Неточные совпадения
— Оставь, кажется, кто-то пришел, —
услышал он сухой шепот матери; чьи-то ноги тяжело шаркнули по полу, брякнула знакомым звуком медная дверца кафельной печки, и снова установилась тишина, подстрекая вслушаться
в нее. Шепот матери удивил Клима, она никому не говорила ты, кроме отца, а отец вчера уехал на лесопильный завод. Мальчик осторожно подвинулся к дверям столовой, навстречу ему вздохнули тихие, усталые
слова...
Писатель был страстным охотником и любил восхищаться природой. Жмурясь, улыбаясь, подчеркивая
слова множеством мелких жестов, он рассказывал о целомудренных березках, о задумчивой тишине лесных оврагов, о скромных цветах полей и звонком пении птиц, рассказывал так, как будто он первый увидал и
услышал все это. Двигая
в воздухе ладонями, как рыба плавниками, он умилялся...
Напряженно вслушиваясь
в их спор, Клим
слышал, что хотя они кричат
слова обычные, знакомые ему, но связь этих
слов неуловима, а смысл их извращается каждым из спорящих по-своему.
Во флигеле Клим чувствовал себя все более не на месте. Все, что говорилось там о народе, о любви к народу, было с детства знакомо ему, все
слова звучали пусто, ничего не задевая
в нем. Они отягощали скукой, и Клим приучил себя не
слышать их.
Его уже давно удручали эти
слова, он никогда не
слышал в них ни радости, ни удовольствия. И все стыднее были однообразные ласки ее, заученные ею, должно быть, на всю жизнь. Порою необходимость
в этих ласках уже несколько тяготила Клима, даже колебала его уважение к себе.
Клим
слышал ее нелепые
слова сквозь гул
в голове, у него дрожали ноги, и, если бы Рита говорила не так равнодушно, он подумал бы, что она издевается над ним.
— Нет, конечно. Но есть
слова, которые не очень радостно
слышать от женщины. Тем более от женщины, очень осведомленной
в обычаях французской галантности.
Он отшучивался неловко, смущенно, ему казалось, что
в их
словах он
слышит досаду и раздражение людей, которым помешали.
Она была одета парадно, как будто ожидала гостей или сама собралась
в гости. Лиловое платье, туго обтягивая бюст и торс, придавало ее фигуре что-то напряженное и вызывающее. Она курила папиросу, это — новость. Когда она сказала: «Бог мой, как быстро летит время!» —
в тоне ее
слов Клим
услышал жалобу, это было тоже не свойственно ей.
— Когда роешься
в книгах — время течет незаметно, и вот я опоздал домой к чаю, — говорил он, выйдя на улицу, морщась от солнца.
В разбухшей, измятой шляпе,
в пальто, слишком широком и длинном для него, он был похож на банкрота купца, который долго сидел
в тюрьме и только что вышел оттуда. Он шагал важно, как гусь, держа руки
в карманах, длинные рукава пальто смялись глубокими складками. Рыжие щеки Томилина сыто округлились, голос звучал уверенно, и
в словах его Клим
слышал строгость наставника.
—
В притчу эту я тоже не верю, —
услышал Клим тихие
слова.
В этих трех
словах Клим
слышал свою правду. Он сердито посоветовал...
Клим встал, закрыл окна,
в стекла начал буйно хлестать ливень;
в мокром шуме Клим
слышал четкие
слова...
— Мне кажется, что все, что я уже знаю, — не нужно знать. Но все-таки я попробую учиться, —
слышал он задумчивые
слова. — Не
в Москве, суетливой, а, может быть,
в Петербурге. А
в Париж нужно ехать, потому что там Алина и ей — плохо. Ты ведь знаешь, что я люблю ее…
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его
в поле, на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать,
слышал ее твердые
слова, за которыми все-таки слышно было и страх и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами
в лицо матери.
Даже для Федосовой он с трудом находил те большие
слова, которыми надеялся рассказать о ней, а когда произносил эти
слова,
слышал, что они звучат сухо, тускло. Но все-таки выходило как-то так, что наиболее сильное впечатление на выставке всероссийского труда вызвала у него кривобокая старушка. Ему было неловко вспомнить о надеждах, связанных с молодым человеком, который оставил
в памяти его только виноватую улыбку.
Самгину казалось, что становится все более жарко и солнце жестоко выжигает
в его памяти
слова, лица, движения людей. Было странно
слышать возбужденный разноголосый говор каменщиков, говорили они так громко, как будто им хотелось заглушить крики солдат и чей-то непрерывный, резкий вой...
Клим улыбнулся, внимательно следя за мягким блеском бархатных глаз; было
в этих глазах нечто испытующее, а
в тоне Прейса он
слышал и раньше знакомое ему сознание превосходства учителя над учеником. Вспомнились
слова какого-то антисемита из «Нового времени»: «Аристократизм древней расы выродился у евреев
в хамство».
«Что же я тут буду делать с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не
слышать отца, вслушивался
в шум ресторана за окном. Оркестр перестал играть и начал снова как раз
в ту минуту, когда
в комнате явилась еще такая же серая женщина, но моложе, очень стройная, с четкими формами,
в пенсне на вздернутом носу. Удивленно посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося
слова...
— Подумайте, Клим Иванович, о себе, подумайте без страха пред
словами и с любовью к родине, — посоветовал жандарм, и
в голосе его Клим
услышал ноты искреннего доброжелательства.
Варвара явилась после одиннадцати часов. Он
услышал ее шаги на лестнице и сам отпер дверь пред нею, а когда она, не раздеваясь, не сказав ни
слова, прошла
в свою комнату, он, видя, как неверно она шагает, как ее руки ловят воздух, с минуту стоял
в прихожей, чувствуя себя оскорбленным.
У него дрожали ноги, голос звучал где-то высоко
в горле, размахивая портфелем, он говорил, не
слыша своих
слов, а кругом десятки голосов кричали...
В словах ее Самгин
услышал нечто чрезмерное и не ответил ей. Дома она снова заговорила о Лютове...
Особенно был раздражен бритоголовый человек, он расползался по столу, опираясь на него локтем, протянув правую руку к лицу Кутузова. Синий шар головы его теперь пришелся как раз под опаловым шаром лампы, смешно и жутко повторяя его.
Слов его Самгин не
слышал, а
в голосе чувствовал личную и горькую обиду. Но был ясно слышен сухой голос Прейса...
Самгину показалось, что он
слышит в словах Кутузова нечто близкое унынию, и пожалел, что не видит лица, — Кутузов стоял, наклоня голову, разбирая папиросы
в коробке, Самгин предложил ему закусить.
Самгин насторожился;
в словах ее было что-то умненькое. Неужели и она будет философствовать
в постели, как Лидия, или заведет какие-нибудь деловые разговоры, подобно Варваре? Упрека
в ее беззвучных
словах он не
слышал и не мог видеть, с каким лицом она говорит. Она очень растрогала его нежностью, ему казалось, что таких ласк он еще не испытывал, и у него было желание сказать ей особенные
слова благодарности. Но
слов таких не находилось, он говорил руками, а Никонова шептала...
— Тихонько — можно, — сказал Лютов. — Да и кто здесь знает, что такое конституция, с чем ее едят? Кому она тут нужна? А
слышал ты: будто
в Петербурге какие-то хлысты, анархо-теологи, вообще — черти не нашего бога, что-то вроде цезаропапизма проповедуют? Это, брат, замечательно! — шептал он, наклоняясь к Самгину. — Это — очень дальновидно! Попы, люди чисто русской крови, должны сказать свое
слово! Пора. Они — скажут, увидишь!
В том, как доктор выколачивал из черепа глуховатые
слова, и во всей его неряшливой, сутулой фигуре было нечто раздражавшее Самгина. И было нелепо
слышать, что этот измятый жизнью старик сочувствует большевикам.
Звонок трещал все более часто и судорожно; Морозов, щупая отвисший карман пиджака, выбегал
в прихожую, и Клим
слышал, как там возбужденные голоса, захлебываясь
словами, рассказывали, что перебиты сотни рабочих, Гапон — тоже убит.
Отделился и пошел навстречу Самгину жандарм, блестели его очки;
в одной руке он держал какие-то бумаги, пальцы другой дергали на груди шнур револьвера, а сбоку жандарма и на шаг впереди его шагал Судаков, натягивая обеими руками картуз на лохматую голову; луна хорошо освещала его сухое, дерзкое лицо и медную пряжку ремня на животе; Самгин
слышал его угрюмые
слова...
Жутко было
слышать его тяжелые вздохи и
слова, которыми он захлебывался. Правой рукой он мял щеку, красные пальцы дергали волосы, лицо его вспухало, опадало, голубенькие зрачки точно растаяли
в молоке белков. Он был жалок, противен, но — гораздо более — страшен.
Все это текло мимо Самгина, но было неловко, неудобно стоять
в стороне, и раза два-три он посетил митинги местных политиков. Все, что
слышал он, все речи ораторов были знакомы ему; он отметил, что левые говорят громко, но
слова их стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из последних сил. Он признал, что самое дельное было сказано
в городской думе, на собрании кадетской партии, членом ее местного комитета — бывшим поверенным по делам Марины.
Все, что он
слышал, было совершенно незначительно
в сравнении с тем, что он видел. Цену
слов он знал и не мог ценить ее
слова выше других, но
в памяти его глубоко отчеканилось ее жутковатое лицо и горячий, страстный блеск золотистых глаз.
Нечто похожее Самгин
слышал от Марины, и
слова старика легко ложились
в память, но говорил старик долго, с торжественной злобой, и слушать его было скучно.
Он
слышал тревогу
в словах матери, но тревога эта казалась ему вызванной не соображениями о займах, а чем-то другим. Так и было.
Затем он быстро встряхнул
в памяти сказанное ею и не
услышал в словах Лютова ничего обидного для себя.
— Как страшно, — пробормотала она, глядя
в лицо Самгина, влажные глаза ее широко открыты и рот полуоткрыт, но лицо выражало не страх, а скорее растерянность, удивление. — Я все время
слышу его
слова.
Клим Иванович тоже слушал чтение с приятным чувством, но ему не хотелось совпадать с Дроновым
в оценке этой книги. Он
слышал, как вкусно торопливый голосок произносит необычные фразы, обсасывает отдельные
слова, смакует их. Но замечания, которыми Дронов все чаще и обильнее перебивал текст книги, скептические восклицания и мимика Дронова казались Самгину пошлыми, неуместными, раздражали его.
Печали
в словах ее Самгин не
слышал. Он спросил: кто это — Твердохлебов?
За большим столом военные и штатские люди, мужчины и женщины, стоя, с бокалами
в руках, запели «Боже, царя храни» отчаянно громко и оглушая друг друга, должно быть, не
слыша, что поют неверно, фальшиво. Неистовое пение оборвалось на
словах «сильной державы» — кто-то пронзительно закричал...
Его слушали так же внимательно, как всех, чувствовалось, что каждому хочется сказать или
услышать нечто твердое, успокаивающее, найти какое-то историческое, объединяющее
слово, а для Самгина
в метелице речей,
слов звучало простое солдатское...