Неточные совпадения
Сияющий и весёлый принялся Илья
в этот вечер за обычное
своё занятие — раздачу собранных за
день диковин. Дети уселись на землю и жадными глазами глядели на грязный мешок. Илья доставал из мешка лоскутки ситца, деревянного солдатика, полинявшего от невзгод, коробку из-под ваксы, помадную банку, чайную чашку без ручки и с выбитым краем.
Он вообще плохо замечал то, что творилось вокруг него, живя
своей особенной жизнью
в школе, дома, и почти каждый
день он вызывал удивление Ильи непонятными вопросами.
Вслед за этим событием начал прихварывать дедушка Еремей. Он всё реже выходил собирать тряпки, оставался дома и скучно бродил по двору или лежал
в своей тёмной конуре. Приближалась весна, и
в те
дни, когда на небе ласково сияло тёплое солнце, — старик сидел где-нибудь на припёке, озабоченно высчитывая что-то на пальцах и беззвучно шевеля губами. Сказки детям он стал рассказывать реже и хуже. Заговорит и вдруг закашляется.
В груди у него что-то хрипело, точно просилось на волю.
Вечера дедушка Еремей по-прежнему проводил
в трактире около Терентия, разговаривая с горбуном о боге и
делах человеческих. Горбун, живя
в городе, стал ещё уродливее. Он как-то отсырел
в своей работе; глаза у него стали тусклые, пугливые, тело точно растаяло
в трактирной жаре. Грязная рубашка постоянно всползала на горб, обнажая поясницу. Разговаривая с кем-нибудь, Терентий всё время держал руки за спиной и оправлял рубашку быстрым движением рук, — казалось, он прячет что-то
в свой горб.
— Рано, господи!
Дела я моего не сделал!.. Деньги-то… сколько годов копил… На церковь.
В деревне
своей. Нужны людям божий храмы, убежище нам… Мало накопил я… Господи! Во́рон летает, чует кус!.. Илюша, знай: деньги у меня… Не говори никому! Знай!..
Через несколько
дней, придя из школы и раздеваясь
в своём углу, Илья услыхал, что Еремей всхлипывает и хрипит, точно его душат...
Был он высок, худ и очень ловок; когда
в лавке скоплялось много покупателей, он извивался среди них, как змея, всем улыбаясь, со всеми разговаривая, и всё поглядывал на большую фигуру хозяина, точно хвастаясь пред ним
своим уменьем делать
дело.
— Человек всю жизнь должен какое-нибудь
дело делать — всю жизнь!.. Дурак тот, кто этого не понимает. Как можно зря жить, ничего не делая? Никакого смыслу нет
в человеке, который к
делу своему не привержен…
— Несуразный ты человек, вот что! И всё это у тебя от безделья
в голову лезет. Что твоё житьё? Стоять за буфетом — не велика важность. Ты и простоишь всю жизнь столбом. А вот походил бы по городу, как я, с утра до вечера, каждый
день, да поискал сам себе удачи, тогда о пустяках не думал бы… а о том, как
в люди выйти, как случай
свой поймать. Оттого у тебя и голова большая, что пустяки
в ней топорщатся. Дельные-то мысли — маленькие, от них голова не вспухнет…
Через несколько
дней после этого Илья встретил Пашку Грачёва. Был вечер;
в воздухе лениво кружились мелкие снежинки, сверкая
в огнях фонарей. Несмотря на холод, Павел был одет только
в бумазейную рубаху, без пояса. Шёл он медленно, опустив голову на грудь, засунув руки
в карманы, согнувши спину, точно искал чего-то на
своей дороге. Когда Илья поравнялся с ним и окликнул его, он поднял голову, взглянул
в лицо Ильи и равнодушно молвил...
С того
дня, как Илья познакомился с Олимпиадой, ему казалось, что дом Филимонова стал ещё грязнее и тесней. Эта теснота и грязь вызывали у него чувство физического отвращения, как будто тела его касались холодные, скользкие руки. Сегодня это чувство особенно угнетало его, он не мог найти себе места
в доме, пошёл к Матице и увидал бабу сидящей у
своей широкой постели на стуле. Она взглянула на него и, грозя пальцем, громко прошептала, точно ветер подул...
Но обыска не было, к следователю его всё не требовали. Позвали только на шестой
день. Перед тем, как идти
в камеру, он надел чистое бельё, лучший
свой пиджак, ярко начистил сапоги и нанял извозчика. Сани подскакивали на ухабах, а он старался держаться прямо и неподвижно, потому что внутри у него всё было туго натянуто и ему казалось — если он неосторожно двинется, с ним может случиться что-то нехорошее. И на лестницу
в камеру он вошёл не торопясь, осторожно, как будто был одет
в стекло.
На новой квартире он зажил спокойно, и его очень заинтересовали хозяева. Хозяйку звали Татьяна Власьевна. Весёлая и разговорчивая, она через несколько
дней после того, как Лунёв поселился
в голубой комнатке, подробно рассказала ему весь строй
своей жизни.
Каждая минута рождает что-нибудь новое, неожиданное, и жизнь поражает слух разнообразием
своих криков, неутомимостью движения, силой неустанного творчества. Но
в душе Лунёва тихо и мертво:
в ней всё как будто остановилось, — нет ни дум, ни желаний, только тяжёлая усталость.
В таком состоянии он провёл весь
день и потом ночь, полную кошмаров… и много таких
дней и ночей. Приходили люди, покупали, что надо было им, и уходили, а он их провожал холодной мыслью...
Когда Илья пошёл
в магазин, он пытливо смотрел вслед ему, и губы его беззвучно шевелились… Илья не видел, но чувствовал этот подозрительный взгляд за
своей спиной: он уже давно заметил, что дядя следит за ним, хочет что-то понять, о чём-то спросить. Это заставляло Лунёва избегать разговоров с дядей. С каждым
днём он всё более ясно чувствовал, что горбатый мешает ему жить, и всё чаще ставил пред собою вопрос...
Неточные совпадения
— Нет. Он
в своей каморочке // Шесть
дней лежал безвыходно, // Потом ушел
в леса, // Так пел, так плакал дедушка, // Что лес стонал! А осенью // Ушел на покаяние //
В Песочный монастырь.
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними
в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу не привидится // Во сне, какие праздники, // Не
день, не два — по месяцу // Мы задавали тут. //
Свои индейки жирные, //
Свои наливки сочные, //
Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
Гласит // Та грамота: «Татарину // Оболту Оболдуеву // Дано суконце доброе, // Ценою
в два рубля: // Волками и лисицами // Он тешил государыню, //
В день царских именин // Спускал медведя дикого // С
своим, и Оболдуева // Медведь тот ободрал…» // Ну, поняли, любезные?» // — Как не понять!
Правдин. Если вы приказываете. (Читает.) «Любезная племянница!
Дела мои принудили меня жить несколько лет
в разлуке с моими ближними; а дальность лишила меня удовольствия иметь о вас известии. Я теперь
в Москве, прожив несколько лет
в Сибири. Я могу служить примером, что трудами и честностию состояние
свое сделать можно. Сими средствами, с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий
день разогнул ему Историю и указал ему
в ней два места:
в одном, как великие люди способствовали благу
своего отечества;
в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло
свою доверенность и силу, с высоты пышной
своей знатности низвергся
в бездну презрения и поношения.