Неточные совпадения
Ну, на то ли я тебе сапоги-то купил,
а? — продолжал старик жалобным, плаксивым голосом.
— Э, э! Теперь так вот ко мне зачал жаться!.. Что, баловень? Э? То-то! — произнес Аким, скорчивая при этом лицо и как бы поддразнивая ребенка. — Небось запужался,
а? Как услышал чужой голос, так ластиться стал: чужие-то не свои, знать… оробел, жмешься…
Ну, смотри же, Гришутка, не балуйся тут, — ох, не балуйся, — подхватил он увещевательным голосом. — Станешь баловать, худо будет: Глеб Савиныч потачки давать не любит… И-и-и, пропадешь — совсем пропадешь… так-таки и пропадешь… как есть пропадешь!..
— Живем по милости царицы небесной…
Ну,
а ты как, родимый? Откуда тебя бог несет?
— Здравствуй, сватьюшка!.. Ну-ну, рассказывай, отколе? Зачем?.. Э, э, да ты и парнишку привел! Не тот ли это, сказывали, что после солдатки остался… Ась? Что-то на тебя, сват Аким, смахивает… Маленько покоренастее да поплотнее тебя будет,
а в остальном — весь, как есть, ты! Вишь, рот-то… Эй, молодец, что рот-то разинул? — присовокупил рыбак, пригибаясь к Грише, который смотрел на него во все глаза. — Сват Аким, или он у тебя так уж с большим таким ртом и родился?
— Что ж так? Секал ты его много, что ли?.. Ох, сват, не худо бы, кабы и ты тут же себя маненько, того… право слово! — сказал, посмеиваясь, рыбак. —
Ну, да бог с тобой! Рассказывай, зачем спозаранку, ни свет ни заря, пожаловал,
а? Чай, все худо можется, нездоровится… в людях тошно жить… так стало тому и быть! — довершил он, заливаясь громким смехом, причем верши его и все туловище заходили из стороны в сторону.
Вестимо, он теперь махочка: взять нечего;
ну,
а как подрастет, произойдет ваше рыбацкое рукомесло, так и он также подмогать станет…
— Сделали, сделали! То-то сделали!.. Вот у меня так работник будет — почище всех вас! — продолжал Глеб, кивая младшему сыну. —
А вот и другой! (Тут он указал на внучка, валявшегося на бредне.)
Ну, уж теплынь сотворил господь, нечего сказать! Так тебя солнышко и донимает; рубаху-то, словно весною, хошь выжми… Упыхался, словно середь лета, — подхватил он, опускаясь на лавку подле стола, но все еще делая вид, как будто не примечает Акима.
—
Ну, так что ж ты ломаешься, когда так? Ешь! Али прикажешь в упрос просить?
Ну,
а парнишку-то! Не дворянский сын: гляденьем сыт не будет; сажай и его! Что, смотрю, он у тебя таким бычком глядит, слова не скажет?
—
Ну, то-то же и есть!
А туда же толкует! Погоди: мелко еще плаваешь; дай бороде подрасти, тогда и толкуй! — присовокупил Глеб, самодовольно посматривая на членов своего семейства и в том числе на Акима, который сидел, печально свесив голову, и только моргал глазами.
— Будь по-твоему, — сказал он, потешаясь, по-видимому, недовольными выходками сына, — ладно;
ну, ты уйдешь,
а в дому-то кто останется?
—
Ну,
а работнику ты, что ли, из своей мошны станешь платить?
— Ладно, — сказал он, — работник точно сходнее, коли станешь приносить в дом заработки…
Ну,
а где ж бы ты взял такого работника, который денег-то мало возьмет?
—
Ну,
а ты-то что ж, сват? Пойдешь и ты с нами? — принужденно сказал Глеб, поворачиваясь к Акиму, который стоял с поднятою рукой и открытым ртом. — Все одно: к ночи не поспеешь в Сосновку, придется здесь заночевать…
А до вечера время много; бери топор… вон он там, кажись, на лавке.
— Вижу, за водой, — сказал он, посмеиваясь, — вижу.
Ну,
а сноха-то что ж?
А? Лежит тем временем да проклажается, нет-нет да поохает!.. Оно что говорить: вестимо, жаль сердечную!..
Ну, жаль не жаль,
а придется ей нынче самой зачерпнуть водицы… Поставь ведра, пойдем: надо с тобой слова два перемолвить.
—
Ну, так как же, по-твоему, стало, и мальчишку надо взять,
а? — продолжал допытывать Глеб.
—
Ну, на здоровье; утрись поди! — произнес Глеб, выпуская Гришку, который бросился в угол, как кошка, и жалобно завопил. —
А то не хочу да не хочу!.. До колен не дорос,
а туда же: не хочу!..
Ну, сват, пора, я чай, и закусить: не евши легко,
а поевши-то все как-то лучше. Пойдем, — довершил рыбак, отворяя дверь избы.
— Хорошее баловство, нечего сказать! — возразил Глеб, оглядывая сынишку далеко, однако ж, не строгими глазами. — Вишь, рубаху-то как отделал! Мать не нашьется, не настирается,
а вам, пострелам, и нуждушки нет. И весь-то ты покуда одной заплаты не стоишь…
Ну, на этот раз сошло,
а побалуй так-то еще у меня, и ты и Гришка, обоим не миновать дубовой каши, да и пирогов с березовым маслом отведаете… Смотри, помни… Вишь, вечор впервые только встретились,
а сегодня за потасовку!
—
Ну, хорошо, — возразил Глеб, — он тебя поколотил;
ну,
а ты что?
—
А я и сам не знаю, за что, — отвечал со вздохом Ваня. — Я на дворе играл,
а он стоял на крыльце;
ну, я ему говорю: «Давай, говорю, играть»;
а он как пхнет меня: «Я-те лукну!» — говорит, такой серчалый!.. Потом он опять говорит: «Ступай, говорит, тебя тятька кличет». Я поглядел в ворота: вижу, ты меня не кличешь, и опять стал играть;
а он опять: «Тебя, говорит, тятька кличет; ступай!» Я не пошел… что мне!..
Ну,
а он тут и зачал меня бить… Я и пошел…
Ну,
а теперь совсем не то: ходит — набок голову клонит, как словно кто обидел его или замысел какой на душе имеет; слова не вызовешь: все опостыло ему, опостыла даже и самая скворечница.
—
Ну, есть о чем крушиться! Эх ты… глупый, глупый!
Ну,
а ты о чем? — спросил он, поворачиваясь к сыну.
—
Ну,
а как нас вон туда — в омут понесет! Батя и то сказывал: так, говорит, тебя завертит и завертит! Как раз на дно пойдешь! — произнес Ваня, боязливо указывая на противоположный берег, где между кустами ивняка чернел старый пень ветлы.
—
Ну,
а как же мы назад-то поедем, без весла-то? — сказал вдруг Ваня, и личико его снова отуманилось.
— Эвось-на! Разве эти кусты-то не видал ты с нашего берега?.. Идут недалече! Сейчас луга пойдут,
а там и озеро…
Ну, валяй!
Сначатия-то, до книг, все еще, куда ни шло, работал;
ну,
а как далась ему эта грамота, добре стал хмельным делом зашибаться…
«Чтой-то за парень! Рослый, плечистый, на все руки и во всякое дело парень! Маленечко вот только бычком смотрит, маленечко вороват, озорлив, —
ну, да не без этого! И в хорошем хлеву мякина есть. И то сказать, я ведь потачки не дам: он вороват, да и я узловат! Как раз попотчую из двух поленцев яичницей;
а парень ловкий, нече сказать, на все руки парень!»
— Перелезай на ту сторону. Время немного осталось; день на исходе… Завтра чем свет станешь крыть соломой… Смотри, не замешкай с хворостом-то! Крепче его привязывай к переводинам… не жалей мочалы; завтра к вечеру авось, даст бог, порешим…
Ну, полезай… да не тормози руки!..
А я тем временем схожу в Сосновку, к печнику понаведаюсь… Кто его знает: времени, говорит, мало!.. Пойду: авось теперь ослобонился, — заключил он, направляясь в сени.
—
Ну,
а вы-то что ж, касатушки?
—
Ну, до ручья можно; пойдем!.. Вишь, пострелы какие,
а? Скажи на милость, провожать просятся…
Ну,
ну, ступай, ступай.
—
Ну,
а как он догадается, что ты здесь… так инда сердце все задрожит…
—
А все как словно страшно… Да нет, нет, Ваня не такой парень! Он хоть и проведает,
а все не скажет… Ах, как стыдно! Я и сама не знаю: как только повстречаюсь с ним, так даже вся душа заноет… так бы, кажется, и убежала!.. Должно быть, взаправду я обозналась: никого нету, — проговорила Дуня, быстро оглядываясь. —
Ну, Гриша, так что ж ты начал рассказывать? — заключила она, снова усаживаясь подле парня.
Ну,
а народ-то как же приходит?
Ну,
а в другом чем виду не показывает — песни это играет, с бабами балует; иной раз даже сократишь его, приудержишь…
—
А, да! Озерской рыбак! — сказал Глеб. —
Ну, что, как там его бог милует?.. С неделю, почитай, не видались; он за половодьем перебрался с озера в Комарево… Скучает, я чай, работой? Старик куды те завистливый к делу — хлопотун!
—
Ну,
а как, сват Глеб, как у тебя насчет, примерно, винцо есть? — неожиданно сказал Нефед, покрякивая и прищуривая левый глаз.
«Вот, родимый, — говорит этто она ему, — вот, говорит, я лечейка, коров лечу!» — «Где ж ты, говорит, лечила?» — «
А лечила я, говорит, у добрых у людей, да не в пору за мной послали; захватить не успела — весь скот передох!»
Ну, посадил он это ее к себе в сани, поехал.
Правда-то иной раз что пескарь в неводе: забьется промеж петель и не видать совсем;
ну,
а как поразберешь складки-то, все окажется…
—
Ну, вот поди ж ты!
А все дохнет, братец ты мой! — подхватил пильщик. — Не знаем, как дальше будет,
а от самого Серпухова до Комарева, сами видели, так скотина и валится.
А в одной деревне так до последней шерстинки все передохло, ни одного копыта не осталось. Как бишь звать-то эту деревню? Как бишь ее, — заключил он, обращаясь к длинному шерстобиту, —
ну, вот еще где набор-то собирали… как…
— Бог сотворил рожденье, благословил нас; нам благодарить его, —
а как благодарить? Знамо, молитвой да трудами. Бог труды любит!
Ну, ребята, что ж вы стали! Живо! Ночи теперь не зимние, от зари до зари не велик час… пошевеливайся!..
—
Ну, вот что, грамотник, — примолвил он, толкнув его слегка по плечу, — на реку тебе идти незачем: завтра успеешь на нее насмотреться, коли уж такая охота припала. Ступай-ка лучше в избу да шапку возьми: сходим-ка на озеро к дедушке Кондратию. Он к нам на праздниках два раза наведывался,
а мы у него ни однова не бывали — не годится. К тому же и звал он нонче.
Тот скучает: знамо, досадно, завидки берут — положим, так;
ну,
а этому что?
—
Ну, что, дьячок, что голову-то повесил? Отряхнись! — сказал Глеб, как только прошло первое движение досады. — Али уж так кручина больно велика?.. Эх ты! Раненько, брат, кручиной забираешься… Погоди, будет время, придет и незваная, непрошеная!.. Пой, веселись — вот пока твоя вся забота…
А ты нахохлился; подумаешь, взаправду несчастный какой… Эх ты, слабый, пра, слабый!
Ну, что ты за парень? Что за рыбак? Мякина, право слово, мякина! — заключил Глеб, постепенно смягчаясь, и снова начал ухмыляться в бороду.
А ну-тка, подь-ка, давай-ка христосоваться!..
Ну,
а что ж с моим-то парнем?
—
Ну,
а насчет красных яичек не взыщи, красавица: совсем запамятовали!..
А все он, ей-богу! Должно быть, уж так оторопел, к вам добре идти заохотился, — смеясь, проговорил Глеб и подмигнул дедушке Кондратию, который во все время с веселым, добродушным видом смотрел то на соседа, то на молодую чету.
— Точно, — сказал он, — точно; слыхал я, рекрутов собирают; и не знал, что черед за тобою, Глеб Савиныч.
Ну, так как же ты это…
А? Что ж ты? — примолвил он, заботливо взглядывая на соседа.
—
Ну, посмотри, дядя, не глупый ли он,
а? — подхватил рыбак, обращаясь к Кондратию и указывая ему головою на сына.
— Полно, говорю! Тут хлюпаньем ничего не возьмешь! Плакалась баба на торг,
а торг про то и не ведает; да и ведать нет нужды! Словно и взаправду горе какое приключилось. Не навек расстаемся, господь милостив: доживем, назад вернется — как есть, настоящим человеком вернется; сами потом не нарадуемся…
Ну, о чем плакать-то? Попривыкли! Знают и без тебя, попривыкли: не ты одна… Слава те господи! Наслал еще его к нам в дом… Жаль, жаль,
а все не как своего!