Неточные совпадения
— Э, э! Теперь так вот ко мне зачал жаться!..
Что, баловень? Э? То-то! — произнес Аким, скорчивая
при этом лицо и как бы поддразнивая ребенка. — Небось запужался, а? Как услышал чужой голос, так ластиться стал: чужие-то не свои, знать… оробел, жмешься… Ну, смотри же, Гришутка, не балуйся тут, — ох, не балуйся, — подхватил он увещевательным голосом. — Станешь баловать, худо будет: Глеб Савиныч потачки давать не любит… И-и-и, пропадешь — совсем пропадешь… так-таки и пропадешь… как есть пропадешь!..
При этом дядя Аким, сидевший все время смирно, принялся вдруг так сильно колотить себя в голову,
что Василий принужден был схватить его за руку.
Дело в том,
что тетка Анна в продолжение двадцативосьмилетнего замужества своего не осиливала победить в себе чувства робости и страха, невольно овладевавшие ею
при муже.
Замечательнее всего,
что при всем том старый рыбак редко поднимал шум в доме и еще реже подымал руку; по большей части он находился в веселом, шутливом расположении духа.
Так, знать, ни во
что пошли труды наши!» — и частенько выкинет
при этом такое коленце,
что все держатся только за бока и чуть не мрут со смеху.
— А вот
чем, матушка, — отвечал Аким с горькою усмешкою и всегда вздыхал
при этом, — вот
чем: старость наслал, матушка.
Тем бы, может статься, дело и покончилось, если б Аким не показал виду; но Аким, таивший всегда недоброжелательство к молодому парню, не выдержал: он обнаружил вдруг такой азарт,
что все, кто только ни находились
при этом, даже Ванюша и его собственный Гришутка, — все покатились со смеху.
Нимало не сомневаясь,
что при малейшей оплошности с его стороны Глеб Савиныч вытурит его взашей из дому и тем самым, может статься, легко даже повредит ему во мнении нового хозяина, он снова принялся за работу.
На этот раз, впрочем, было из
чего суетиться. Вчуже забирал страх
при виде живых людей, которые, можно сказать, на ниточке висели от смерти: местами вода, успевшая уже затопить во время дня половину реки, доходила им до колен; местами приводилось им обходить проруби или перескакивать через широкие трещины, поминутно преграждавшие путь. Дороги нечего было искать: ее вовсе не было видно; следовало идти на авось: где лед держит пока ногу, туда и ступай.
Дело вот в
чем: Глеб давно знал,
что при первом наборе очередь станет за его семейством; приписанный к сосновскому обществу, он уже несколько лет следил за наборами, хотя, по обыкновению своему, виду не показывал домашним.
Увидев жену, мать и детей, бегущих навстречу, Петр не показал особой радости или нетерпения; очутившись между ними, он начал с того,
что сбросил наземь мешок, висевший за плечами, положил на него шапку, и потом уже начал здороваться с женою и матерью; черты его и
при этом остались так же спокойны, как будто он расстался с домашними всего накануне.
Глеб, подобно Петру, не был охотник «хлебать губы» и радовался по-своему, но радость, на минуту оживившая его отцовское сердце, прошла, казалось, вместе с беспокойством, которое скрывал он от домашних, но которое тем не менее начинало прокрадываться в его душу
при мысли,
что сыновья неспроста запоздали целой неделей.
При этом Глеб лукаво покосился в ту сторону, где находился приемыш. Гришка стоял на том же месте, но уже не скалил зубы. Смуглое лицо его изменилось и выражало на этот раз столько досады,
что Глеб невольно усмехнулся; но старик по-прежнему не сказал ему ни слова и снова обратился к сыну.
Первое движение Дуняши
при виде гостей было откинуться поспешно назад; но, рассудив в ту же секунду,
что, сколько ни прятаться, с гостями все-таки приведется провести большую часть дня, она снова показалась на дороге. Щеки ее горели ярким румянцем; мудреного нет: она готовила обед и целое утро провела против пылающей печки; могло статься — весьма даже могло статься,
что краска бросилась в лицо Дуне
при виде Ванюши.
Ваня давно смекнул, к
чему клонилась отцовская речь; но как ни тяжко было ему находиться
при этом разговоре, особенно в присутствии Дуни, он не показал своего нетерпения.
При самом начале этого разговора, как только Глеб сказал,
что ожидает со дня на день какого-то гореванья, и особенно после того, как объяснил он свое намерение относительно Гришки, в чертах Вани произошла разительная перемена; он поднял голову и устремил тревожно-беспокойный взгляд на отца, который во все время беседы сидел к нему боком.
При всем том надо согласиться, однако ж,
что, достигая материального благосостояния посредством «фабричной» какой-нибудь промышленности, простолюдин неминуемо утрачивает безукоризненную простоту нравов.
При этом у Глеба отлегло от сердца. Ему представилось сначала,
что Гришка или Захар обокрали соседа.
Так по крайней мере следует заключить из того,
что многие
при всем старании своем никак не могли встать с лавок; хозяева принуждены были снести их на двор и уложить в подводы, наподобие грузных снопов.
Он не переставал хвастать перед женою; говорил,
что плевать теперь хочет на старика, в грош его не ставит и не боится настолько —
при этом он показывал кончик прута или соломки и отплевывал обыкновенно точь-в-точь, как делал Захар; говорил,
что сам стал себе хозяин, сам обзавелся семьею, сам над собой властен, никого не уважит, и покажи ему только вид какой, только его и знали: возьмет жену, ребенка, станет жить своей волей; о местах заботиться нечего: местов не оберешься — и не здешним чета!
При малейшем движении молодки он обращал глаза в другую сторону, замолкал и ограничивался тем лишь,
что сохранял прежнюю молодецкую осанку.
— За
что тогда осерчала на меня? — сказал он
при случае Дуне. — Маленечко так… посмеялся… пошутил… а тебе и невесть
что, примерно, показалось! Эх, Авдотья Кондратьевна! Ошиблась ты во мне! Не тот, примерно, Захар человек есть: добрая душа моя! Я не токмо тебя жалею: живучи в одном доме, все узнаешь; мужа твоего добру учу, через эвто больше учу, выходит, тебя жалею… Кабы не я, не слова мои, не те бы были через него твои слезы! — заключил Захар с неподражаемым прямодушием.
— Глупый!
Что ты делаешь-то, а? Я рази не говорил тебе? — примирительно подхватил Захар, все еще не выпуская Гришку, хотя они были уже довольно далеко от дому. — Полно ершиться-то, бешеный! Хошь бы отозвал ее куда, а то
при старухе!..
При этом старик выходил из себя и возражал с горячностью: «Так разве то,
что лежит в ломбарде, деньги?
По крайней мере, он находился постоянно
при Глебе, подсоблял ему во всех делах и,
что всего замечательнее, не обнаруживал уже прежнего своего неудовольствия.
Опыт показал ему,
что фабричная жизнь имела также свои невыгоды, житье у Глеба,
при существующих обстоятельствах, было чуть ли не лучше.
При всем том, оборони, помилуй бог, сказать ему,
что причина всех его немощей происходит от излишнего труда и усилий: смерть не любил этого Глеб.
При всем том страх невольно прохватывал его до самого сердца; он чувствовал,
что дрожали его колени и пересыхало в горле.
Дуня не плакала, не отчаивалась; но сердце ее замирало от страха и дрожали колени
при мысли,
что не сегодня-завтра придется встретиться с мужем. Ей страшно стало почему-то оставаться с ним теперь с глазу на глаз. Она не чувствовала к нему ненависти, не желая ему зла, но вместе с тем не желала его возвращения. Надежда окончательно угасла в душе ее; она знала,
что, кроме зла и горя, ничего нельзя было ожидать от Гришки.
К тому же простолюдин, и особенно коренной рыбак, который живет по большей части отделенный от общества и остается по тому самому
при застарелых своих понятиях, твердо уверен,
что если дождь обмывает его челнок, то все челноки, существующие на земле, терпят ту же участь;
что, если буря свирепствует над его домом, буря свирепствует с одинаковой яростью по всей «земле-планиде».
Надо полагать,
что такие причины встретились у Захара и Гришки, потому
что часов около восьми вечера, в то время как буря была во всей своей силе, оба они вышли на площадку. Им нечего было, однако ж, беспокоиться о большой лодке, она, сколько известно, давным-давно красовалась на заднем дворе «Расставанья»; верши также спокойно лежали в защите от непогоды под всевмещающими навесами комаревского целовальника.
При всем том Захар и Гришка спешили к реке.
— «
При сей продаже свидетелем был отставной приказный Ермил Акишев, в
чем и руку приложил…»