Неточные совпадения
— Про себя? — повторил отец. — Я — что же? Я, брат, не умею про себя-то! Ну, как сбежал отец мой на Волгу, было мне пятнадцать лет. Озорной был. Ты вот тихий, а я — ух какой озорник был! Били меня за это и отец и многие другие, кому надо было. А я не вынослив был на побои, взлупят меня, я — бежать! Вот однажды отец и побей меня в Балахне, а я и убёг на плотах в Кузьдемьянск.
С того и началось житьё моё: потерял ведь я отца-то, да так и не
нашёл никогда — вот какое дело!
На Матвея она смотрела словно сквозь ресницы, он избегал оставаться
с нею один, смущаясь, не
находя, о чём говорить.
На лице женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали постель и,
найдя в углу человека, остановились, тяжело прижимая его к стене. Точно плывя по воздуху, женщина прокрадывалась в угол, она что-то шептала, и казалось, что тени, поднимаясь
с пола, хватают её за ноги, бросаются на грудь и на лицо ей.
— Привык я! — сказал Пушкарь, вздыхая. — Мы
с ним ничего, дружно жили. Уважались оба. Дружба
с человеком — это, брат, не гриб, в лесу не
найдёшь, это, брат, — в сердце растёт!
Здесь он
нашёл недруга в лице сапожника Сетунова: сидя под окнами или на завалинке своей ветхой избы,
с красными облупленными ставнями в один створ, сапожник сучил дратву, стучал молотком, загоняя в каблуки вершковые гвозди, кашлял, хрипел и всех прохожих встречал и провожал прибаутками.
Но самое страшное Матвей
находил в дружеских беседах мужчин о женщинах: всё, что он слышал раньше от и рабочих и помимо воли уловил из бесстыдных разговоров отца
с Пушкарём и Власьевной, — всё это теперь разлилось перед ним до размеров глубокой, грязной лужи, в которой тонула женщина, стыдно обнажённая и, точно пиявками, густо облепленная клейкими, пакостными словами.
— Сгниёте вы в грязи, пока, в носах ковыряя, душу искать станете, не нажили ещё вы её: непосеянного — не сожнёшь! Занимаетесь розысками души, а чуть что — друг друга за горло, и жизнь
с вами опасна, как среди зверей. Человек же в пренебрежении и один на земле, как на болотной кочке, а вокруг трясина да лесная тьма. Каждый один, все потеряны, всюду тревога и безместное брожение по всей земле. Себя бы допрежде
нашли, друг другу подали бы руки крепко и неразрывно…
— А вот, я расскажу, ворона меня любила, это — занятно! Было мне тогда лет шестнадцать,
нашёл я её в кустах, на огороде, крыло у неё сломано и нога, в крови вся. Ну, я её омыл, подвязал кости ниткой
с лучинками; била она меня носом, когда я это делал страсть как, все руки вспухли, — больно ей, конечно! Кричит, бьётся, едва глаза не лишила, да так каждый раз, когда я её перевязывал — бьёт меня не щадя, да и ну!
Когда он свыкся
с людьми и вошёл в круг их мыслей, ему тоже захотелось свободно говорить о том, что особенно бросалось в глаза во время споров, что он
находил неправильным. И сначала робко, конфузливо, потом всё смелее и настойчивее он стал вмешиваться в споры.
К вечеру мысль о женитьбе совершенно пленила его, он рисовал себе одну за другой картины будущей жизни и всё
с большей радостью думал, что вот, наконец,
нашёл себе давно желанное место в жизни — прочное и спокойное.
— Мир душевный и покой только в единении
с господом
находим и нигде же кроме. Надо жить просто,
с доверием ко благости господа, надо жить по-детски, а по-детски и значит по-божьи. Спаситель наш был дитя сердцем, любил детей и сказал о них: «Таковых бо есть царствие небесное».
Кожемякин не
находил ничего, о чём можно бы говорить
с этими людьми; заговорив о городской думе, он получил в ответ...
Глаза её застыли в требовательном ожидании, взгляд их был тяжёл и вызывал определённое чувство. Кожемякин не
находил более слов для беседы
с нею и опасался её вопросов, ему захотелось сердито крикнуть...
Он не знал, что сказать ей, в душе кипела какая-то муть, хотелось уйти, и было неловко, хотелось спросить о чём-то, но он не
находил нужного слова, смущённо передвигая по столу тарелки со сластями и вазочки
с вареньем.
— Чтобы
с эдакой бабой, как я, да не
найти себе счастье — ну, уж извините! Я ему полдуши отдавала — на!
Люба стала главною нитью, связывающею его
с жизнью города: ей были известны все события, сплетни, намерения жителей, и о чём бы она ни говорила, речь её была подобна ручью чистой воды в грязных потоках — он уже
нашёл своё русло и бежит тихонько, светлый по грязи, мимо неё.
«Тем жизнь хороша, что всегда около нас зреет-цветёт юное, доброе сердце, и, ежели хоть немного откроется оно пред тобой, — увидишь ты в нём улыбку тебе. И тем людям, что устали, осердились на всё, — не забывать бы им про это милое сердце, а —
найти его около себя и сказать ему честно всё, что потерпел человек от жизни, пусть знает юность, отчего человеку больно и какие пути ложны. И если знание старцев соединится дружественно
с доверчивой, чистой силой юности — непрерывен будет тогда рост добра на земле».
«Чужими словами говорят», — отметил Кожемякин, никем не замечаемый,
найдя, наконец, место для себя, в углу, между дверью в другую комнату и шкафом
с посудою. Сел и, вслушиваясь в кипучий шум речей, слышал всё знакомые слова.
Неточные совпадения
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит
с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не
нашли другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Только трех Матрен // Да Луку
с Петром // Помяну добром. // У Луки
с Петром // Табачку нюхнем, // А у трех Матрен // Провиант
найдем.
Не видеться ни
с женами, // Ни
с малыми ребятами, // Ни
с стариками старыми, // Покуда спору нашему // Решенья не
найдем, // Покуда не доведаем // Как ни на есть — доподлинно: // Кому жить любо-весело, // Вольготно на Руси?
Доволен Клим. Нашел-таки // По нраву должность! Бегает, // Чудит, во все мешается, // Пить даже меньше стал! // Бабенка есть тут бойкая, // Орефьевна, кума ему, // Так
с ней Климаха барина // Дурачит заодно. // Лафа бабенкам! бегают // На барский двор
с полотнами, //
С грибами,
с земляникою: // Все покупают барыни, // И кормят, и поят!
Поспоривши, повздорили, // Повздоривши, подралися, // Подравшися, удумали // Не расходиться врозь, // В домишки не ворочаться, // Не видеться ни
с женами, // Ни
с малыми ребятами, // Ни
с стариками старыми, // Покуда спору нашему // Решенья не
найдем, // Покуда не доведаем // Как ни на есть — доподлинно, // Кому жить любо-весело, // Вольготно на Руси?