Неточные совпадения
—
Ну — какая это игра?
А ты торгуйся, чё-орт! Никогда ты не торгуешься!.. Разве так бывает?
— Ты меня, Дуня, прости! Ведь я пью не потому, что потерянный пьяница,
а — с устатку. Целую неделю работаешь, — скушно!
Ну, и — хватишь!..
А когда он, ослеплённый болью и обидой, встал с пола и, наклонив голову, быком пошёл на Якова, говоря ему: «Н-ну, держись!
— Не дружись с ним. Он поганый… Он злющий! Они все злые — у него отец в каторге…
а дядя горбатый!.. У него тоже горб вырастет! Пакостник ты! — смело наступая на Илью, кричала она. — Дрянь паршивая!.. тряпичная душа! Ну-ка, иди? Как я тебе рожу-то расцарапаю! Ну-ка, сунься!?
—
Ну, уж садись, — эх ты! — сказала Маша.
А Яков строго добавил...
А он меня ласково: «Кто ты, да откуда?»
Ну, я и сказал, — всё равно они узнали бы: они всё знают…
— Как зовут? — загудел в лавке густой бас. —
Ну, Илья, гляди у меня в оба,
а зри — в три! Теперь у тебя, кроме хозяина, никого нет! Ни родных, ни знакомых — понял? Я тебе мать и отец, —
а больше от меня никаких речей не будет…
—
Ну, поскучай! И я скучал, было время… С девяти до тридцати двух лет скучал по чужим людям…
А теперь — двадцать третий год гляжу, как другие скучают…
—
Ну, иди, иди! — повторил мальчик, шагнув навстречу ему. Пред глазами его всё вздрагивало и кружилось,
а в груди он ощущал большую силу, смело толкавшую его вперёд.
—
Ну,
а сам ты, Илья, воровал?
— Верю… Ты — не воровал…
Ну,
а Карп, — вот этот самый Карп, — он как — ворует?
— Дурак ты, дурак!
Ну, сообрази, зачем затеял ты канитель эту? Разве так пред хозяевами выслуживаются на первое место? Дубина! Ты думаешь, он не знал, что мы с Мишкой воровали? Да он сам с того жизнь начинал… Что он Мишку прогнал — за это я обязан, по моей совести, сказать тебе спасибо!
А что ты про меня сказал — это тебе не простится никогда! Это называется — глупая дерзость! При мне, про меня — эдакое слово сказать! Я тебе его припомню!.. Оно указывает, что ты меня не уважаешь…
—
Ну вот, и опять вместе будем жить…
А у меня книжка есть «Альбигойцы», —
ну история, я тебе скажу! Есть там один — Симон Монфор… вот так чудище!
— Ловко ты их поддел, ловко, брат!
Ну,
а Кирилл Ивановичу, конечно, нельзя менять Карпа на тебя. Карп дело знает, цена ему высокая. Ты по правде хочешь, в открытую пошёл… Потому он тебя и перевесил…
— Ай да наши — чуваши! — одобрительно воскликнул Грачёв. —
А я тоже, — из типографии прогнали за озорство, так я к живописцу поступил краски тереть и всякое там… Да, чёрт её, на сырую вывеску сел однажды…
ну — начали они меня пороть! Вот пороли, черти! И хозяин, и хозяйка, и мастер… прямо того и жди, что помрут с устатка… Теперь я у водопроводчика работаю. Шесть целковых в месяц… Ходил обедать,
а теперь на работу иду…
—
Ну да… Не совсем — все… Одни — работают,
а другие просто так. Они уж наработали, накопили денег… и живут.
—
Ну ещё бы! — недоверчиво усмехаясь, воскликнула женщина. —
А ты угости меня. Купи пару пива… Нет, вот что — купи ты мне есть!.. Ничего не надо,
а только есть…
—
Ну, не знаю, приятно ли тебе…
А мне — да!
—
А ну-ка другие? — попросил он.
— Я лучше к тебе приду с тетрадкой…
А то у меня всё длинные… и пора мне идти! Потом — плохо я помню… Всё концы да начала вертятся на языке… Вот, есть такие стихи — будто я иду по лесу ночью и заплутался, устал…
ну, — страшно… один я…
ну, вот, я ищу выхода и жалуюсь...
—
Ну — шум поднялся… Прогнали Верку… Изругали её… И меня… Она — ко мне…
А я в ту пору без места был… Проели всё до ниточки…
Ну,
а она — характерная… Убежала… Пропала недели на две… Потом явилась… одетая по-модному и всё… браслет… деньги…
— Нельзя так жить, нельзя, Илья Яковлевич.
Ну, я равно… так пачколей и буду…
а Павел-то за что около меня?
— Знаешь ты, что он Марильку выдрал за косу, этот чёртов вор, кабацкая душа? Избил сына и её и грозит выгнать их со двора,
а? Знаешь ты? Куда она пойдёт,
ну?
—
А от барина твоего? Записочку к Олимпиаде Даниловне?
Ну? Давай! Я отнесу ей…
Ну, — скорее! — Старик лез на Илью. У парня высохло во рту от страха.
—
А,
ну вас к чёрту! — выругался Лунёв и сел к столу.
— А-а! Обиделся ты, — так!
Ну, мне не до того теперь… Вот что: вызовет тебя следователь, станет расспрашивать, когда ты со мной познакомился, часто ли бывал, — говори всё, как было, по правде… всё подробно, — слышишь?
—
А? Бить хочешь? — сверкнув глазами, зловеще проговорила женщина и тоже оскалила зубы. —
Ну — ударь!
А я отворю дверь и крикну, что ты убил, ты по моему уговору…
Ну — бей!
— Что будет, то будет! — тихо и твёрдо сказал он. — Захочет бог наказать человека — он его везде настигнет. За слова твои — спасибо, Липа… Это ты верно говоришь — я виноват пред тобой… Я думал, ты… не такая.
А ты —
ну, хорошо! Я — виноват…
— Ну-с, прослушайте ваше показание,
а потом подпишите его… — И, закрыв лицо листом исписанной бумаги, он быстро и однотонно начал читать,
а прочитав, сунул в руку Лунёва перо. Илья наклонился над столом, подписал, медленно поднялся со стула и, поглядев на следователя, глухо и твёрдо выговорил...
—
Ну, — несчастье попразднуем!.. В каторгу понадобится идти — вместе айда? Слышишь?
А пока — будем горе с любовью изживать… Теперь мне — хошь жги меня огнём… На душе — легко…
—
А конечно, — на гору! — быстро подхватил Терентий. — Ведь это я так сказал — лёгкая, мол, жизнь-то будет.
Ну,
а пойдёт она в гору.
— Стало быть, должен он знать — откуда явился и как? Душа, сказано, бессмертна — она всегда была… ага? Не то надо знать, как ты родился,
а как понял, что живёшь? Родился ты живой, —
ну,
а когда жив стал? В утробе матерней? Хорошо!
А почему ты не помнишь не только того, как до родов жил, и опосля, лет до пяти, ничего не знаешь? И если душа, — то где она в тебя входит? Ну-ка?
— Знаю! Всяк себя чем-нибудь украшает, но это — маска! Вижу я — дядюшка мой с богом торговаться хочет, как приказчик на отчёте с хозяином. Твой папаша хоругви в церковь пожертвовал, — заключаю я из этого, что он или объегорил кого-нибудь, или собирается объегорить… И все так, куда ни взгляни… На тебе грош,
а ты мне пятак положь… Так и все морочат глаза друг другу да оправданья себе друг у друга ищут.
А по-моему — согрешил вольно или невольно,
ну и — подставляй шею…
Сваха!
А то лучше споём ту, которой ты меня научила… Н-ну…
—
Ну, не скули! — резко остановил его Илья. — Не к чему. Раньше бы присматривал за ними… Ты начала искал,
а они, гляди, — кончили…
— Он мне, значит, и говорит: «У меня, говорит, двое детей… два мальчика. Дескать — надо им няньку,
а нянька есть чужой человек… воровать будет и всё такое… Так ты-де уговори-ка дочь…»
Ну, я и уговорил… и Матица уговорила… Маша — умница, она поняла сразу! Ей податься некуда… хуже бы вышло, лучше — никогда!.. «Всё равно, говорит, я пойду…» И пошла. В три дня всё окрутили… Нам с Матицей дано по трёшной… но только мы их сразу обе пропили вчера!..
Ну и пьёт эта Матица, — лошадь столько не может выпить!..
—
Ну,
а ты теперь — как же? — сказал Лунёв.
— Я теперь — окончательно сопьюсь… Когда Маша была не пристроена, я хоть стеснялся… иной раз и поработаю… вроде совести у меня к ней было…
Ну,
а теперь я знаю, что она сыта, обута, одета и как… в сундук заперта!.. Значит, свободно займусь повсеместным пьянством…
— Вы все знаете Петрушку Филимонова, знаете, что это первый мошенник в улице…
А кто скажет худо про его сына?
Ну, вот вам сын — избитый лежит, может, на всю жизнь изувеченный, —
а отцу его за это ничего не будет. Я же один раз ударил Петрушку — и меня осудят… Хорошо это? По правде это будет? И так во всём — одному дана полная воля,
а другой не посмей бровью шевелить…
— Вы говорили, что галантерейный магазин может дать процентов двадцать и более, смотря по тому, как поставить дело. Ну-с, мы готовы дать вам под вексель на срок — до предъявления, не иначе, — наши деньги,
а вы открываете магазин. Торговать вы будете под моим контролем,
а прибыль мы делим пополам. Товар вы страхуете на моё имя,
а кроме того, вы даёте мне на него ещё одну бумажку — пустая бумажка! Но она необходима для формы. Нуте-ка, подумайте над этим и скажите: да или нет?
—
Ну ещё бы! — закричал околоточный и, сунув руку в карман, заговорил громко и возбуждённо: —
А теперь — пьём шампанское! Шампанское, чёрт побери мою душу! Илья, беги, братец, в погребок, тащи шампань! На — мы тебя угощаем. Спрашивай донского шампанского в девять гривен и скажи, что это мне, Автономову, — тогда за шестьдесят пять отдадут… Живо-о!
— Спасибо, брат! Из ямы тащишь… Только… вот что: мастерскую я не хочу, —
ну их к чёрту, мастерские! Знаю я их… Ты денег — дай,
а я Верку возьму и уеду отсюда. Так и тебе легче — меньше денег возьму, — и мне удобнее. Уеду куда-нибудь и поступлю сам в мастерскую…
—
Ну, и — хорошо! — одобрительно заметил Лунёв. —
А то — больно он страшен…
—
Ну, —
а пришла ты зачем? — спросил Илья.
—
Ну да… Какие у простолюдинов смешные птичьи фамилии: Грачёв, Лунёв, Петухов, Скворцов. В нашем кругу и фамилии лучше, красивее: Автономов! Корсаков! Мой отец — Флорианов!
А когда я была девушкой, за мной ухаживал кандидат на судебные должности Глориантов… Однажды, на катке, он снял с ноги у меня подвязку и пригрозил, что устроит мне скандал, если я сама не приду к нему за ней…
—
Ну как же? — воскликнул Гаврик и поучительно добавил: — Мишка только учится ещё…
А большой — который уж работает.
— Она этого не захочет узнать, братец, — лукаво подмигивая ему, ответил Кирик. — Она знает, что ей это не нужно знать! Мужчина есть петух по природе своей…
Ну,
а ты, братец, как — имеешь даму сердца?
—
А поди ты ко всем чертям с этой самой справедливостью! — бешено закричал Грачёв, вскакивая со стула. — Будь ты справедлив: сытому это не мешает… Слыхал?
Ну, и прощай…
—
Ну ладно, — сказал он, снова усаживаясь на стул. — Я сам возьмусь за это… Ты, Машутка, ночуешь у меня. Ляжешь на моей постели…
а я в магазин уйду…