Неточные совпадения
— Разве же есть где на земле необиженная душа? Меня столько обижали, что я уже устал обижаться. Что поделаешь, если люди
не могут иначе? Обиды мешают дело делать, останавливаться около них — даром время терять. Такая жизнь! Я прежде, бывало, сердился на людей, а подумал, вижу —
не стоит. Всякий боится,
как бы сосед
не ударил, ну и старается поскорее сам в ухо дать. Такая жизнь, ненько моя!
— Так вот! — сказал он,
как бы продолжая прерванный разговор. — Мне с тобой надо поговорить открыто. Я тебя долго оглядывал. Живем мы почти рядом; вижу — народу к тебе ходит много, а пьянства и безобразия нет. Это первое. Если люди
не безобразят, они сразу заметны — что такое? Вот. Я сам глаза людям намял тем, что живу в стороне.
Павел заговорил горячо и резко о начальстве, о фабрике, о том,
как за границей рабочие отстаивают свои права. Рыбин порой ударял пальцем по столу,
как бы ставя точку.
Не однажды он восклицал...
— Насчет господа — вы
бы поосторожнее! Вы —
как хотите! — Переведя дыхание, она с силой, еще большей, продолжала: — А мне, старухе, опереться будет
не на что в тоске моей, если вы господа бога у меня отнимете!
—
Как это вы ходите? И вы, и Наташа? Я
бы не пошла, — боязно! — сказала Власова.
— Говорю я теперь, — продолжала мать, — говорю, сама себя слушаю, — сама себе
не верю. Всю жизнь думала об одном —
как бы обойти день стороной, прожить
бы его незаметно, чтобы
не тронули меня только? А теперь обо всех думаю, может, и
не так понимаю я дела ваши, а все мне — близкие, всех жалко, для всех — хорошего хочется. А вам, Андрюша, — особенно!..
— Обидно это, — а надо
не верить человеку, надо бояться его и даже — ненавидеть! Двоится человек. Ты
бы — только любить хотел, а
как это можно?
Как простить человеку, если он диким зверем на тебя идет,
не признает в тебе живой души и дает пинки в человеческое лицо твое? Нельзя прощать!
Не за себя нельзя, — я за себя все обиды снесу, — но потакать насильщикам
не хочу,
не хочу, чтобы на моей спине других бить учились.
Он ходил по комнате, взмахивая рукой перед своим лицом, и
как бы рубил что-то в воздухе, отсекал от самого себя. Мать смотрела на него с грустью и тревогой, чувствуя, что в нем надломилось что-то, больно ему. Темные, опасные мысли об убийстве оставили ее: «Если убил
не Весовщиков, никто из товарищей Павла
не мог сделать этого», — думала она. Павел, опустив голову, слушал хохла, а тот настойчиво и сильно говорил...
— Мужику
не то интересно, откуда земля явилась, а
как она по рукам разошлась, —
как землю из-под ног у народа господа выдернули? Стоит она или вертится, это
не важно — ты ее хоть на веревке повесь, — давала
бы есть; хоть гвоздем к небу прибей — кормила
бы людей!..
— Жаль,
не было тебя! — сказал Павел Андрею, который хмуро смотрел в свой стакан чая, сидя у стола. — Вот посмотрел
бы ты на игру сердца, — ты все о сердце говоришь! Тут Рыбин таких паров нагнал, — опрокинул меня, задавил!.. Я ему и возражать но мог. Сколько в нем недоверия к людям, и
как он их дешево ценит! Верно говорит мать — страшную силу несет в себе этот человек!..
И,
не скрывая своего удивления, она заговорила,
как бы спрашивая...
— У меня голова кружится, и
как будто я — сама себе чужая, — продолжала мать. — Бывало — ходишь, ходишь около человека прежде чем что-нибудь скажешь ему от души, а теперь — всегда душа открыта, и сразу говоришь такое, чего раньше
не подумала
бы…
Но это желание
не исчезло у нее, и, разливая чай, она говорила, смущенно усмехаясь и
как бы отирая свое сердце словами теплой ласки, которую давала равномерно им и себе...
— Мы тут живем,
как монахи! — сказал Рыбин, легонько ударяя Власову по плечу. — Никто
не ходит к нам, хозяина в селе нет, хозяйку в больницу увезли, и я вроде управляющего. Садитесь-ка за стол. Чай, есть хотите? Ефим, достал
бы молока!
Все замолчали,
не двигаясь,
как бы застыв в одной холодной мысли.
— Красота
какая, Николай Иванович, а? И сколько везде красоты этой милой, — а все от нас закрыто и все мимо летит,
не видимое нами. Люди мечутся — ничего
не знают, ничем
не могут любоваться, ни времени у них на это, ни охоты. Сколько могли
бы взять радости, если
бы знали,
как земля богата,
как много на ней удивительного живет. И все — для всех, каждый — для всего, — так ли?
«Милая ты моя, ведь я знаю, что любишь ты его…» Но
не решалась — суровое лицо девушки, ее плотно сжатые губы и сухая деловитость речи
как бы заранее отталкивали ласку. Вздыхая, мать безмолвно жала протянутую ей руку и думала...
— У меня — двое было. Один, двухлетний, сварился кипятком, другого —
не доносила, мертвый родился, — из-за работы этой треклятой! Радость мне? Я говорю — напрасно мужики женятся, только вяжут себе руки, жили
бы свободно, добивались
бы нужного порядка, вышли
бы за правду прямо,
как тот человек! Верно говорю, матушка?..
Усталая, она замолчала, оглянулась. В грудь ей спокойно легла уверенность, что ее слова
не пропадут бесполезно. Мужики смотрели на нее, ожидая еще чего-то. Петр сложил руки на груди, прищурил глаза, и на пестром лице его дрожала улыбка. Степан, облокотясь одной рукой на стол, весь подался вперед, вытянул шею и
как бы все еще слушал. Тень лежала на лице его, и от этого оно казалось более законченным. Его жена, сидя рядом с матерью, согнулась, положив локти на колена, и смотрела под ноги себе.
— В одной книжке прочитала я слова — бессмысленная жизнь. Это я очень поняла, сразу! Знаю я такую жизнь — мысли есть, а
не связаны и бродят,
как овцы без пастуха, — нечем, некому их собрать… Это и есть — бессмысленная жизнь. Бежала
бы я от нее да и
не оглянулась, — такая тоска, когда что-нибудь понимаешь!
— А у меня ночью, видите ли, обыск был, я подумал —
какая причина?
Не случилось ли чего с вами? Но —
не арестовали. Ведь если
бы вас арестовали, так и меня
не оставили
бы!..
Голые стены комнаты отталкивали тихий звук его голоса,
как бы изумляясь и
не доверяя этим историям о скромных героях, бескорыстно отдавших свои силы великому делу обновления мира.
— Ну! — воскликнула она, махнув рукой. —
Какая там тоска? Страх был —
как бы вот за того или этого замуж
не выдали.
Лениво и тупо оно колебалось где-то вокруг судей,
как бы окутывая их непроницаемым облаком, сквозь которое
не достигало до них ничто извне.
Но она знала, что он подошел к ней ближе всех, и любила его осторожной и
как бы в самое себя
не верящей любовью.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё
бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно
бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были
какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто
бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и
не знают, что такое значит «прикажете принять».
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется,
как будто
бы вчера вы были немножко ниже ростом,
не правда ли?
Хлестаков. Покорно благодарю. Я сам тоже — я
не люблю людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я
бы, признаюсь, больше
бы ничего и
не требовал,
как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.