Неточные совпадения
Но чаще Клим, слушая отца, удивлялся: как он забыл о том, что помнит отец? Нет, отец не выдумал,
ведь и мама тоже говорит, что в нем, Климе, много необыкновенного, она даже объясняет, отчего это явилось.
— Павля все знает, даже больше, чем папа. Бывает, если папа уехал в Москву, Павля с мамой поют тихонькие песни
и плачут обе две,
и Павля целует мамины руки. Мама очень много плачет, когда выпьет мадеры, больная потому что
и злая тоже. Она говорит: «Бог сделал меня злой».
И ей не нравится, что папа знаком с другими дамами
и с твоей мамой; она не любит никаких дам, только Павлю, которая
ведь не дама, а солдатова жена.
— Так
ведь не ты выдал? У тебя
и времени не было для этого. Инокова-то сейчас же из класса позвали.
—
Ведь у нас не произносят: Нестор, а — Нестер,
и мне пришлось бы подписывать рассказы Нестерпимов. Убийственно. К тому же теперь в моде производить псевдонимы по именам жен: Верин, Валин, Сашин, Машин…
— Зачем ты, Иван, даешь читать глупые книги? — заговорила Лидия. — Ты дал Любе Сомовой «Что делать?», но
ведь это же глупый роман! Я пробовала читать его
и — не могла. Он весь не стоит двух страниц «Первой любви» Тургенева.
— Это — было. Мы это делали. Я
ведь сектантов знаю, был пропагандистом среди молокан в Саратовской губернии. Обо мне, говорят, Степняк писал — Кравчинский — знаешь? Гусев — это я
и есть.
«А
ведь я ничего не обещал», — подумал он
и тотчас же спросил себя...
— Чудачок!
Ведь за деньги, которые ты тратишь на меня, ты мог бы найти девушку красивее
и моложе, чем я!
— Жалко его. Это
ведь при мне поп его выгнал, я в тот день работала у попа. Ваня учил дочь его
и что-то наделал, горничную ущипнул, что ли. Он
и меня пробовал хватать. Я пригрозила, что пожалуюсь попадье, отстал. Он все-таки забавный, хоть
и злой.
— Извините — он пишет
и никого не велел пускать. Даже отцу Иннокентию отказала. К нему
ведь теперь священники ходят: семинарский
и от Успенья.
— Позволь, позволь, — кричал ей Варавка, — но
ведь эта любовь к людям, — кстати, выдуманная нами, противная природе нашей, которая жаждет не любви к ближнему, а борьбы с ним, — эта несчастная любовь ничего не значит
и не стоит без ненависти, без отвращения к той грязи, в которой живет ближний!
И, наконец, не надо забывать, что духовная жизнь успешно развивается только на почве материального благополучия.
— Дмитрия Ивановича, — как бы извиняясь, сказала горничная, схватив в руки два чемодана
и вытягиваясь между ними. —
Ведь вы — господин Самгин?
Ее слезы казались неуместными: о чем же плакать?
Ведь он ее не обидел, не отказался любить. Непонятное Климу чувство, вызывавшее эти слезы, пугало его. Он целовал Нехаеву в губы, чтоб она молчала,
и невольно сравнивал с Маргаритой, — та была красивей
и утомляла только физически. А эта шепчет...
— С ума ты сходишь!
И чего смотрит твой доктор?
Ведь это самоубийство!
— Что ж ты как вчера? — заговорил брат, опустив глаза
и укорачивая подтяжки брюк. — Молчал, молчал… Тебя считали серьезно думающим человеком, а ты вдруг такое, детское. Не знаешь, как тебя понять. Конечно, выпил, но
ведь говорят: «Что у трезвого на уме — у пьяного на языке».
У нас
ведь так: полижут языками желчную печень его превосходительства Михаила Евграфовича Салтыкова, запьют горечь лампадным маслицем фабрики его сиятельства из Ясной Поляны
и — весьма довольны!
— Настоящий интеллигентный, в очках, с бородкой, брюки на коленях — пузырями, кисленькие стишки Надсона славословил, да! Вот, Лидочка, как это страшно, когда интеллигент
и шалаш? А мой Лютов — старовер, купчишка, обожает Пушкина; это тоже староверство — Пушкина читать. Теперь
ведь в моде этот — как его? — Витебский, Виленский?
— Как все это странно… Знаешь — в школе за мной ухаживали настойчивее
и больше, чем за нею, а
ведь я рядом с нею почти урод.
И я очень обижалась — не за себя, а за ее красоту. Один… странный человек, Диомидов, непросто — Демидов, а — Диомидов, говорит, что Алина красива отталкивающе. Да, так
и сказал. Но… он человек необыкновенный, его хорошо слушать, а верить ему трудно.
—
Ведь их
и в телескоп не видно, — несмело пошутил Клим
и упрекнул себя за робость.
«Не стану обращать внимания на нее, вот
и все. Я
ведь ничего не хочу от нее».
—
Ведь я не картину покупаю, а простираюсь пред женщиной, с которой не только мое бренное тело, но
и голодная душа моя жаждет слиться.
— Нет, я не хочу задеть кого-либо; я
ведь не пытаюсь убедить, а — рассказываю, — ответил Туробоев, посмотрев в окно. Клима очень удивил мягкий тон его ответа. Лютов извивался, подскакивал на стуле, стремясь возражать, осматривал всех в комнате, но, видя, что Туробоева слушают внимательно, усмехался
и молчал.
— Но
ведь и вы —
и вы не самостоятельны в мыслях. Ой, нет! Чаадаев…
— Почему? О людях, которым тесно жить
и которые пытаются ускорить события. Кортес
и Колумб тоже
ведь выразители воли народа, профессор Менделеев не менее революционер, чем Карл Маркс. Любопытство
и есть храбрость. А когда любопытство превращается в страсть, оно уже — любовь.
— Народовольцы, например. Да
ведь это же перевод с мексиканского, это — Густав Эмар
и Майн-Рид. Пистолеты стреляют мимо цели, мины — не взрываются, бомбешки рвутся из десятка одна
и — не вовремя.
— Какая она… несокрушимая, — тихо сказала Лидия, провожая подругу
и Макарова задумчивым взглядом. — А ей
ведь трудно живется.
— Почему ты сердишься? Он — пьет, но
ведь это его несчастье. Знаешь, мне кажется, что мы все несчастные,
и — непоправимо. Я особенно чувствую это, когда вокруг меня много людей.
— Так
ведь как же? Чья, как не ваша? Мужик — что делает? Чашки, ложки, сани
и всякое такое, а вы — фотографию, машинку швейную…
— Откуда это ты взял? Откуда?
Ведь не сам выдумал, нет? — оживленно, настойчиво, с непонятной радостью допрашивал Лютов,
и снова размеренно, солидно говорил хромой...
— Вот — видишь? Я же говорю: это — органическое! Уже в мифе о сотворении женщины из ребра мужчины совершенно очевидна ложь, придуманная неискусно
и враждебно. Создавая эту ложь,
ведь уже знали, что женщина родит мужчину
и что она родит его для женщины.
За глаза Клим думал о Варавке непочтительно, даже саркастически, но, беседуя с ним, чувствовал всегда, что человек этот пленяет его своей неукротимой энергией
и прямолинейностью ума. Он понимал, что это ум цинический, но помнил, что
ведь Диоген был честный человек.
Офицер настроен к молодежи очень благожелательно, но говорит: «Войдите в наше положение,
ведь не можем же мы воспитывать революционеров!»
И напомнил мне, что в восемьдесят первом году именно революционеры погубили конституцию.
— Петербург удивительно освежает. Я
ведь жила в нем с девяти до семнадцати лет,
и так много хорошего вспомнилось.
— О, боже мой, можешь представить: Марья Романовна, — ты ее помнишь? — тоже была арестована, долго сидела
и теперь выслана куда-то под гласный надзор полиции! Ты — подумай:
ведь она старше меня на шесть лет
и все еще… Право же, мне кажется, что в этой борьбе с правительством у таких людей, как Мария, главную роль играет их желание отомстить за испорченную жизнь…
— Материалисты утверждают, что психика суть свойство организованной материи, мысль — химическая реакция. Но —
ведь это только терминологически отличается от гилозоизма, от одушевления материи, — говорил Томилин, дирижируя рукою с пряником в ней. — Из всех недопустимых опрощений материализм — самое уродливое.
И совершенно ясно, что он исходит из отчаяния, вызванного неведением
и усталостью безуспешных поисков веры.
— Но
ведь в телеграмме сказано: «Тринадцатого скончался
и вчера похоронен»…
— Но
ведь я знаю все это, я была там. Мне кажется, я говорила тебе, что была у Якова. Диомидов там
и живет с ним, наверху. Помнишь: «А плоть кричит — зачем живу?»
— Конечно, все это очень примитивно, противоречиво. Но
ведь это, по-моему, эхо тех противоречий, которые ты наблюдаешь здесь.
И, кажется, везде одно
и то же.
— Комическое — тоже имеется; это
ведь сочинение длинное, восемьдесят шесть стихов. Без комического у нас нельзя — неправда будет. Я вот похоронил, наверное, не одну тысячу людей, а ни одних похорон без комического случая — не помню. Вернее будет сказать, что лишь такие
и памятны мне. Мы
ведь и на самой горькой дороге о смешное спотыкаемся, такой народ!
— Да
ведь я говорю! Согласился Христос с Никитой: верно, говорит, ошибся я по простоте моей. Спасибо, что ты поправил дело, хоть
и разбойник. У вас, говорит, на земле все так запуталось, что разобрать ничего невозможно,
и, пожалуй, верно вы говорите. Сатане в руку, что доброта да простота хуже воровства. Ну, все-таки пожаловался, когда прощались с Никитой: плохо, говорит, живете, совсем забыли меня. А Никита
и сказал...
— Нет, я
ведь сказал: под кожею. Можете себе представить радость сына моего? Он же весьма нуждается в духовных радостях, ибо силы для наслаждения телесными — лишен. Чахоткой страдает,
и ноги у него не действуют. Арестован был по Астыревскому делу
и в тюрьме растратил здоровье. Совершенно растратил. Насмерть.
— Надо. Отцы жертвовали на церкви, дети — на революцию. Прыжок — головоломный, но… что же, брат, делать? Жизнь верхней корочки несъедобного каравая, именуемого Россией, можно озаглавить так: «История головоломных прыжков русской интеллигенции».
Ведь это только господа патентованные историки обязаны специальностью своей доказывать, что существуют некие преемственность, последовательность
и другие ведьмы, а — какая у нас преемственность? Прыгай, коли не хочешь задохнуться.
— С утра хожу, смотрю, слушаю. Пробовал объяснять. Не доходит. А
ведь просто: двинуться всей массой прямо с поля на Кремль,
и — готово! Кажется, в Брюсселе публика из театра, послушав «Пророка», двинулась
и — получила конституцию… Дали.
— Да, да, — прошептала она. — Но — тише! Он казался мне таким… необыкновенным. Но вчера, в грязи…
И я не знала, что он — трус. Он
ведь трус. Мне его жалко, но… это — не то. Вдруг — не то. Мне очень стыдно. Я, конечно, виновата… я знаю!
— Что ж делать? — возразил Клим, пожимая плечами. — Я
ведь и не пытаюсь щеголять моими мыслями…
— Вы — к нам? — спросила она,
и в глазах ее Клим подметил насмешливые искорки. — А я — в Сокольники. Хотите со мной? Лида? Но
ведь она вчера уехала домой, разве вы не знаете?
Но он тотчас же сообразил, что ему нельзя остановиться на этой эпитафии,
ведь животные — собаки, например, — тоже беззаветно служат людям. Разумеется, люди, подобные Тане, полезнее людей, проповедующих в грязном подвале о глупости камня
и дерева, нужнее полуумных Диомидовых, но…
— Как ты смешно удивился!
Ведь я тебе сказала, что Алина зовет меня в Париж
и отец отпустил…
Он тотчас же напомнил себе, что
ведь и сам думал о возможности разрыва этой связи.