Неточные совпадения
— Лютов был, — сказала она, проснувшись
и морщась. — Просил тебя прийти в больницу.
Там Алина с ума сходит. Боже мой, — как у меня голова болит!
И какая все это… дрянь! — вдруг взвизгнула она, топнув ногою. —
И еще — ты! Ходишь ночью… Бог знает где, когда
тут… Ты уже не студент…
— Ну, что уж… Вот, Варюша-то… Я ее как дочь люблю, монахини на бога не работают, как я на нее, а она меня за худые простыни воровкой сочла. Кричит, ногами топала,
там — у черной сотни, у быка этого. Каково мне? Простыни-то для раненых. Прислуга бастовала, а я — работала, милый! Думаешь — не стыдно было мне? Опять же
и ты, — ты вот здесь,
тут — смерти ходят, а она ушла, да-а!
— Нет, отнесись к этому серьезно! — посоветовал Лютов. —
Тут не церемонятся! К доктору, — забыл фамилию, — Виноградову, кажется, — пришли с обыском,
и частный пристав застрелил его. В затылок. Н-да.
И похоже, что Костю Макарова зацапали, — он
там у нас чинил людей
и жил у нас, но вот нет его, третьи сутки. Фабриканта мебели Шмита — знал?
— Просим вас, батенька, съездить в Русьгород
и получить деньги
там, с одной тети, — к слову скажу: замечательная тетя! Редкой красоты, да
и не глупа. Деньги лежат в депозите суда,
и есть
тут какая-то юридическая канитель. Можете?
— Драма, — повторил поручик, раскачивая фляжку на ремне. —
Тут — не драма, а — служба! Я театров не выношу. Цирк — другое дело,
там ловкость, сила. Вы думаете — я не понимаю, что такое — революционер? — неожиданно спросил он, ударив кулаком по колену,
и лицо его даже посинело от натуги. — Подите вы все к черту, довольно я вам служил, вот что значит революционер, — понимаете? За-ба-стовщик…
—
Там, в столицах, писатели, босяки, выходцы из трущоб, алкоголики, сифилитики
и вообще всякая… ин-теллиген-тность, накипь, плесень — свободы себе желает, конституции добилась, будет судьбу нашу решать, а мы
тут словами играем, пословицы сочиняем, чаек пьем — да-да-да! Ведь как говорят, — обратился он к женщине с котятами, — слушать любо, как говорят! Обо всем говорят, а — ничего не могут!
— Понимаете: небеса! Глубина, голубая чистота, ясность!
И — солнце!
И вот я, — ну, что такое я? Ничтожество, болван!
И вот — выпускаю голубей. Летят, кругами, все выше, выше, белые в голубом.
И жалкая душа моя летит за ними — понимаете? Душа! А они —
там, едва вижу.
Тут — напряжение… Вроде обморока.
И — страх: а вдруг не воротятся? Но — понимаете — хочется, чтоб не возвратились, понимаете?
— Ну, одним словом: Локтев был
там два раза
и первый раз только сконфузился, а во второй — протестовал, что вполне естественно с его стороны. Эти… обнаженны обозлились на него
и, когда он шел ночью от меня с девицей Китаевой, — тоже гимназистка, — его избили. Китаева убежала, думая, что он убит,
и — тоже глупо! — рассказала мне обо всем этом только вчера вечером. Н-да.
Тут, конечно, испуг
и опасение, что ее исключат из гимназии, но… все-таки не похвально, нет!
— Я в прихожей подслушивал, о чем вы
тут…
И осматривал карманы пальто. У меня перчатки вытащили
и кастет. Кастет — уже второй. Вот
и вооружайся. Оба раза кастеты в Думе украли,
там в раздевалке, должно быть, осматривают карманы
и лишнее — отбирают.
И такие начал он
тут дела развертывать, что схватили его, увезли в Новгород да
там и повесили.
В «дворянских» отделениях был кейф, отдых, стрижка, бритье, срезание мозолей, ставка банок и даже дерганье зубов, а «простонародные» бани являлись, можно безошибочно сказать, «поликлиникой», где лечились всякие болезни. Медиками были фельдшера, цирюльники, бабки-костоправки, а парильщики и
там и тут заменяли массажисток еще в те времена, когда и слова этого не слыхали.
Неточные совпадения
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли
там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так уж кого
и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то //
Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То
там, то сям попадались ему самые разнообразные,
и старые
и молодые,
и едва знакомые
и близкие люди. Ни одного не было сердитого
и озабоченного лица. Все, казалось, оставили в швейцарской с шапками свои тревоги
и заботы
и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни.
Тут был
и Свияжский,
и Щербацкий,
и Неведовский,
и старый князь,
и Вронский,
и Сергей Иваныч.
Кити видела, что с мужем что-то сделалось. Она хотела улучить минутку поговорить с ним наедине, но он поспешил уйти от нее, сказав, что ему нужно в контору. Давно уже ему хозяйственные дела не казались так важны, как нынче. «Им
там всё праздник — думал он, — а
тут дела не праздничные, которые не ждут
и без которых жить нельзя».
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича,
и, уцепившись за него, пошел с ним в его комнату
и там стал рассказывать ему про то, как он провел вечер,
и тут же заснул.
— А вот так: несмотря на запрещение Печорина, она вышла из крепости к речке. Было, знаете, очень жарко; она села на камень
и опустила ноги в воду. Вот Казбич подкрался — цап-царап ее, зажал рот
и потащил в кусты, а
там вскочил на коня, да
и тягу! Она между тем успела закричать; часовые всполошились, выстрелили, да мимо, а мы
тут и подоспели.