Осторожно подошел маленький, сухощавый человек, в рваной поддевке с чужого плеча; серое лицо его искажала судорога, раздергивая темные губы в
болезненную улыбку; острый левый глаз непрерывно мигал, над ним вздрагивала седая бровь, разорванная шрамами.
Но он не успел ответить, да и вряд ли бы что ответил, потому что стоял передо мной как истукан все с тою же
болезненною улыбкой и неподвижным взглядом; но вдруг отворилась дверь, и вошла Лиза. Она почти обмерла, увидев нас вместе.
— Кликнул! — прокричала она, вся бледная, с перекосившимся от
болезненной улыбки лицом, — свистнул! Ползи, собачонка!
— Что случилось? — с
болезненной улыбкой повторила княжна. — Он любит не меня, а ее, теперь я в этом окончательно убедилась; да и я больше не люблю его, не люблю, нет, нет, уверяю вас.
— Вы все лжете, — проговорил он медленно и слабо, с искривившимися в
болезненную улыбку губами, — вы мне опять хотите показать, что всю игру мою знаете, все ответы мои заранее знаете, — говорил он, сам почти чувствуя, что уже не взвешивает как должно слов, — запугать меня хотите… или просто смеетесь надо мной…
Неточные совпадения
Не могу выразить, какое
болезненное впечатление произвело на него это известие; лицо его исказилось, как бы перекосилось, кривая
улыбка судорожно стянула губы; под конец он ужасно побледнел и глубоко задумался, потупив глаза.
Взирая на плачущего старца, жены возрыдали; со уст юности отлетела сопутница ее,
улыбка; на лице отрочества явилась робость, неложный знак
болезненного, но неизвестного чувствования; даже мужественной возраст, к жестокости толико привыкший, вид восприял важности.
Я застал Наташу одну. Она тихо ходила взад и вперед по комнате, сложа руки на груди, в глубокой задумчивости. Потухавший самовар стоял на столе и уже давно ожидал меня. Молча и с
улыбкою протянула она мне руку. Лицо ее было бледно, с
болезненным выражением. В
улыбке ее было что-то страдальческое, нежное, терпеливое. Голубые ясные глаза ее стали как будто больше, чем прежде, волосы как будто гуще, — все это так казалось от худобы и болезни.
Как бы в ответ на долгий взгляд Буланина какая-то чудная
улыбка, слабая, грустная и ласковая, чуть-чуть тронула губы Сысоева, а ресницы его опять медленно опустились вниз с
болезненным и усталым выражением.
— Да, есть, — сказал он, открывая взволнованное лицо и глядя прямо на меня. — Есть два различные конца. Только, ради бога, не перебивайте и спокойно поймите меня. Одни говорят, — начал он, вставая и улыбаясь
болезненною, тяжелою
улыбкой, — одни говорят, что А сошел с ума, безумно полюбил Б и сказал ей это… А она только засмеялась. Для нее это были шутки, а для него дело целой жизни.