмеливается худеть и задумываться; но на этот
раз он не обнаружил своего неудовольствия.
Глеб был человек прямой, неутайчивый и вдобавок еще горячий: ему хотелось бы
разом порешить
дело; отзвонил, да и с колокольни долой!
Слишком много потрясений выдержали в этот
день его стариковские нервы; на этот
раз, казалось, горе раздавило его сердце.
Во всю остальную часть
дня, в обед, в ужин, старый рыбак ни
разу не показался в избе.
Не было почти человека в околотке, который не нуждался бы в Герасиме, не имел с ним
дела и не прибегнул к нему хоть
раз в качестве униженного просителя.
Во все продолжение этого
дня Глеб был сумрачен, хотя работал за четверых; ни
разу не обратился он к приемышу. Он не то чтобы сердился на парня, — сердиться пока еще было не за что, — но смотрел на него с видом тайного, невольного упрека, который доказывал присутствие такого чувства в душе старого рыбака.
Так нет: почти с самого
дня свадьбы хранил он упорное молчание, отворачивался и отходил от нее всякий
раз, когда она обращалась к нему.
Сам говорил не однова: другой
раз день-деньской сидишь на берегу с удою, день-деньской печешься на солнце, а все ничего!
Проминание Глеба заключалось в том, что он проводил часа три-четыре в воде по пояс, прогуливаясь с неводом по мелководным местам Оки,
дно которой было ему так же хорошо известно, как его собственная ладонь.
Раз, однако ж, после такого «проминанья» он вернулся домой задолго перед закатом солнца: никогда прежде с ним этого не случалось.
Двадцать
раз на
дню призывал он жену или Дуню, посылал их в такое-то место двора и приказывал исправить такой-то предмет.
Болезнь старого рыбака — если считать с того
дня, когда он в последний
раз занимался промыслом, до той минуты, когда испустил последний вздох, — продолжалась три недели.
В последние пять
дней Гришке ни
разу не удалось урваться в Комарево; на него пали все хлопоты и распоряжения касательно похорон; чуть ли не по два
раза в
день принужден он был бегать в Сосновку.
Ему не
раз уже приводилось иметь
дело с молодыми наследниками.
Раз даже, в ненастный, дождливый
день, они причалили к площадке; лодка была до того полна народу, что погружалась в воду до борта; немало также воды находилось в самой лодке.
Буря ночью во сто
раз ужаснее бури
днем.
Намерение занять место, где лежало прежде животное, показывало, что Захар действительно уже не в первый
раз имел
дело с гуртовщиками, как говорил он об этом Гришке.
Надо полагать, что старик обознался временем и было уже больше полудня. Едва успел он
раза два ковырнуть кочедыком, как на
дне лощины показался сын мужика, у которого дедушка Кондратий нанимал угол. Парень нес обед.