Неточные совпадения
— Да я уже и жду! — спокойно сказал длинный человек. Его спокойствие, мягкий голос и простота лица ободряли мать. Человек смотрел на нее открыто, доброжелательно, в глубине его прозрачных глаз играла веселая искра,
а во всей фигуре, угловатой, сутулой, с длинными ногами, было что-то забавное и располагающее к нему. Одет он был в синюю рубашку и черные шаровары, сунутые в сапоги. Ей захотелось спросить его — кто он, откуда, давно ли знает ее сына, но
вдруг он весь покачнулся и сам спросил ее...
Появлялись новые люди. В маленькой комнате Власовых становилось тесно и душно. Приходила Наташа, иззябшая, усталая, но всегда неисчерпаемо веселая и живая. Мать связала ей чулки и сама надела на маленькие ноги. Наташа сначала смеялась,
а потом
вдруг замолчала, задумалась и тихонько сказала...
—
А я в получку новые куплю! — ответил он, засмеялся и
вдруг, положив ей на плечо свою длинную руку, спросил: —
А может, вы и есть родная моя мать? Только вам не хочется в том признаться людям, как я очень некрасивый,
а?
—
А я вот вам не верю! —
вдруг возбуждаясь, заявила мать. И, быстро вытирая запачканные углем руки о фартук, она с глубоким убеждением продолжала: — Не понимаете вы веры вашей! Как можно без веры в бога жить такою жизнью?
А взявшись за скобу двери,
вдруг обернулась, негромко спросив...
— Нет, Андрюша, — люди-то, я говорю! —
вдруг с удивлением воскликнула она. — Ведь как привыкли! Оторвали от них детей, посадили в тюрьму,
а они ничего, пришли, сидят, ждут, разговаривают, —
а? Уж если образованные так привыкают, что же говорить о черном-то народе?..
— Я бы спать лег.
А то сидел, сидел,
вдруг пустили, пошел. Устал.
В окно, весело играя, заглядывал юный солнечный луч, она подставила ему руку, и когда он, светлый, лег на кожу ее руки, другой рукой она тихо погладила его, улыбаясь задумчиво и ласково. Потом встала, сняла трубу с самовара, стараясь не шуметь, умылась и начала молиться, истово крестясь и безмолвно двигая губами. Лицо у нее светлело,
а правая бровь то медленно поднималась кверху, то
вдруг опускалась…
По рябому лицу Николая расплылась широкая улыбка, он смотрел на знамя и мычал что-то, протягивая к нему руку,
а потом
вдруг охватил мать этой рукой за шею, поцеловал ее и засмеялся.
— Взять их! —
вдруг крикнул священник, останавливаясь посреди церкви. Риза исчезла с него, на лице появились седые, строгие усы. Все бросились бежать, и дьякон побежал, швырнув кадило в сторону, схватившись руками за голову, точно хохол. Мать уронила ребенка на пол, под ноги людей, они обегали его стороной, боязливо оглядываясь на голое тельце,
а она встала на колени и кричала им...
Иногда Софья негромко, но красиво пела какие-то новые песни о небе, о любви или
вдруг начинала рассказывать стихи о поле и лесах, о Волге,
а мать, улыбаясь, слушала и невольно покачивала головой в ритм стиха, поддаваясь музыке его.
— Иной раз говорит, говорит человек,
а ты его не понимаешь, покуда не удастся ему сказать тебе какое-то простое слово, и одно оно
вдруг все осветит! — вдумчиво рассказывала мать. — Так и этот больной. Я слышала и сама знаю, как жмут рабочих на фабриках и везде. Но к этому сызмала привыкаешь, и не очень это задевает сердце.
А он
вдруг сказал такое обидное, такое дрянное. Господи! Неужели для того всю жизнь работе люди отдают, чтобы хозяева насмешки позволяли себе? Это — без оправдания!
— Кабы не увидал я тебя — хоть назад в тюрьму иди! Никого в городе не знаю,
а в слободу идти — сейчас же схватят. Хожу и думаю — дурак! Зачем ушел?
Вдруг вижу — Ниловна бежит! Я за тобой…
— Потом пошел в земский музей. Походил там, поглядел,
а сам все думаю — как же, куда я теперь? Даже рассердился на себя. И очень есть захотелось! Вышел на улицу, хожу, досадно мне… Вижу — полицейские присматриваются ко всем. Ну, думаю, с моей рожей скоро попаду на суд божий!..
Вдруг Ниловна навстречу бежит, я посторонился да за ней, — вот и все!
—
А вы — кушайте больше! Выздоравливайте скорее для хорошего дела! —
вдруг взволнованно заговорила она, наклоняясь к нему.
— Когда же я боялась? И в первый раз делала это без страха…
а тут
вдруг… — Не кончив фразу, она опустила голову. Каждый раз, когда ее спрашивали — не боится ли она, удобно ли ей, может ли она сделать то или это, — она слышала в подобных вопросах просьбу к ней, ей казалось, что люди отодвигают ее от себя в сторону, относятся к ней иначе, чем друг к другу.
—
А где мой чемодан? —
вдруг и неожиданно для самой себя громко спросила она.
— Почему это начальство
вдруг так обеспокоилось? — говорил он, бегая по комнате. — Семь обысков было ночью. Где же больной,
а?
—
А жандармы не идут! —
вдруг прерывая свой рассказ, воскликнул Николай.
— Мм, — не верит? Значит — не хочет.
А мы с тобой хотим, ну и — верим! — спокойно сказал хозяин и,
вдруг перегнувшись пополам, начал глухо кашлять. Откашлялся, растирая грудь, долго стоял среди комнаты, сопя и разглядывая мать вытаращенными глазами.
— Не увидят! — воскликнула мать. В ее груди
вдруг болезненно ярко вспыхнула все время незаметно тлевшая надежда и оживила ее… «
А может быть, и он тоже…» — думала она, поспешно одеваясь.
— Иной раз кажется — начнут они Пашу обижать, измываться над ним. Ах ты, мужик, скажут, мужицкий ты сын! Что затеял?
А Паша — гордый, он им так ответит! Или — Андрей посмеется над ними. И все они там горячие. Вот и думаешь —
вдруг не стерпит… И засудят так, что уж и не увидишь никогда!
— Ведь вот штука! Глядишь на них, чертей, понимаешь — зря они все это затеяли, напрасно себя губят. И
вдруг начинаешь думать —
а может, их правда? Вспомнишь, что на фабрике они все растут да растут, их то и дело хватают,
а они, как ерши в реке, не переводятся, нет! Опять думаешь —
а может, и сила за ними?
«Нехорошо тебе живется!» —
вдруг ласково подумала мать. Людмила начала читать речь Павла нехотя, потом все ближе наклонялась над бумагой, быстро откидывая прочитанные листки в сторону,
а прочитав, встала, выпрямилась, подошла к матери...
— Что ж, поезжайте! — неохотно согласился доктор. Людмила молчала, задумчиво прохаживаясь по комнате. Лицо у нее потускнело, осунулось,
а голову она держала, заметно напрягая мускулы шеи, как будто голова
вдруг стала тяжелой и невольно опускалась на грудь. Мать заметила это.
— Да, хорошо! — И, точно сообщая тайну, понизив голос, продолжала: — Все — вы, Николай Иванович, все люди правды — тоже рядом!
Вдруг люди стали родными, — понимаю всех. Слов не понимаю,
а все другое — понимаю!
Неточные совпадения
Городничий. Что, Анна Андреевна?
а? Думала ли ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно: тебе и во сне не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и
вдруг; фу-ты, канальство! с каким дьяволом породнилась!
X л е с т
а к о в (принимая деньги).Покорнейше благодарю. Я вам тотчас пришлю их из деревни… у меня это
вдруг… Я вижу, вы благородный человек. Теперь другое дело.
Городничий. Это бы еще ничего, — инкогнито проклятое!
Вдруг заглянет: «
А, вы здесь, голубчик!
А кто, скажет, здесь судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «
А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!
А кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «
А подать сюда Землянику!» Вот что худо!
Анна Андреевна. Ну вот видишь, дура, ну вот видишь: из-за тебя, этакой дряни, гость изволил стоять на коленях;
а ты
вдруг вбежала как сумасшедшая. Ну вот, право, стоит, чтобы я нарочно отказала: ты недостойна такого счастия.
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все
вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку,
а вы вот как со мною поступили!