Неточные совпадения
В головах кровати, на высокой подставке, горит лампа, ровный свет тепло облил подушки за
спиной старика, его жёлтое голое темя и большие уши, не закрытые узеньким венчиком седых волос.
Потом явилась дородная баба Секлетея, с гладким лицом, тёмными усами над губой и бородавкой на левой щеке. Большеротая, сонная, она не умела сказывать сказки, знала только песни и говорила их быстро, сухо, точно сорока стрекотала. Встречаясь с нею, отец хитро подмигивал, шлёпал ладонью по её широкой
спине, называл гренадёром, и не раз мальчик видел, как он, прижав её где-нибудь
в угол, мял и тискал, а она шипела, как прокисшее тесто.
У ворот на лавочке сидел дворник
в красной кумачной рубахе, синих штанах и босой. Как всегда, он сидел неподвижно, его широкая
спина и затылок точно примёрзли к забору, руки он сунул за пояс, рябое скучное лицо застыло, дышал он медленно и глубоко, точно вино пил. Полузакрытые глаза его казались пьяными, и смотрели они неотрывно.
После свадьбы дома стало скучнее: отец словно
в масле выкупался — стал мягкий, гладкий; расплывчато улыбаясь
в бороду, он ходил — руки за
спиною — по горницам, мурлыкая, подобно сытому коту, а на людей смотрел, точно вспоминая — кто это?
Над ним наклонилась Палага, но он не понимал её речи, с ужасом глядя, как бьют Савку: лёжа у забора вниз лицом, парень дёргал руками и ногами, точно плывя по земле; весёлый, большой мужик Михайло, высоко поднимая ногу, тяжёлыми ударами пятки, чёрной, точно лошадиное копыто, бухал
в его
спину, а коренастый, добродушный Иван, стоя на коленях, истово ударял по шее Савки, точно стараясь отрубить голову его тупым, красным кулаком.
И замолчал, как ушибленный по голове чем-то тяжёлым: опираясь
спиною о край стола, отец забросил левую руку назад и царапал стол ногтями, показывая сыну толстый, тёмный язык. Левая нога шаркала по полу, как бы ища опоры, рука тяжело повисла, пальцы её жалобно сложились горсточкой, точно у нищего, правый глаз, мутно-красный и словно мёртвый, полно налился кровью и слезой, а
в левом горел зелёный огонь. Судорожно дёргая углом рта, старик надувал щёку и пыхтел...
Когда он вошёл
в дом, Михайло, сладостно покрякивая, развязал пояс рубахи и начал прыгать на одном месте: дождь сёк его, а он тряс подол рубахи, обнажая
спину, и ухал...
Взрослые, уступая ему дорогу, крестились, а мальчишки, натыкаясь на него, пугливо отскакивали
в сторону, если же он шёл на них — молча разбегались. И даже храбрый будочник Анкудин Черемис, единолично избивавший сразу несколько человек мастеровых, когда они буянили или колотили жён, играли
в орлянку или когда ему было скучно, — даже Анкудин сторонился Алёши и, тревожно мигая косыми глазами, прятал кулаки за
спину.
Большинство молчало, пристально глядя на землю, обрызганную кровью и мозгом,
в широкую
спину трупа и
в лицо беседовавших людей. Казалось, что некоторые усиленно стараются навсегда запомнить все черты смерти и все речи, вызванные ею.
Был август, на ветле блестело много жёлтых листьев, два из них, узенькие и острые, легли на
спину Ключарева. Над городом давно поднялось солнце, но здесь,
в сыром углу огорода, земля была покрыта седыми каплями росы и чёрной, холодной тенью сарая.
Вздохнув, он оглянулся: Наталья, видимо, задремавшая, ткнула себе иглою
в палец и теперь, вытаращив глаза, высасывала кровь, чмокала и плевала на пол, Шакир, согнув
спину, скрипел по бумаге ржавым пером, а Маркуша, поблескивая лезвием ножа, неутомимо сеял тонкие серпики и кольца стружек.
Кожемякину показалось, что
в голосе её звучит обида. Маркуша осторожно разогнул
спину, приподнял голову и, раздвинув рот до ушей, захихикал...
Хворый человек ложится на порог, на
спину ему кладут голик, которым
в печи жар заметают, а по голику секут топором — не крепко — трижды три раза.
Ходил он, заложив руки за
спину, как, бывало, отец, тяжело шаркая ногами, согнув
спину, спустя голову, — мысленно раздев любимую женщину, нёс её перед собою,
в жарком воздухе ночи, и говорил ей...
Наталья, точно каменная, стоя у печи, заслонив чело широкой
спиной, неестественно громко сморкалась, каждый раз заставляя хозяина вздрагивать. По стенам кухни и по лицам людей расползались какие-то зелёные узоры, точно всё обрастало плесенью, голова Саввы — как морда сома, а пёстрая рожа Максима — железный, покрытый ржавчиной заступ.
В углу, положив длинные руки на плечи Шакира, качался Тиунов, говоря...
С нею было боязно, она казалась безумной, а уйти от неё — некуда было, и он всё прижимался
спиною к чему-то, что качалось и скрипело. Вдруг косенькая укусила его
в плечо и свалилась на пол, стала биться, точно рыба. Савка схватил её за ноги и потащил к двери, крича...
«Вор! Максим!» — сообразил Кожемякин, приходя
в себя, и, когда вор сунул голову под кровать, тяжело свалился с постели на
спину ему, сел верхом и, вцепившись
в волосы, стал стучать головою вора о пол, хрипя...
«Вдруг ударило солнце теплом, и земля за два дня обтаяла, как за неделю;
в ночь сегодня вскрылась Путаница, и нашёлся Вася под мостом, ниже портомойни. Сильно побит, но сам
в реку бросился или сунул кто — не дознано пока. Виня Ефима, полиция допрашивала его, да он столь горем ушиблен, что заговариваться стал и никакого толка от него не добились. Максим держит руки за
спиной и молчит, точно заснул; глаза мутные, зубы стиснул.
А где-нибудь
в сторонке, заложив руки за
спину, поочерёдно подставляя уши новым словам и улыбаясь тёмной улыбкой, камнем стоял Шакир,
в тюбетейке, и казалось, что он пришёл сюда, чтобы наскоро помолиться, а потом быстро уйти куда-то по важному, неотложному делу.
Перешёл улицу наискось, воротился назад и, снова поравнявшись с домом, вытянулся, стараясь заглянуть внутрь комнат. Мешали цветы, стоявшие на подоконниках, сквозь них видно было только сутулую
спину Рогачева да встрёпанную голову Галатской. Постояв несколько минут, вслушиваясь
в озабоченный гул голосов, он вдруг быстро пошёл домой, решительно говоря себе...
Татарин согнул
спину, открыл ею дверь и исчез, а Кожемякин встал, отошёл подальше от окна во двор и, глядя
в пол, замер на месте, стараясь ни о чём не думать, боясь задеть
в груди то неприятное, что всё росло и росло, наполняя предчувствием беды.
Но открыв незапертую калитку, он остановился испуганный, и сердце его упало: по двору встречу ему шёл Максим
в новой синей рубахе, причёсанный и чистенький, точно собравшийся к венцу. Он взглянул
в лицо хозяина, приостановился, приподнял плечи и волком прошёл
в дом, показав Кожемякину широкую
спину и крепкую шею, стянутую воротом рубахи.
Но однажды, поднявшись к старцу Иоанну и оглянув толпу, он заметил
в ней одинокий, тёмный глаз окуровского жителя Тиунова: прислонясь к стволу сосны, заложив руки за
спину, кривой, склонив голову набок, не отрываясь смотрел
в лицо старца и шевелил тёмными губами. Кожемякин быстро отвернулся, но кривой заметил его и дружелюбно кивнул.
Тиунов вскочил, оглянулся и быстро пошёл к реке, расстёгиваясь на ходу, бросился
в воду, трижды шумно окунулся и, тотчас же выйдя, начал молиться: нагой, позолоченный солнцем, стоял лицом на восток, прижав руки к груди, не часто, истово осенял себя крестом, вздёргивал голову и сгибал
спину, а на плечах у него поблескивали капельки воды. Потом торопливо оделся, подошёл к землянке, поклонясь, поздравил всех с добрым утром и, опустившись на песок, удовлетворённо сказал...
Кожемякин смотрел на город из-за
спины ямщика и недоуменно хмурился: жалобно распростёртый
в тесной лощине между рыжих, колючих холмов, Окуров казался странно маленьким, полинявшим, точно ссохся он этим летом.
— Нечего тебе тут делать, — угрюмо ответила она, не глядя на него, откачнулась к стене, оперлась о неё широкой
спиной и снова завыла,
в явном страхе, отчаянно и приглушённо...
Упершись руками
в узкие бёдра, выгибая
спину и показывая девичью, едва очерченную грудь, она прошлась по комнате, жалуясь...