Неточные совпадения
Первые годы жизни Клима совпали с годами отчаянной борьбы за свободу и культуру тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили
себя «
между молотом и наковальней»,
между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в рабстве крепостного права.
Это ощущение разлада и враждебности
между ним, содержащим, и тем, что он содержал в
себе, Клим испытывал все чаще и тревожнее.
«В сущности, все эти умники — люди скучные. И — фальшивые, — заставлял
себя думать Самгин, чувствуя, что им снова овладевает настроение пережитой ночи. — В душе каждого из них, под словами, наверное, лежит что-нибудь простенькое. Различие
между ними и мной только в том, что они умеют казаться верующими или неверующими, а у меня еще нет ни твердой веры, ни устойчивого неверия».
Он долго думал в этом направлении и, почувствовав
себя настроенным воинственно, готовым к бою, хотел идти к Алине, куда прошли все, кроме Варавки, но вспомнил, что ему пора ехать в город. Дорогой на станцию, по трудной, песчаной дороге,
между холмов, украшенных кривеньким сосняком, Клим Самгин незаметно утратил боевое настроение и, толкая впереди
себя длинную тень свою, думал уже о том, как трудно найти
себя в хаосе чужих мыслей, за которыми скрыты непонятные чувства.
Унизительно было Климу сознаться, что этот шепот испугал его, но испугался он так, что у него задрожали ноги, он даже покачнулся, точно от удара. Он был уверен, что ночью
между ним и Лидией произойдет что-то драматическое, убийственное для него. С этой уверенностью он и ушел к
себе, как приговоренный на пытку.
Чувствовать
себя необыкновенным, каким он никогда не был, Климу мешал Иноков. В коротких перерывах
между сказами Федосовой, когда она, отдыхая, облизывая темные губы кончиком языка, поглаживала кривой бок, дергала концы головного платочка, завязанного под ее подбородком, похожим на шляпку гриба, когда она, покачиваясь вбок, улыбалась и кивала головой восторженно кричавшему народу, — в эти минуты Иноков разбивал настроение Клима, неистово хлопая ладонями и крича рыдающим голосом...
— Меня один человек хотел колом ударить, вырвал кол и занозил
себе руку
между пальцами, — здоровенная заноза, мне же пришлось ее вытаскивать… у дурака.
Поперек длинной, узкой комнаты ресторана, у стен ее, стояли диваны, обитые рыжим плюшем, каждый диван на двоих; Самгин сел за столик
между диванами и почувствовал
себя в огромном, уродливо вытянутом вагоне. Теплый, тошный запах табака и кухни наполнял комнату, и казалось естественным, что воздух окрашен в мутно-синий цвет.
Были часы, когда Климу казалось, что он нашел свое место, свою тропу. Он жил среди людей, как
между зеркал, каждый человек отражал в
себе его, Самгина, и в то же время хорошо показывал ему свои недостатки. Недостатки ближних очень укрепляли взгляд Клима на
себя как на человека умного, проницательного и своеобразного. Человека более интересного и значительного, чем сам он, Клим еще не встречал.
Сама с
собой я страшно откровенна и вот говорю тебе, что не понимаю, зачем произошло все это
между нами?
Он понимал, что обыск не касается его, чувствовал
себя спокойно, полусонно. У двери в прихожую сидел полицейский чиновник, поставив шашку
между ног и сложив на эфесе очень красные кисти рук, дверь закупоривали двое неподвижных понятых. В комнатах, позванивая шпорами, рылись жандармы, передвигая мебель, снимая рамки со стен; во всем этом для Самгина не было ничего нового.
Четырех дней было достаточно для того, чтоб Самгин почувствовал
себя между матерью и Варавкой в невыносимом положении человека, которому двое людей навязчиво показывают, как им тяжело жить. Варавка, озлобленно ругая купцов, чиновников, рабочих, со вкусом выговаривал неприличные слова, как будто забывая о присутствии Веры Петровны, она всячески показывала, что Варавка «ужасно» удивляет ее, совершенно непонятен ей, она относилась к нему, как бабушка к Настоящему Старику — деду Акиму.
Самгин взял бутылку белого вина, прошел к столику у окна; там,
между стеною и шкафом, сидел, точно в ящике, Тагильский, хлопая
себя по колену измятой картонной маской. Он был в синей куртке и в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
Подумав, что крючок заскочил в кольцо сам
собою, потому что дверью сильно хлопнули, Самгин пошел в столовую, взял хлебный нож, намереваясь просунуть его в щель
между косяком и дверью и приподнять крючок.
Он видел, что с той поры, как появились прямолинейные юноши, подобные Властову, Усову, яснее обнаружили
себя и люди, для которых революционность «большевиков» была органически враждебна.
Себя Самгин не считал таким же, как эти люди, но все-таки смутно подозревал нечто общее
между ними и
собою. И, размышляя перед Никоновой, как перед зеркалом или над чистым листом бумаги, он говорил...
В полусотне шагов от
себя он видел солдат, закрывая вход на мост, они стояли стеною, как гранит набережной, головы их с белыми полосками на лбах были однообразно стесаны,
между головами торчали длинные гвозди штыков.
Он значительно расширил рассказ о воскресенье рассказом о своих наблюдениях над царем, интересно сопоставлял его с Гапоном, намекал на какое-то неуловимое — неясное и для
себя — сходство
между ними, говорил о кочегаре, о рабочих, которые умирали так потрясающе просто, о том, как старичок стучал камнем в стену дома, где жил и умер Пушкин, — о старичке этом он говорил гораздо больше, чем знал о нем.
Вела она
себя так, как будто
между ними не было ссоры, и даже приласкалась к нему, нежно и порывисто, но тотчас вскочила и, быстро расхаживая по комнате, заглядывая во все углы, брезгливо морщась, забормотала...
Он даже отошел от публики на площадку
между двух мраморных лестниц, исключил
себя из этих сотен людей.
Связи
между этими словами и тем, что она говорила о Лидии, Самгин не уловил, но слова эти как бы поставили пред дверью, которую он не умел открыть, и — вот она сама открывается. Он молчал, ожидая, что сейчас Марина заговорит о
себе, о своей вере, мироощущении.
Тетушка, остановясь, позвала его, он быстро побежал вперед, а Самгин, чувствуя
себя лишним, свернул на боковую дорожку аллеи, — дорожка тянулась
между молодых сосен куда-то вверх. Шел Самгин медленно, смотрел под ноги
себе и думал о том, какие странные люди окружают Марину: этот кучер, Захарий, Безбедов…
— Ну — довольно! Я тебе покаялась, исповедовалась, теперь ты знаешь, кто я. Уж разреши просить, чтобы все это —
между нами. В скромность, осторожность твою я, разумеется, верю, знаю, что ты — конспиратор, умеешь молчать и о
себе и о других. Но — не проговорись как-нибудь случайно Валентину, Лидии.
«Да, она объяснила
себя, но — не стала понятней, нет! Она объяснила свое поведение, но не противоречие
между ее умом и… верованиями».
Его отношение к Тагильскому в этот день колебалось особенно резко и утомительно. Озлобление против гостя истлело, не успев разгореться, неприятная мысль о том, что Тагильский нашел что-то сходное
между ним и
собою, уступило место размышлению: почему Тагильский уговаривает переехать в Петербург? Он не первый раз демонстрирует доброжелательное отношение ко мне, но — почему? Это так волновало, что даже мелькнуло намерение: поставить вопрос вслух, в лоб товарищу прокурора.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от
себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него
между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Самгин приподнял голову и в ногах у
себя увидел другую; черная, она была вставлена
между офицерских погон на очень толстые, широкие плечи.
Между Америкой и Россией есть много общего, но Россия являет
собою государство еще менее целостное, еще более резко и глубоко разобщенное.
Классовый идиотизм буржуазии выражается,
между прочим, в том, что капитал не заинтересован в развитии культуры, фабрикант создает товар, но нимало не заботится о культурном воспитании потребителя товаров у
себя дома, для него идеальный потребитель — живет в колониях…
Когда арестованные, генерал и двое штатских, поднялись на ступени крыльца и следом за ними волною хлынули во дворец люди, — озябший Самгин отдал
себя во власть толпы, тотчас же был втиснут в двери дворца, отброшен в сторону и ударил коленом в спину солдата, — солдат, сидя на полу, держал
между ног пулемет и ковырял его каким-то инструментом.