Неточные совпадения
Потянувшись, он долго и пристально смотрел на свои ноги, словно не понимая, зачем они ему, а потом из его рта снова ползли одно за
другим тяжёлые сырые
слова...
Пальцы дрожали, перо прыгало, и вдруг со лба упала на бумагу капля пота. Писатель горестно ахнул: чернила расплывались, от букв пошли во все стороны лапки. А перевернув страницу, он увидал, что фуксин прошёл сквозь бумагу и
слова «деяния же его» окружились синим пятном цвета тех опухолей, которые появлялись после праздников под глазами рабочих. Огорчённый, он решил не трогать эту тетрадку, спрятал её и сшил
другую.
Матвей встал. Ему хотелось что-то сказать, какие-то резкие, суровые
слова, вызвать у людей стыд, жалость
друг к
другу.
Слов таких не нашлось, он перешагнул через скамью и пошёл вон из кухни, сказав...
Матвея поражало обилие позорных
слов в речах людей, поражала лёгкость, с которой люди старались обидеть
друг друга, и малая восприимчивость их к этим обидам.
Кожемякин видит, как всё, что было цветисто и красиво, — ловкость, сила, удаль, пренебрежение к боли, меткие удары, острые
слова, жаркое, ярое веселье — всё это слиняло, погасло, исчезло, и отовсюду, злою струёй, пробивается тёмная вражда чужих
друг другу людей, — та же непонятная вражда, которая в базарные дни разгоралась на Торговой площади между мужиками и мещанами.
— Моя — понимаит. Мине — жалка. Ну, зачем нарочна выдумыват разные слова-та? Самы страшны
слова, какой есть, — ай-яй, нехоруша дела! Сам боится,
другой всё пугаит…
Это грозило какими-то неведомыми тревогами, но вместе с тем возбуждало любопытство, а оно, обтачиваясь с каждым
словом, становилось всё требовательнее и острее. Все трое смотрели
друг на
друга, недоуменно мигая, и говорили вполголоса, а Шакир даже огня в лампе убавил.
Нет, он плохо понимал. Жадно ловил её
слова, складывал их ряды в памяти, но смысл её речи ускользал от него. Сознаться в этом было стыдно, и не хотелось прерывать её жалобу, но чем более говорила она, тем чаще разрывалась связь между её
словами. Вспыхивали вопросы, но не успевал он спросить об одном — являлось
другое и тоже настойчиво просило ответа. В груди у него что-то металось, стараясь за всем поспеть, всё схватить, и — всё спутывало. Но были сегодня в её речи некоторые близкие, понятные мысли.
Потные люди двигались медленно, нехотя, смотрели и небо хмуро и порицающе, а говорили
друг с
другом устало, лениво, безнадёжно и быстро раздражались, кричали, ругаясь зазорными
словами.
Ему вспомнилось, как она первое время жизни в доме шла на завод и мёрзла там, пытаясь разговориться с рабочими; они отвечали ей неохотно, ухмылялись в бороды, незаметно перекидывались
друг с
другом намекающими взглядами, а когда она уходила, говорили о ней похабно и хотя без злобы, но в равнодушии их
слов было что-то худшее, чем злоба.
Вырвалась, как скользкая рыба, отбежала к двери и оттуда, положив руку на крючок, а
другою оправляя кофту, говорила
словами, лишающими силы...
Написав эти строки, он поглядел на них, прищурясь, с тоскою чувствуя, что
слова, как всегда, укоротили, обесцветили мысли, мучившие его, и задумался о тайном смысле
слов, порою неожиданно открывавших пред ним свои ёмкие души и странные связи свои
друг с
другом.
«Всю ночь до света шатался в поле и вспоминал Евгеньины
слова про одинокие города, вроде нашего; говорила она, что их более восьми сотен. Стоят они на земле, один
другого не зная, и, может, в каждом есть вот такой же плутающий человек, так же не спит он по ночам и тошно ему жить. Как господь смотрит на города эти и на людей, подобных мне? И в чём, где оправдание нам?
— Пёс его знает. Нет, в бога он, пожалуй, веровал, а вот людей — не признавал. Замотал он меня — то адовыми муками стращает, то сам в ад гонит и себя и всех; пьянство, и смехи, и распутство, и страшенный слёзный вопль — всё у него в хороводе. Потом пареной калины объелся, подох в одночасье. Ну, подох он, я
другого искать — и нашёл: сидит на Ветлуге в глухой деревеньке, бормочет. Прислушался, вижу — мне годится! Что же, говорю, дедушка, нашёл ты клад, истинное
слово, а от людей прячешь, али это не грех?
Чаще
других, мягче и охотнее отзывался Рогачев, но и он как будто забывал, на этот случай, все
слова, кроме двух...
Его совиные глаза насмешливо округлились, лицо было разрезано тонкой улыбкой на две одинаково неприятные половины, весь он не соответствовал ласковому тону
слов, и казалось в нём говорит кто-то
другой. Максим тоже, видимо, чувствовал это: он смотрел в лицо горбуна неприязненно, сжав губы, нахмурив брови.
Общее дело надо делать, говорят люди и спорят промеж себя неугомонно, откликаясь на каждое неправильно сказанное
слово десятком
других, а на этот десяток — сотнею и больше.
Когда люди, ворча и подвывая, налезали на крыльцо, касаясь трясущимися руками рясы старца и ног его, вытягивая губы, чмокая и бормоча, он болезненно морщился, подбирал ноги под кресло, а келейник, хмурясь, махал на них рукою, — люди откатывались прочь, отталкивая
друг друга, и, в жажде скорее слышать миротворные
слова, сердились
друг на
друга, ворчали.
И заговорили все сразу, не слушая, перебивая
друг друга, многократно повторяя одно и то же
слово и явно осторожничая
друг пред
другом: как бы не промахнуться, не сказать лишнего.
— Не теми ты, Кожемякин,
словами говоришь, а по смыслу — верно! — соглашался Смагин, покровительственно глядя на него. — Всякое сословие должно жить семейно — так! И — верно: когда дворяне крепко
друг за
друга держались — вся Русь у них в кулаке была; так же и купцам надлежит: всякий купец одной руки палец!
Они заспорили, сначала хоть и горячо, но вежливо, подыскивая наиболее круглые и мягкие
слова, а потом всё более сердито, грубо, зло и уже не стесняясь обижать
друг друга.
«Чужими
словами говорят», — отметил Кожемякин, никем не замечаемый, найдя, наконец, место для себя, в углу, между дверью в
другую комнату и шкафом с посудою. Сел и, вслушиваясь в кипучий шум речей, слышал всё знакомые
слова.
Двое, забежав далеко вперёд, раскачали фонарный столб, выдернули его из земли и понесли впереди похоронного хода по тротуару, гроб и провожатые настигли их, но никто не сказал им ни
слова, и Кожемякин видел, как они, не глядя
друг на
друга, положили столб на землю и молча нырнули в туман.
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни
слова поговорить о деле. Ну что,
друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Городничий. Ну, уж вы — женщины! Все кончено, одного этого
слова достаточно! Вам всё — финтирлюшки! Вдруг брякнут ни из того ни из
другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским.
Ты дай нам
слово верное // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, // По совести, по разуму, // По правде отвечать, // Не то с своей заботушкой // К
другому мы пойдем…»
— Уж будто вы не знаете, // Как ссоры деревенские // Выходят? К муженьку // Сестра гостить приехала, // У ней коты разбилися. // «Дай башмаки Оленушке, // Жена!» — сказал Филипп. // А я не вдруг ответила. // Корчагу подымала я, // Такая тяга: вымолвить // Я
слова не могла. // Филипп Ильич прогневался, // Пождал, пока поставила // Корчагу на шесток, // Да хлоп меня в висок! // «Ну, благо ты приехала, // И так походишь!» — молвила //
Другая, незамужняя // Филиппова сестра.
Удары градом сыпались: // — Убью! пиши к родителям! — // «Убью! зови попа!» // Тем кончилось, что прасола // Клим сжал рукой, как обручем, //
Другой вцепился в волосы // И гнул со
словом «кланяйся» // Купца к своим ногам.