Неточные совпадения
— Сказано — взявши нож, от него
и погибнешь… Вот почему ты мне лишний… Так-то… На вот тебе полтинку,
и — иди… Уходи… Помни — ты мне ничего худого, я тебе — тоже… Даже — вот, на! Дарю полтинник…
И разговор вёл я с тобой, мальчишкой, серьёзный, как
надо быть
и… всё
такое… Может, мне даже жалко тебя… но неподходящий ты! Коли чека не по оси — её
надо бросить… Ну, иди…
— Теплее стало… гораздо теплее! — торопливо ответил половой
и убежал, а Илья, налив стакан чаю, не пил, не двигался, чутко ожидая. Ему стало жарко — он начал расстёгивать ворот пальто
и, коснувшись руками подбородка, вздрогнул — показалось, что это не его руки, а чьи-то чужие, холодные. Подняв их к лицу, тщательно осмотрел пальцы — руки были чистые, но Лунёв подумал, что всё-таки
надо вымыть их мылом…
— Он мне, значит,
и говорит: «У меня, говорит, двое детей… два мальчика. Дескать —
надо им няньку, а нянька есть чужой человек… воровать будет
и всё
такое…
Так ты-де уговори-ка дочь…» Ну, я
и уговорил…
и Матица уговорила… Маша — умница, она поняла сразу! Ей податься некуда… хуже бы вышло, лучше — никогда!.. «Всё равно, говорит, я пойду…»
И пошла. В три дня всё окрутили… Нам с Матицей дано по трёшной… но только мы их сразу обе пропили вчера!.. Ну
и пьёт эта Матица, — лошадь столько не может выпить!..
— Идите! Идите! Это моё дело, мой сын! Ступайте… Я полиции не боюсь…
И суда мне не
надо. Не надо-с. Я тебя
и так, без суда, доеду… Иди вон!
—
И её! — сказал Павел
и дрогнувшим голосом спросил. — А ты думаешь, не жалко мне её? Я её выгнал…
И, как пошла она… как заплакала…
так тихо заплакала,
так горько, — сердце у меня кровью облилось… Сам бы заплакал, да кирпичи у меня тогда в душе были…
И задумался я тогда
надо всем этим… Эх, Илья! Нет нам жизни…
— А потому, что это дело не моё, да
и не твоё. Коли тебя не нашли — значит,
так ему
и надо было. Душить его тебе надобности не было, — ты сам говоришь. Значит, он через тебя наказан…
— Я думала —
так лучше, — деревянным голосом проговорила баба. — А
надо было сделать как хуже…
Надо бы её тогда богатому продать… Он дал бы ей квартиру
и одёжу
и всё… Она потом прогнала бы его
и жила… Многие живут
так… от старика…
—
И ведь «коемуждо воздастся по делом его» — это верно! Примерно, отец мой…
Надо прямо говорить — мучитель человеческий! Но явилась Фёкла Тимофеевна
и — хоп его под свою пяту! Теперь ему
так живётся — ой-ой-ой! Даже выпивать с горя начал… А давно ли обвенчались?
И каждого человека за его… нехорошие поступки какая-нибудь Фёкла Тимофеевна впереди ждёт…
Каждая минута рождает что-нибудь новое, неожиданное,
и жизнь поражает слух разнообразием своих криков, неутомимостью движения, силой неустанного творчества. Но в душе Лунёва тихо
и мертво: в ней всё как будто остановилось, — нет ни дум, ни желаний, только тяжёлая усталость. В
таком состоянии он провёл весь день
и потом ночь, полную кошмаров…
и много
таких дней
и ночей. Приходили люди, покупали, что
надо было им,
и уходили, а он их провожал холодной мыслью...
— Я? Хорошо! — Терентий закрыл глаза
и с довольной улыбкой покачал головой. — Так-то ли хорошо я сходил, — лучше не
надо! Живой водицы испил, словом сказать…
Неточные совпадения
«Не
надо бы
и крылышек, // Кабы нам только хлебушка // По полупуду в день, — //
И так бы мы Русь-матушку // Ногами перемеряли!» — // Сказал угрюмый Пров.
— А кто сплошал,
и надо бы // Того тащить к помещику, // Да все испортит он! // Мужик богатый… Питерщик… // Вишь, принесла нелегкая // Домой его на грех! // Порядки наши чудные // Ему пока в диковину, //
Так смех
и разобрал! // А мы теперь расхлебывай! — // «Ну… вы его не трогайте, // А лучше киньте жеребий. // Заплатим мы: вот пять рублей…»
Идем домой понурые… // Два старика кряжистые // Смеются… Ай, кряжи! // Бумажки сторублевые // Домой под подоплекою // Нетронуты несут! // Как уперлись: мы нищие — //
Так тем
и отбоярились! // Подумал я тогда: // «Ну, ладно ж! черти сивые, // Вперед не доведется вам // Смеяться
надо мной!» //
И прочим стало совестно, // На церковь побожилися: // «Вперед не посрамимся мы, // Под розгами умрем!»
Его послушать
надо бы, // Однако вахлаки //
Так обозлились, не дали // Игнатью слова вымолвить, // Особенно Клим Яковлев // Куражился: «Дурак же ты!..» // — А ты бы прежде выслушал… — // «Дурак же ты…» // —
И все-то вы, // Я вижу, дураки!
А если
и действительно // Свой долг мы ложно поняли //
И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью //
И жить чужим трудом, //
Так надо было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную //
И думал век
так жить… //
И вдруг… Владыко праведный!..»