Неточные совпадения
Пила и
ела она как бы насилуя себя, почти с отвращением, и
было ясно, что это
не игра,
не кокетство. Ее тоненькие пальцы даже нож и вилку держали неумело, она брезгливо отщипывала маленькие кусочки
хлеба, птичьи глаза ее смотрели на хлопья мякиша вопросительно, как будто она думала:
не горько ли это вещество,
не ядовито ли?
Другой актер
был не важный: лысенький, с безгубым ртом, в пенсне на носу, загнутом, как у ястреба; уши у него
были заячьи, большие и чуткие. В сереньком пиджачке, в серых брючках на тонких ногах с острыми коленями, он непоседливо суетился, рассказывал анекдоты, водку
пил сладострастно, закусывал только ржаным
хлебом и, ехидно кривя рот, дополнял оценки важного актера тоже тремя словами...
Прищурив левый глаз, он
выпил и сунул в рот маленький кусочек
хлеба с маслом; это
не помешало ему говорить.
Приходил Митрофанов,
не спеша
выпивал пять-шесть стаканов чаю, безразлично кушал
хлеб, бисквиты, кушал все, что можно
было съесть, и вносил успокоение.
— В кусочки, да! Хлебушка у них — ни
поесть, ни посеять. А в магазее
хлеб есть, лежит. Просили они на посев —
не вышло, отказали им. Вот они и решили самосильно взять
хлеб силою бунта, значит. Они еще в среду хотели дело это сделать, да приехал земской, напугал. К тому же и день будний,
не соберешь весь-то народ, а сегодня — воскресенье.
— Да — как же, — обиженно заговорил Косарев. — Али это порядок:
хлеб воровать? Нет, господин, я своевольства
не признаю. Конечно: и
есть — надо, и сеять — пора. Ну, все-таки: начальство-то знает что-нибудь али —
не знает?
Этого он
не мог представить, но подумал, что, наверное, многие рабочие
не пошли бы к памятнику царя, если б этот человек
был с ними. Потом память воскресила и поставила рядом с Кутузовым молодого человека с голубыми глазами и виноватой улыбкой; патрона, который демонстративно смахивает платком табак со стола; чудовищно разжиревшего Варавку и еще множество разных людей. Кутузов
не терялся в их толпе,
не потерялся он и в деревне, среди сурово настроенных мужиков, которые растащили
хлеб из магазина.
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость. В темноватой столовой, с одним окном, смотревшим в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки с
хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца. Самгин
ел и думал, что, хотя квартира эта в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди в ней, конечно, из числа тех, с которыми история
не считается, отбросила их в сторону.
Когда он вышел в столовую, Настя резала
хлеб на доске буфета с такой яростью, как однажды Анфимьевна — курицу: нож
был тупой, курица,
не желая умирать, хрипела, билась.
— Разве? Очень хорошо… то
есть хорошо, что
не сообщали, — добавил он, еще раз пожав руку Самгина. — Ну, я — ухожу. Спасибо за хлеб-соль!
Вот он кончил наслаждаться телятиной, аккуратно, как парижанин, собрал с тарелки остатки соуса куском
хлеба, отправил в рот, проглотил, запил вином, благодарно пошлепал ладонями по щекам своим. Все это почти
не мешало ему извергать звонкие словечки, и можно
было думать, что пища, попадая в его желудок, тотчас же переваривается в слова. Откинув плечи на спинку стула, сунув руки в карманы брюк, он говорил...
— А может
быть, чугун пойдет «Русскому обществу для изготовления снарядов» и другим фабрикам этого типа? У нас
не хватает
не только чугуна и железа, но также цемента, кирпича, и нам нужно очень много продать
хлеба, чтоб купить все это.
И
будут решать их
не единицы, устрашенные сознанием одиночества своего, беззащитности своей, а миллионы умов, освобожденных от забот о добыче куска
хлеба, — вот как!
Неточные совпадения
Купцы. Да уж куда милость твоя ни запроводит его, все
будет хорошо, лишь бы, то
есть, от нас подальше.
Не побрезгай, отец наш,
хлебом и солью: кланяемся тебе сахарцом и кузовком вина.
Заколосится
хлеб, // Подавишься ты колосом — //
Не будешь куковать!
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы землю
не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько
было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И
пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда с веселой песнею, // А сани с горькой думою: // Телега
хлеб домой везет, // А сани — на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой грех — недоглядел!..»
Нет
хлеба — у кого-нибудь // Попросит, а за соль // Дать надо деньги чистые, // А их по всей вахлачине, // Сгоняемой на барщину, // По году гроша
не было!
Цыфиркин. Сам праздно
хлеб ешь и другим ничего делать
не даешь; да ты ж еще и рожи
не уставишь.