Неточные совпадения
Которые палубы крышами крыты, а
по крышам коньки резаны, тоже кочета или вязь фигурная, и всё разными красками крашено, и флажки цветные на мачтах птицами бьются; всё это на реке, как в зеркале, и всё движется, живёт, — гуляй,
душа!
— Ты одно помни: нет худа без добра, а и добро без худа — чудо! Господь наш русский он добрый бог, всё терпит. Он видит: наш-то брат не столь зол, сколько глуп. Эх, сынок! Чтобы человека осудить, надо с год подумать. А мы, согрешив по-человечьи, судим друг друга по-звериному: сразу хап за горло и чтобы
душа вон!
При жизни отца он много думал о городе и, обижаясь, что его не пускают на улицу, представлял себе городскую жизнь полной каких-то тайных соблазнов и весёлых затей. И хотя отец внушил ему своё недоверчивое отношение к людям, но это чувство неглубоко легло в
душу юноши и не ослабило его интереса к жизни города. Он ходил
по улицам, зорко и дружественно наблюдая за всем, что ставила на пути его окуровская жизнь.
Матвей ходил в сумерках
по комнате и каким-то маленьким, внезапно проснувшимся кусочком
души понимал, что все это вопросы глупые. Охотнее и легче думалось о мальчике.
— Чего зря лаете? Али не слышите
по звону-то — государь Александра Миколаич
душу богу отдал? Сымай шапки!
И была другая причина, заставлявшая держать Маркушу: его речи о тайных, необоримых силах, которые управляют жизнью людей, легко и плотно сливались со всем, о чём думалось
по ночам, что было пережито и узнано; они склеивали всё прошлое в одно крепкое целое, в серый круг высоких стен, каждый новый день влагался в эти стены, словно новый кирпичик, — эти речи усыпляли
душу, пытавшуюся порою приподняться, заглянуть дальше завтрашнего дня с его клейкой, привычной скукой.
У Маклаковых беда: Фёдоров дядя знахарку Тиунову непосильно зашиб. Она ему утин лечила, да
по старости, а может,
по пьяному делу и урони топор на поясницу ему, он, вскочив с порога, учал её за волосья трепать, да и ударил о порог затылком, голова у неё треснула, и с того она отдала
душу богу.
По городу о суде говорят, да Маклаковы-то богаты, а Тиуниха выпивала сильно; думать надо, что сойдёт, будто в одночасье старуха померла».
Он привык слышать
по утрам неугомонный голос Бориса, от которого скука дома пряталась куда-то. Привык говорить с Евгенией о себе и обо всём свободно, не стесняясь, любил слушать её уверенный голос. И всё яснее чувствовал, что ему необходимы её рассказы, суждения, все эти её речи, иногда непонятные и чуждые его
душе, но всегда будившие какие-то особенные мысли и чувства.
Ему
по природе
души целовальником быть, а он, неизвестно с какой причины, в монахи лезет — это я про дядю своего.
«Вот и покров прошёл. Осень стоит суха и холодна.
По саду летит мёртвый лист, а земля отзывается на шаги
по ней звонко, как чугун. Явился в город проповедник-старичок, собирает людей и о
душе говорит им. Наталья сегодня ходила слушать его, теперь сидит в кухне, плачет, а сказать ничего не может, одно говорит — страшно! Растолстела она безобразно, задыхается даже от жиру и неестественно много ест. А от Евгеньи ни словечка. Забыла».
— Сгниёте вы в грязи, пока, в носах ковыряя,
душу искать станете, не нажили ещё вы её: непосеянного — не сожнёшь! Занимаетесь розысками
души, а чуть что — друг друга за горло, и жизнь с вами опасна, как среди зверей. Человек же в пренебрежении и один на земле, как на болотной кочке, а вокруг трясина да лесная тьма. Каждый один, все потеряны, всюду тревога и безместное брожение
по всей земле. Себя бы допрежде нашли, друг другу подали бы руки крепко и неразрывно…
— Нет, погоди-ка! Кто родит — женщина? Кто ребёнку
душу даёт — ага? Иная до двадцати раз рожает — стало быть, имела до двадцати
душ в себе. А которая родит всего двух ребят, остальные
души в ней остаются и всё во плоть просятся, а с этим мужем не могут они воплотиться, она чувствует. Тут она и начинает бунтовать. По-твоему — распутница, а
по должности её — нисколько.
Евгеньины речи против его речей — просто детские, он же прощупал людей умом своим до глубины. От этого, видно, когда он говорит слова суровые, — глаза его глядят отечески печально и ласково. Странно мне, что к попу он не ходит, да и поп за всё время только дважды был у него; оба раза
по субботам, после всенощной, и они сидели почти до света, ведя беседу о разуме,
душе и боге.
Думаю я про него: должен был этот человек знать какое-то великое счастье, жил некогда великой и страшной радостью, горел в огне — осветился изнутри, не угасил его и себе, и
по сей день светит миру
душа его этим огнём, да не погаснет
по вся дни жизни и до последнего часа.
Ему казалось, что он вылезает на свет из тяжёлого облака, шубой одевавшего и тело и
душу. Прислушиваясь к бунту внутри себя, он твёрдо взошёл
по лестнице трактира и, пройдя через пёстрый зал на балкон, сел за стол, широко распахнув полы сюртука.
— Вам бы, Матвей Савельич, не столь откровенно говорить среди людей, а то непривычны им ваши мысли и несколько пугают. Начальство — не в полиции, а в
душе людской поселилось. Я — понимаю, конечно, добрые ваши намерения и весьма ценю, только — по-моему-с — их надо людям подкладывать осторожно, вроде тихой милостыни, невидимой, так сказать, рукою-с!
Он не знал, что сказать ей, в
душе кипела какая-то муть, хотелось уйти, и было неловко, хотелось спросить о чём-то, но он не находил нужного слова, смущённо передвигая
по столу тарелки со сластями и вазочки с вареньем.
— Мужик — умный, — сказал Никон, усмехаясь. — Забавно мы с ним беседуем иной раз: он мне — хорошая, говорит, у тебя
душа, а человек ты никуда не годный! А я ему — хороший ты человек, а
души у тебя вовсе нет, одни руки везде, пар шестнадцать! Смеётся он. Мужик надёжный, на пустяки себя не разобьёт и за малость не продаст ни себя, ни другого. Ежели бы он Христа продавал — ограбил бы покупателей, прямо бы и сразу
по миру пустил.
Он чувствовал себя за книгою как в полусне, полном печальных видений, и видения эти усыпляли
душу, рассказывая однообразную сказку о безуспешных попытках людей одолеть горе жизни. Иногда вставал из-за стола и долго ходил
по комнате, мысленно оспаривая Марка Васильева, Евгению и других упрямцев.
— Матвей Савельич, примите честное моё слово, от
души: я говорю всё, и спорю, и прочее, а — ведь я ничего не понимаю и не вижу! Вижу — одни волнения и сцепления бунтующих сил, вижу русский народ в подъёме духа, собранный в огромные толпы, а — что к чему и где настоящий путь правды, — это никто мне не мог сказать! Так мельтешит что-то иногда, а что и где — не понимаю! Исполнен жалости и
по горло налит кипящей слезой — тут и всё! И — боюсь: Россия может погибнуть!
— Говорится теперь, Матвей Савельич, множество крутых слов, очень значительных, а также появилось большое число людей с
душой, совершенно открытой для приёма всего! Люди же всё молодые, и поэтому надо бы говорить осторожно и просто, по-азбучному! А осторожность не соблюдается, нет! Поднялся вихрь и засевает открытые сердца сорьём с поверхности земли.