Неточные совпадения
—
Ну — волк это…
Он — далеко… Спи…
— Ого-о! — сказал
он. — Да ты — крепкий мальчишка! Не скоро износишься, нет, парень!..
Ну, расти!.. Вырастешь — я тебя в кузню возьму!..
—
Ну? — поощрял
его Илья, нетерпеливо ожидая конца.
— Я её упреждал, — перестань, стерво! Говорил — убью! Прощал ей… сколько разов прощал… Не вникла…
Ну и вот!.. Пашка-то… сирота теперь… Дедушка… Погляди за
ним… Тебя вот бог любит…
— Некоторые жиды… Первый сорт народ!..
Они, брат, ого-го какие! Грабили всех как следует!..
Ну,
их поймали да — в Сибирь!
А когда
он, ослеплённый болью и обидой, встал с пола и, наклонив голову, быком пошёл на Якова, говоря
ему: «Н-ну, держись!
— Не дружись с
ним.
Он поганый…
Он злющий!
Они все злые — у
него отец в каторге… а дядя горбатый!.. У
него тоже горб вырастет! Пакостник ты! — смело наступая на Илью, кричала она. — Дрянь паршивая!.. тряпичная душа! Ну-ка, иди? Как я тебе рожу-то расцарапаю! Ну-ка, сунься!?
А
он меня ласково: «Кто ты, да откуда?»
Ну, я и сказал, — всё равно
они узнали бы:
они всё знают…
—
Ну? — спросил
он, когда Илья замолчал. — Всё сказал?
—
Ну, иди, иди! — повторил мальчик, шагнув навстречу
ему. Пред глазами
его всё вздрагивало и кружилось, а в груди
он ощущал большую силу, смело толкавшую
его вперёд.
— Верю… Ты — не воровал…
Ну, а Карп, — вот этот самый Карп, —
он как — ворует?
— Дурак ты, дурак!
Ну, сообрази, зачем затеял ты канитель эту? Разве так пред хозяевами выслуживаются на первое место? Дубина! Ты думаешь,
он не знал, что мы с Мишкой воровали? Да
он сам с того жизнь начинал… Что
он Мишку прогнал — за это я обязан, по моей совести, сказать тебе спасибо! А что ты про меня сказал — это тебе не простится никогда! Это называется — глупая дерзость! При мне, про меня — эдакое слово сказать! Я тебе
его припомню!..
Оно указывает, что ты меня не уважаешь…
— Ага! Ну-ка, поди-ка! — проводил
его Карп зловещим восклицанием.
— Сказано — взявши нож, от
него и погибнешь… Вот почему ты мне лишний… Так-то… На вот тебе полтинку, и — иди… Уходи… Помни — ты мне ничего худого, я тебе — тоже… Даже — вот, на! Дарю полтинник… И разговор вёл я с тобой, мальчишкой, серьёзный, как надо быть и… всё такое… Может, мне даже жалко тебя… но неподходящий ты! Коли чека не по оси — её надо бросить…
Ну, иди…
— Ловко ты
их поддел, ловко, брат!
Ну, а Кирилл Ивановичу, конечно, нельзя менять Карпа на тебя. Карп дело знает, цена
ему высокая. Ты по правде хочешь, в открытую пошёл… Потому
он тебя и перевесил…
— Ай да наши — чуваши! — одобрительно воскликнул Грачёв. — А я тоже, — из типографии прогнали за озорство, так я к живописцу поступил краски тереть и всякое там… Да, чёрт её, на сырую вывеску сел однажды…
ну — начали
они меня пороть! Вот пороли, черти! И хозяин, и хозяйка, и мастер… прямо того и жди, что помрут с устатка… Теперь я у водопроводчика работаю. Шесть целковых в месяц… Ходил обедать, а теперь на работу иду…
Ну,
он долго себя ждать не заставлял, — чувствительный был шпандырь!
—
Ну, голова! Богатые! Коли
их не будет — на кого бедным работать?
—
Ну да… Не совсем — все… Одни — работают, а другие просто так.
Они уж наработали, накопили денег… и живут.
— Ты зачем живёшь, —
ну? — кричал
он товарищу.
—
Ну… погоди! — виновато просил Илья, осторожно отводя
его от двери. — Ты не сердись на меня. Правда ведь…
— Н-ну, брат, это не очень смешно! — медленно и негромко заговорил
он, присматриваясь к Павлу. — Это хорошо… Меня за сердце взяло… право! Ну-ка, скажи ещё раз…
— А ну-ка другие? — попросил
он.
—
Ну? — спросил Илья, увлечённый
его рассказом.
— Тут — особенное заведение. Сидориха даёт девушкам квартиру, кормит и берёт за это пятьдесят целковых с каждой… Девушек четыре только…
Ну, конечно, вино держит Сидориха, пиво, конфеты… Но девушек не стесняет ничем; хочешь — гуляй, хочешь — дома сиди, — только полсотни в месяц дай ей… Девушки дорогие, —
им эти деньги легко достать… Тут одна есть — Олимпиада, — меньше четвертной не ходит…
—
Ну, ежели я
его когда-нибудь встречу у тебя, — оторву башку!.. — с ненавистью выговорил Илья.
— Да, так вот… — не глядя на
него, заговорил Терентий. —
Ну, значит… два ста решился я в монастырь дать. Сто — тебе…
— Знаешь ты, что
он Марильку выдрал за косу, этот чёртов вор, кабацкая душа? Избил сына и её и грозит выгнать
их со двора, а? Знаешь ты? Куда она пойдёт,
ну?
— Кто таков?
Ну, входи…
ну? — говорил
он. — Кто таков?
— Мальчишка-то, значит, думал, что
он сомлел, и бежит к Петру Степановичу — пожалуйте, дескать, к нам, хозяин захворал.
Ну, тот сейчас — марш сюда, ан глядь —
он мёртвый! Ты подумай, — дерзновение-то какое? Среди бела дня, на эдакой людной улице, — на-ко вот!
—
Ну, ты молчи! — сердито крикнул Яков. — У тебя отца-то всё равно что нет… разве
он тебе мешает жить?
— Н-ну, брат, ка-акого я человека видел вчера! Знаменитого человека — Петра Васильича… про начётчика Сизова — слыхал ты? Неизречённой мудрости человек! И не иначе, как сам господь наслал
его на меня, — для облегчения души моей от лукавого сомнения в милости господней ко мне, грешному…
—
Ну, ладно! — сказал Илья грубо и неприязненно. — Что
он ещё говорил?
— Я не хочу молчать! — говорила она. — Молоденький такой… здоровый, любимый мною… что ты мне сделал? Сказал ты мне: «
Ну, выбирай, Олимпиада, — я или
он»? Сказал ты это? Нет, ты — кот, как все коты…
— Что будет, то будет! — тихо и твёрдо сказал
он. — Захочет бог наказать человека —
он его везде настигнет. За слова твои — спасибо, Липа… Это ты верно говоришь — я виноват пред тобой… Я думал, ты… не такая. А ты —
ну, хорошо! Я — виноват…
— Ну-с, — сказал
он, постукивая пальцами по столу, — Илья Яковлевич Лунёв, — так?
— Ну-с, прослушайте ваше показание, а потом подпишите
его… — И, закрыв лицо листом исписанной бумаги,
он быстро и однотонно начал читать, а прочитав, сунул в руку Лунёва перо. Илья наклонился над столом, подписал, медленно поднялся со стула и, поглядев на следователя, глухо и твёрдо выговорил...
— Умница ты! — воскликнула она, когда Илья сказал, что приехал прямо от следователя. — Так и надо, так!
Ну, что
он?
— На слова твои мне сказать нечего… — горячо говорил
он. — Одно скажу — нас не жаль никому…
ну, и нам жалеть некого!.. Хорошо говорила ты… Хорошая ты моя… люблю тебя…
ну не знаю как! Не словами это можно сказать…
—
Ну, что там? Какие деньги? Ерунда всё!.. — И, махнув рукой, Яков задумался. — Поговорить-то нет у тебя время? — спросил
он через минуту, оглядывая товарища блуждающими глазами.
— Ах, господи! — воскликнула Вера с досадой. —
Ну как же быть? Неужели я для одного человека родилась? Ведь всякому хочется жить весело… И всякий живёт как
ему нравится… И
он, и вы, и я.
— Стало быть, должен
он знать — откуда явился и как? Душа, сказано, бессмертна — она всегда была… ага? Не то надо знать, как ты родился, а как понял, что живёшь? Родился ты живой, —
ну, а когда жив стал? В утробе матерней? Хорошо! А почему ты не помнишь не только того, как до родов жил, и опосля, лет до пяти, ничего не знаешь? И если душа, — то где она в тебя входит? Ну-ка?
— Знаю! Всяк себя чем-нибудь украшает, но это — маска! Вижу я — дядюшка мой с богом торговаться хочет, как приказчик на отчёте с хозяином. Твой папаша хоругви в церковь пожертвовал, — заключаю я из этого, что
он или объегорил кого-нибудь, или собирается объегорить… И все так, куда ни взгляни… На тебе грош, а ты мне пятак положь… Так и все морочат глаза друг другу да оправданья себе друг у друга ищут. А по-моему — согрешил вольно или невольно,
ну и — подставляй шею…
—
Ну, не скули! — резко остановил
его Илья. — Не к чему. Раньше бы присматривал за
ними… Ты начала искал, а
они, гляди, — кончили…
—
Он мне, значит, и говорит: «У меня, говорит, двое детей… два мальчика. Дескать — надо
им няньку, а нянька есть чужой человек… воровать будет и всё такое… Так ты-де уговори-ка дочь…»
Ну, я и уговорил… и Матица уговорила… Маша — умница, она поняла сразу! Ей податься некуда… хуже бы вышло, лучше — никогда!.. «Всё равно, говорит, я пойду…» И пошла. В три дня всё окрутили… Нам с Матицей дано по трёшной… но только мы
их сразу обе пропили вчера!..
Ну и пьёт эта Матица, — лошадь столько не может выпить!..
— Вы все знаете Петрушку Филимонова, знаете, что это первый мошенник в улице… А кто скажет худо про
его сына?
Ну, вот вам сын — избитый лежит, может, на всю жизнь изувеченный, — а отцу
его за это ничего не будет. Я же один раз ударил Петрушку — и меня осудят… Хорошо это? По правде это будет? И так во всём — одному дана полная воля, а другой не посмей бровью шевелить…
— Ну-ну-ну! Не того… не сердись…
Он, поди, притворяется…
— Вот чудак! — передёрнув плечиками, воскликнула женщина, с любопытством разглядывая
его. —
Ну, что же, — снимаете комнату?
«Найдёт —
ну, что же?
Они не донесут,
они просто украдут сами…»
— Вы говорили, что галантерейный магазин может дать процентов двадцать и более, смотря по тому, как поставить дело. Ну-с, мы готовы дать вам под вексель на срок — до предъявления, не иначе, — наши деньги, а вы открываете магазин. Торговать вы будете под моим контролем, а прибыль мы делим пополам. Товар вы страхуете на моё имя, а кроме того, вы даёте мне на
него ещё одну бумажку — пустая бумажка! Но она необходима для формы. Нуте-ка, подумайте над этим и скажите: да или нет?