Увлечение Фомы тридцатилетней женщиной, справлявшей в объятиях юноши тризну по своей молодости, не отрывало его от дела; он не терялся ни в ласках, ни в работе, и
там и тут внося всего себя. Женщина, как хорошее вино, возбуждала в нем с одинаковой силой жажду труда и любви, и сама она помолодела, приобщаясь поцелуев юности.
Неточные совпадения
То
тут, то
там, по горе
и в лугах являются селенья, солнце сверкает на стеклах окон изб
и на парче соломенных крыш, сияют, в зелени деревьев, кресты церквей, лениво кружатся в воздухе серые крылья мельниц, дым из трубы завода вьется в небо.
— Вот! Что тебе? Ты новенький
и богатый, — с богатых учитель-то не взыскивает… А я — бедный объедон, меня он не любит, потому что я озорничаю
и никакого подарка не приносил ему… Кабы я плохо учился — он бы давно уж выключил меня. Ты знаешь — я отсюда в гимназию уйду… Кончу второй класс
и уйду… Меня уж
тут один студент приготовляет…
Там я так буду учиться — только держись! А у вас лошадей сколько?
Фома вновь обернулся назад,
и глаза его встретились с глазами Медынской. От ее ласкающего взгляда он глубоко вздохнул,
и ему сразу стало легче, точно горячий луч света проник в его душу
и что-то растаяло
там.
И тут же он сообразил, что не подобает ему вертеть головой из стороны в сторону.
— Живут однажды, — говорил Ухтищев, упиваясь своей мудростью, —
и не мешает поэтому торопиться жить… Ей-богу, так! Да что
тут говорить — вы разрешите мне встряхнуть вас? Поедемте сейчас в один дом… живут
там две сестрицы… ах, как они живут! Решайте!
—
Там, на месте… Они тотчас опосля этого случая пришли в себя
и тут же послали за рабочими… Поднимать будут баржу… чай, уж
и начали…
«Жизнь за царя» с пением
и пляской али «Гамлета»
там, «Чародейку», «Василису» —
тут правды не требуется, потому — дело прошлое
и нас не касается…
Тетеньки окончательно примолкли. По установившемуся обычаю, они появлялись в Малиновце накануне преображеньева дня и исчезали в «Уголок» в конце апреля, как только сливали реки и устанавливался мало-мальски сносный путь. Но и
там и тут существование их было самое жалкое.
В «дворянских» отделениях был кейф, отдых, стрижка, бритье, срезание мозолей, ставка банок и даже дерганье зубов, а «простонародные» бани являлись, можно безошибочно сказать, «поликлиникой», где лечились всякие болезни. Медиками были фельдшера, цирюльники, бабки-костоправки, а парильщики и
там и тут заменяли массажисток еще в те времена, когда и слова этого не слыхали.
Крики росли, умножались, вспыхивали
там и тут, отовсюду бежали люди, сталкиваясь вокруг Сизова и матери.
Неточные совпадения
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли
там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так уж кого
и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то //
Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То
там, то сям попадались ему самые разнообразные,
и старые
и молодые,
и едва знакомые
и близкие люди. Ни одного не было сердитого
и озабоченного лица. Все, казалось, оставили в швейцарской с шапками свои тревоги
и заботы
и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни.
Тут был
и Свияжский,
и Щербацкий,
и Неведовский,
и старый князь,
и Вронский,
и Сергей Иваныч.
Кити видела, что с мужем что-то сделалось. Она хотела улучить минутку поговорить с ним наедине, но он поспешил уйти от нее, сказав, что ему нужно в контору. Давно уже ему хозяйственные дела не казались так важны, как нынче. «Им
там всё праздник — думал он, — а
тут дела не праздничные, которые не ждут
и без которых жить нельзя».
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича,
и, уцепившись за него, пошел с ним в его комнату
и там стал рассказывать ему про то, как он провел вечер,
и тут же заснул.
— А вот так: несмотря на запрещение Печорина, она вышла из крепости к речке. Было, знаете, очень жарко; она села на камень
и опустила ноги в воду. Вот Казбич подкрался — цап-царап ее, зажал рот
и потащил в кусты, а
там вскочил на коня, да
и тягу! Она между тем успела закричать; часовые всполошились, выстрелили, да мимо, а мы
тут и подоспели.