Неточные совпадения
— В России живет два племени: люди одного — могут
думать и говорить только
о прошлом, люди другого — лишь
о будущем и, непременно, очень отдаленном. Настоящее, завтрашний
день, почти никого
не интересует.
— Нет, — сказал Клим и, сняв очки, протирая стекла, наклонил голову. Он знал, что лицо у него злое, и ему
не хотелось, чтоб мать видела это. Он чувствовал себя обманутым, обокраденным. Обманывали его все: наемная Маргарита, чахоточная Нехаева, обманывает и Лидия, представляясь
не той, какова она на самом
деле, наконец обманула и Спивак, он уже
не может
думать о ней так хорошо, как
думал за час перед этим.
— Зачем говорю? — переспросила она после паузы. — В одной оперетке поют: «Любовь? Что такое — любовь?» Я
думаю об этом с тринадцати лет, с того
дня, когда впервые почувствовала себя женщиной. Это было очень оскорбительно. Я
не умею
думать ни
о чем, кроме этого.
Бывали
дни, когда она смотрела на всех людей
не своими глазами, мягко, участливо и с такой грустью, что Клим тревожно
думал: вот сейчас она начнет каяться, нелепо расскажет
о своем романе с ним и заплачет черными слезами.
Он вышел в большую комнату, место детских игр в зимние
дни, и долго ходил по ней из угла в угол,
думая о том, как легко исчезает из памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то живет отец,
о котором он никогда
не вспоминает, так же, как
о брате Дмитрии. А вот
о Лидии думается против воли. Было бы
не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится?
Не красива. И —
не умна.
Он никогда
не думал и ничего
не знал
о начале
дней жизни города.
Было скучно, и чувствовалось, что у этих людей что-то
не ладится, все они недовольны чем-то или кем-то, Самгин решил показать себя и заговорил, что
о социальной войне
думают и что есть люди, для которых она — решенное
дело.
Самгин чувствовал себя несколько неловко. Прейс, видимо, считал его посвященным в
дела Кутузова, а Кутузов так же
думал о Прейсе. Он хотел спросить:
не мешает ли товарищам, но любопытство запретило ему сделать это.
О Никоновой он уже
думал холодно и хотя с горечью, но уже почти как
о прислуге, которая, обладая хорошими качествами, должна бы служить ему долго и честно, а,
не оправдав уверенности в ней, запуталась в темном
деле да еще и его оскорбила подозрением, что он — тоже темный человек.
Клим промолчал, разглядывая красное от холода лицо брата. Сегодня Дмитрий казался более коренастым и еще более обыденным человеком. Говорил он вяло и как бы
не то,
о чем
думал. Глаза его смотрели рассеянно, и он, видимо,
не знал, куда
девать руки, совал их в карманы, закидывал за голову, поглаживал бока, наконец широко развел их, говоря с недоумением...
«Взволнован, этот выстрел оскорбил его», — решил Самгин, медленно шагая по комнате. Но
о выстреле он
не думал, все-таки
не веря в него. Остановясь и глядя в угол, он представлял себе торжественную картину: солнечный
день, голубое небо, на площади, пред Зимним дворцом, коленопреклоненная толпа рабочих, а на балконе дворца, плечо с плечом, голубой царь, священник в золотой рясе, и над неподвижной, немой массой людей плывут мудрые слова примирения.
На другой
день он проснулся рано и долго лежал в постели, куря папиросы, мечтая
о поездке за границу. Боль уже
не так сильна, может быть, потому, что привычна, а тишина в кухне и на улице непривычна, беспокоит. Но скоро ее начали раскачивать толчки с улицы в розовые стекла окон, и за каждым толчком следовал глухой, мощный гул,
не похожий на гром. Можно было
подумать, что на небо, вместо облаков, туго натянули кожу и по коже бьют, как в барабан, огромнейшим кулаком.
«Черт меня дернул говорить с нею! Она вовсе
не для бесед. Очень пошлая бабенка», — сердито
думал он, раздеваясь, и лег в постель с твердым намерением завтра переговорить с Мариной по
делу о деньгах и завтра же уехать в Крым.
«Надоели мне ее таинственные
дела и странные знакомства», — ложась спать,
подумал он
о Марине сердито, как
о жене. Сердился он и на себя; вчерашние думы казались ему наивными, бесплодными, обычного настроения его они
не изменили, хотя явились какие-то бескостные мысли, приятные своей отвлеченностью.
— Я деловой человек, а это все едино как военный. Безгрешных
дел на свете — нет. Прудоны и Марксы доказали это гораздо обстоятельней, чем всякие отцы церкви, гуманисты и прочие… безграмотные души. Ленин совершенно правильно утверждает, что сословие наше следует поголовно уничтожить. Я сказал — следует, однако ж
не верю, что это возможно. Вероятно, и Ленин
не верит, а только стращает. Вы как
думаете о Ленине-то?
«Негодяй и, наверное, шпион», — отметил брезгливо Самгин и тут же
подумал, что вторжение бытовых эпизодов в драмы жизни
не только естественно, а, прерывая течение драматических событий, позволяет более легко переживать их. Затем он вспомнил, что эта мысль вычитана им в рецензии какой-то парижской газеты
о какой-то пьесе, и задумался
о делах практических.
«Сомову он расписал очень субъективно, —
думал Самгин, но, вспомнив рассказ Тагильского, перестал
думать о Любаше. — Он стал гораздо мягче, Кутузов. Даже интереснее. Жизнь умеет шлифовать людей. Странный
день прожил я, —
подумал он и
не мог сдержать улыбку. — Могу продать дом и снова уеду за границу, буду писать мемуары или — роман».
Неточные совпадения
Но он
не без основания
думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался
делами и писал втихомолку устав «
о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».
Не раз говорила она себе эти последние
дни и сейчас только, что Вронский для нее один из сотен вечно одних и тех же, повсюду встречаемых молодых людей, что она никогда
не позволит себе и
думать о нем; но теперь, в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной гордости.
Вронский взял письмо и записку брата. Это было то самое, что он ожидал, — письмо от матери с упреками за то, что он
не приезжал, и записка от брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал, что это всё
о том же. «Что им за
делo!»
подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два офицера: один их, а другой другого полка.
Алексей Александрович
думал и говорил, что ни в какой год у него
не было столько служебного
дела, как в нынешний; но он
не сознавал того, что он сам выдумывал себе в нынешнем году
дела, что это было одно из средств
не открывать того ящика, где лежали чувства к жене и семье и мысли
о них и которые делались тем страшнее, чем дольше они там лежали.
— А знаешь, я
о тебе
думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что
не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты
не ездишь на собрания и вообще устранился от земского
дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.