Неточные совпадения
Он видел себя умнее всех в классе, он уже
прочитал не мало таких
книг, о которых его сверстники
не имели понятия, он чувствовал, что даже мальчики старше его более дети, чем он.
Она
не любила
читать книги, — откуда она знает то, о чем говорит?
— Зачем ты, Иван, даешь
читать глупые
книги? — заговорила Лидия. — Ты дал Любе Сомовой «Что делать?», но ведь это же глупый роман! Я пробовала
читать его и —
не могла. Он весь
не стоит двух страниц «Первой любви» Тургенева.
Они, трое, все реже посещали Томилина. Его обыкновенно заставали за
книгой,
читал он — опираясь локтями о стол, зажав ладонями уши. Иногда — лежал на койке, согнув ноги, держа
книгу на коленях, в зубах его торчал карандаш. На стук в дверь он никогда
не отвечал, хотя бы стучали три, четыре раза.
— Ты
не понял? — удивился тот и, открыв
книгу,
прочитал одну из первых фраз предисловия автора...
— В России говорят
не о том, что важно,
читают не те
книги, какие нужно, делают
не то, что следует, и делают
не для себя, а — напоказ.
Когда Клим Самгин
читал книги и стихи на темы о любви и смерти, они
не волновали его.
Ночью он
прочитал «Слепых» Метерлинка. Монотонный язык этой драмы без действия загипнотизировал его, наполнил смутной печалью, но смысл пьесы Клим
не уловил. С досадой бросив
книгу на пол, он попытался заснуть и
не мог. Мысли возвращались к Нехаевой, но думалось о ней мягче. Вспомнив ее слова о праве людей быть жестокими в любви, он спросил себя...
— Разве ты со зла советовал мне
читать «Гигиену брака»? Но я
не читала эту
книгу, в ней ведь, наверное,
не объяснено, почему именно я нужна тебе для твоей любви? Это — глупый вопрос? У меня есть другие, глупее этого. Вероятно, ты прав: я — дегенератка, декадентка и
не гожусь для здорового, уравновешенного человека. Мне казалось, что я найду в тебе человека, который поможет… впрочем, я
не знаю, чего ждала от тебя.
— Давно
не слыхал хорошей музыки. У Туробоева поиграем, попоем. Комическое учреждение это поместье Туробоева. Мужики изгрызли его, точно крысы. Вы, Самгин, рыбу удить любите? Вы
прочитайте Аксакова «Об уженье рыбы» — заразитесь! Удивительная
книга, так, знаете, написана — Брем позавидовал бы!
— Да, — сказала Варвара. — Впрочем — нет. Я
не читала эту
книгу. Как ты можешь вспоминать здесь Гончарова?
Книг они
не читают, и разум их
не развращен спорами о том, кто прав: Ницше или Толстой, Маркс или Бернштейн.
Посмотрев, как хлопотливо порхают в придорожном кустарнике овсянки, он в сотый раз подумал: с детства, дома и в школе, потом — в университете его начиняли массой ненужных, обременительных знаний, идей, потом он
прочитал множество
книг и вот
не может найти себя в паутине насильно воспринятого чужого…
— Да, ты —
не из тех рыб, которые ловятся на блесну! Я — тоже
не из них. Томилин, разумеется, каталог
книг, которые никто
не читает, и самодовольный идиот. Пророчествует — со страха, как все пророки. Ну и — к черту его!
— Вот — соседи мои и знакомые
не говорят мне, что я
не так живу, а дети, наверное, сказали бы. Ты слышишь, как в наши дни дети-то кричат отцам —
не так, все —
не так! А как марксисты народников зачеркивали? Ну — это политика! А декаденты? Это уж — быт, декаденты-то! Они уж отцам кричат:
не в таких домах живете,
не на тех стульях сидите,
книги читаете не те! И заметно, что у родителей-атеистов дети — церковники…
Кроме этого, он ничего
не нашел, может быть — потому, что торопливо искал. Но это
не умаляло ни женщину, ни его чувство досады; оно росло и подсказывало: он продумал за двадцать лет огромную полосу жизни, пережил множество разнообразных впечатлений, видел людей и
прочитал книг, конечно, больше, чем она; но он
не достиг той уверенности суждений, того внутреннего равновесия, которыми, очевидно, обладает эта большая, сытая баба.
«Если она
читала не те
книги, какие
читал я, — этим еще ничего
не объясняется. Ее слова о духе — какая-то наивная чепуха…»
— То-то, — удовлетворенно сказал седобровый, усаживаясь рядом с ним. — Разве можно
книги ногами попирать? Тем более, что это — «Система логики» Милля, издание Вольфа, шестьдесят пятого года.
Не читали, поди-ко, а — попираете!
В жизнь Самгина бесшумно вошел Миша. Он оказался исполнительным лакеем, бумаги переписывал
не быстро, но четко, без ошибок, был молчалив и смотрел в лицо Самгина красивыми глазами девушки покорно, даже как будто с обожанием. Чистенький, гладко причесанный, он сидел за маленьким столом в углу приемной, у окна во двор, и, приподняв правое плечо, засевал бумагу аккуратными, круглыми буквами. Попросил разрешения
читать книги и, получив его, тихо сказал...
Он отказался, а она все-таки увеличила оклад вдвое. Теперь, вспомнив это, он вспомнил, что отказаться заставило его смущение, недостойное взрослого человека: выписывал и
читал он по преимуществу беллетристику русскую и переводы с иностранных языков; почему-то
не хотелось, чтоб Марина знала это. Но серьезные
книги утомляли его, обильная политическая литература и пресса раздражали. О либеральной прессе Марина сказала...
После тяжелой, жаркой сырости улиц было очень приятно ходить в прохладе пустынных зал. Живопись
не очень интересовала Самгина. Он смотрел на посещение музеев и выставок как на обязанность культурного человека, — обязанность, которая дает темы для бесед. Картины он обычно
читал, как
книги, и сам видел, что это обесцвечивает их.
«Свободным-то гражданином, друг мой, человека
не конституции,
не революции делают, а самопознание. Ты вот возьми Шопенгауэра, почитай прилежно, а после него — Секста Эмпирика о «Пирроновых положениях». По-русски, кажется, нет этой
книги, я по-английски
читала, французское издание есть. Выше пессимизма и скепсиса человеческая мысль
не взлетала, и,
не зная этих двух ее полетов, ни о чем
не догадаешься, поверь!»
— Для серьезной оценки этой
книги нужно, разумеется,
прочитать всю ее, — медленно начал он, следя за узорами дыма папиросы и с трудом думая о том, что говорит. — Мне кажется — она более полемична, чем следовало бы. Ее идеи требуют… философского спокойствия. И
не таких острых формулировок… Автор…
Вообще это газетки группы интеллигентов, которые, хотя и понимают, что страна безграмотных мужиков нуждается в реформах, а
не в революции, возможной только как «бунт, безжалостный и беспощадный», каким были все «политические движения русского народа», изображенные Даниилом Мордовцевым и другими народолюбцами,
книги которых он
читал в юности, но, понимая,
не умеют говорить об этом просто, ясно, убедительно.
Неточные совпадения
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что
книга книге розь? // Когда мужик
не Блюхера // И
не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой люди, люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их
книги прочитать…
Заметив любознательность // Крестьян, дворовый седенький // К ним с
книгой подошел: // — Купите! — Как ни тужился, // Мудреного заглавия //
Не одолел Демьян: // «Садись-ка ты помещиком // Под липой на скамеечку // Да сам ее
читай!»
Стародум(распечатав и смотря на подпись). Граф Честан. А! (Начиная
читать, показывает вид, что глаза разобрать
не могут.) Софьюшка! Очки мои на столе, в
книге.
Вронский взглянул на них, нахмурился и, как будто
не заметив их, косясь на
книгу, стал есть и
читать вместе.
Другое было то, что,
прочтя много
книг, он убедился, что люди, разделявшие с ним одинаковые воззрения, ничего другого
не подразумевали под ними и что они, ничего
не объясняя, только отрицали те вопросы, без ответа на которые он чувствовал, что
не мог жить, а старались разрешить совершенно другие,
не могущие интересовать его вопросы, как, например, о развитии организмов, о механическом объяснении души и т. п.