При всем том подлежит сильному сомнению, чтобы кто-нибудь из окрестных рыбарей, начиная от Серпухова и кончая Коломной, оставался на берегу. Привыкшие к бурям и невзгодам всякого рода, они, верно, предпочитали теперь отдых на лавках или сидели вместе с женами, детьми и батраками вокруг стола, перед чашкой с горячей ушицей. Нужны были самые крайние побудительные причины: лодка, оторванная от причала и унесенная в реку, верши, сброшенные в воду ветром, чтобы заставить кого-нибудь выйти из дому.
Надо полагать, что такие причины встретились у Захара и Гришки, потому что часов около восьми вечера, в то время как буря была во всей своей силе, оба они вышли на площадку. Им нечего было, однако ж, беспокоиться о большой лодке, она, сколько известно, давным-давно красовалась на заднем дворе «Расставанья»; верши также спокойно лежали в защите от непогоды под всевмещающими навесами комаревского целовальника.
При всем том Захар и Гришка спешили к реке.
Солдатская шинель и пятнадцать лет, проведенные вне дома, конечно, много изменили его наружность; но
при всем том трудно было обознаться: возмужалое, загоревшее лицо его отражало, как и прежде, простоту души, прямизну нрава и какое-то внутреннее достоинство — словом, он представлял все тот же благородный, откровенный, чистый тип славянского племени, который, как мы уже сказали, так часто встречается в нашем простонародье.
Неточные совпадения
Недели полторы спустя после Благовещения Петр отправился в «рыбацкие слободы».
Все сомнения исчезли
при этом в душе Акима, который с
той же минуты поздравил себя батраком рыбака Глеба Савинова.
Тем бы, может статься, дело и покончилось, если б Аким не показал виду; но Аким, таивший всегда недоброжелательство к молодому парню, не выдержал: он обнаружил вдруг такой азарт, что
все, кто только ни находились
при этом, даже Ванюша и его собственный Гришутка, —
все покатились со смеху.
Изредка лишь, и
то при случае, Глеб и Василий расскажут какую-нибудь выходку «мастака-работника» (так, смеясь, называли всегда покойника); но, слушая их, уже редко кто нахмуривал брови, —
все охотно посмеивались, не выключая даже добродушной тетки Анны и приемыша, который начинал уже привыкать к новым своим хозяевам.
Увидев жену, мать и детей, бегущих навстречу, Петр не показал особой радости или нетерпения; очутившись между ними, он начал с
того, что сбросил наземь мешок, висевший за плечами, положил на него шапку, и потом уже начал здороваться с женою и матерью; черты его и
при этом остались так же спокойны, как будто он расстался с домашними
всего накануне.
Со
всем тем при виде выгнутых, слегка вздрагивающих бровей отца Петр, несмотря на
всю свою смелость, решился выждать более благоприятной минуты, чтобы передать свои намерения.
При самом начале этого разговора, как только Глеб сказал, что ожидает со дня на день какого-то гореванья, и особенно после
того, как объяснил он свое намерение относительно Гришки, в чертах Вани произошла разительная перемена; он поднял голову и устремил тревожно-беспокойный взгляд на отца, который во
все время беседы сидел к нему боком.
Мужчины, конечно, не обратили бы на нее внимания: сидеть с понурою головою — для молодой дело обычное; но лукавые глаза баб, которые на свадьбах занимаются не столько бражничеством, сколько сплетками, верно, заметили бы признаки особенной какой-то неловкости, смущения и даже душевной тоски, обозначавшейся на лице молодки. «Глянь-кась, касатка, молодая-то невесела как: лица нетути!» — «Должно быть, испорченная либо хворая…» — «Парень, стало, не по ндраву…» — «Хошь бы разочек глазком взглянула; с утра
все так-то: сидит платочком закрывшись — сидит не смигнет, словно на белый на свет смотреть совестится…» — «И
то, может статься, совестится; жила не на миру, не в деревне с людьми жила: кто ее ведает, какая она!..» Такого рода доводы подтверждались, впрочем, наблюдениями, сделанными двумя бабами, которым довелось присутствовать
при расставанье Дуни с отцом.
Так по крайней мере следует заключить из
того, что многие
при всем старании своем никак не могли встать с лавок; хозяева принуждены были снести их на двор и уложить в подводы, наподобие грузных снопов.
— За что тогда осерчала на меня? — сказал он
при случае Дуне. — Маленечко так… посмеялся… пошутил… а тебе и невесть что, примерно, показалось! Эх, Авдотья Кондратьевна! Ошиблась ты во мне! Не
тот, примерно, Захар человек есть: добрая душа моя! Я не токмо тебя жалею: живучи в одном доме,
все узнаешь; мужа твоего добру учу, через эвто больше учу, выходит, тебя жалею… Кабы не я, не слова мои, не
те бы были через него твои слезы! — заключил Захар с неподражаемым прямодушием.
Со
всем тем, как только исчезал Гришка, она поспешно приподымалась с постели и отправлялась по следам его; она ясно различала тогда
при трепетном мерцании звезд, как Гришку встречал кто-то на дальнем конце площадки и как потом оба они садились в челнок и переплывали Оку.
— Глупый! Что ты делаешь-то, а? Я рази не говорил тебе? — примирительно подхватил Захар,
все еще не выпуская Гришку, хотя они были уже довольно далеко от дому. — Полно ершиться-то, бешеный! Хошь бы отозвал ее куда, а
то при старухе!..
К
тому же простолюдин, и особенно коренной рыбак, который живет по большей части отделенный от общества и остается по
тому самому
при застарелых своих понятиях, твердо уверен, что если дождь обмывает его челнок,
то все челноки, существующие на земле, терпят
ту же участь; что, если буря свирепствует над его домом, буря свирепствует с одинаковой яростью по
всей «земле-планиде».
Вы одни, ты да Вася, виновники
всему горю нашему; кабы отца тогда послушали, остались бы дома,
при вас, знамо, не
то бы и было.
В коротких, но определительных словах изъяснил, что уже издавна ездит он по России, побуждаемый и потребностями, и любознательностью; что государство наше преизобилует предметами замечательными, не говоря уже о красоте мест, обилии промыслов и разнообразии почв; что он увлекся картинностью местоположенья его деревни; что, несмотря, однако же, на картинность местоположенья, он не дерзнул бы никак обеспокоить его неуместным заездом своим, если бы не случилось что-то в бричке его, требующее руки помощи со стороны кузнецов и мастеров; что
при всем том, однако же, если бы даже и ничего не случилось в его бричке, он бы не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать ему лично свое почтенье.
Неточные совпадения
Стародум. Оттого, мой друг, что
при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в
том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель
все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он
всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на
то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И
все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах
при малейшем его движении.
Тут открылось
все: и
то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и
то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только
то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как
при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили на него так, что"правее бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
По-видимому, эта женщина представляла собой тип
той сладкой русской красавицы,
при взгляде на которую человек не загорается страстью, но чувствует, что
все его существо потихоньку тает.
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к дому.
При словах мужика о
том, что Фоканыч живет для души, по правде, по-Божью, неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и,
все стремясь к одной цели, закружились в его голове, ослепляя его своим светом.