Неточные совпадения
Потом снова скакали взмыленные лошади Власовского, кучер останавливал их на скаку, полицмейстер, стоя, размахивал
руками, кричал в окна домов, на рабочих, на
полицейских и мальчишек, а окричав людей, устало валился на сиденье коляски и толчком в спину кучера снова гнал лошадей. Длинные усы его, грозно шевелясь, загибались к затылку.
Кричал на немецком языке, на французском, по-румынски, но
полицейский, отмахнувшись от него, как от дыма, снял с правой
руки своей новенькую перчатку и отошел прочь, закуривая папиросу.
А когда все это неистовое притихло, во двор вошел щеголеватый помощник
полицейского пристава, сопровождаемый бритым человеком в темных очках, вошел, спросил у Клима документы, передал их в
руку человека в очках, тот посмотрел на бумаги и, кивнув головой в сторону ворот, сухо сказал...
Он понимал, что обыск не касается его, чувствовал себя спокойно, полусонно. У двери в прихожую сидел
полицейский чиновник, поставив шашку между ног и сложив на эфесе очень красные кисти
рук, дверь закупоривали двое неподвижных понятых. В комнатах, позванивая шпорами, рылись жандармы, передвигая мебель, снимая рамки со стен; во всем этом для Самгина не было ничего нового.
В глазах Самгина все качалось, подпрыгивало, мелькали
руки, лица, одна из них сорвала с него шляпу, другая выхватила портфель, и тут Клим увидал Митрофанова, который, оттолкнув
полицейского, сказал спокойно...
Поставив Клима впереди себя, он растолкал его телом студентов, а на свободном месте взял за
руку и повел за собою. Тут Самгина ударили чем-то по голове. Он смутно помнил, что было затем, и очнулся, когда Митрофанов с
полицейским усаживали его в сани извозчика.
Горбоносый казацкий офицер, поставив коня своего боком к фронту и наклонясь, слушал большого, толстого
полицейского пристава; пристав поднимал к нему
руки в белых перчатках, потом, обернувшись к толпе лицом, закричал и гневно и умоляюще...
Заходило солнце, снег на памятнике царя сверкал рубинами, быстро шли гимназистки и гимназисты с коньками в
руках; проехали сани, запряженные парой серых лошадей; лошади были покрыты голубой сеткой, в санях сидел большой военный человек, два
полицейских скакали за ним, черные кони блестели, точно начищенные ваксой.
Второй
полицейский, лысый, без шапки, сидел на снегу; на ногах у него лежала боковина саней, он размахивал
рукой без перчатки и кисти, — из
руки брызгала кровь, — другой
рукой закрывал лицо и кричал нечеловеческим голосом, похожим на блеяние овцы.
Он остановился на углу, оглядываясь: у столба для афиш лежала лошадь с оторванной ногой, стоял
полицейский, стряхивая перчаткой снег с шинели, другого вели под
руки, а посреди улицы — исковерканные сани, красно-серая куча тряпок, освещенная солнцем; лучи его все больше выжимали из нее крови, она как бы таяла...
В городе, подъезжая к дому Безбедова, он увидал среди улицы забавную группу:
полицейский, с разносной книгой под мышкой, старуха в клетчатой юбке и с палкой в
руках, бородатый монах с кружкой на груди, трое оборванных мальчишек и педагог в белом кителе — молча смотрели на крышу флигеля; там, у трубы, возвышался, качаясь, Безбедов в синей блузе, без пояса, в полосатых брюках, — босые ступни его ног по-обезьяньи цепко приклеились к тесу крыши.
Когда Самгин выбежал на двор, там уже суетились люди, — дворник Панфил и
полицейский тащили тяжелую лестницу, верхом на крыше сидел, около трубы, Безбедов и рубил тес. Он был в одних носках, в черных брюках, в рубашке с накрахмаленной грудью и с незастегнутыми обшлагами; обшлага мешали ему, ерзая по
рукам от кисти к локтям; он вонзил топор в крышу и, обрывая обшлага, заревел...
А рядом с Климом стоял кудрявый парень, держа в
руках железный лом, и — чихал; чихнет, улыбнется Самгину и, мигая, пристукивая ломом о булыжник, ждет следующего чиха. Во двор, в голубоватую кисею дыма, вбегали пожарные, влача за собою длинную змею с медным жалом. Стучали топоры, трещали доски, падали на землю, дымясь и сея золотые искры;
полицейский пристав Эгге уговаривал зрителей...
Неточные совпадения
Посреди улицы стояла коляска, щегольская и барская, запряженная парой горячих серых лошадей; седоков не было, и сам кучер, слезши с козел, стоял подле; лошадей держали под уздцы. Кругом теснилось множество народу, впереди всех
полицейские. У одного из них был в
руках зажженный фонарик, которым он, нагибаясь, освещал что-то на мостовой, у самых колес. Все говорили, кричали, ахали; кучер казался в недоумении и изредка повторял:
С внешней стороны теснил только
полицейский надзор; не могу сказать, чтоб он был очень докучлив, но неприятное чувство дамокловой трости, занесенной
рукой квартального, очень противно.
Свинцовая
рука царя не только задушила гениальное произведение в колыбели, не только уничтожила самое творчество художника, запутав его в судебные проделки и следственные
полицейские уловки, но она попыталась с последним куском хлеба вырвать у него честное имя, выдать его за взяточника, казнокрада.
Умирающей
рукой некогда любимый поэт, сделавшийся святошей от болезни и славянофилом по родству, хотел стегнуть нас; по несчастию, он для этого избрал опять-таки
полицейскую нагайку.
Я бывал у них и всякий раз проходил той залой, где Цынский с компанией судил и рядил нас; в ней висел, тогда и потом, портрет Павла — напоминовением ли того, до чего может унизить человека необузданность и злоупотребление власти, или для того, чтоб поощрять
полицейских на всякую свирепость, — не знаю, но он был тут с тростью в
руках, курносый и нахмуренный, — я останавливался всякий раз пред этим портретом, тогда арестантом, теперь гостем.