Неточные совпадения
События
в доме, отвлекая Клима от усвоения школьной науки, не так сильно волновали его, как тревожила гимназия, где он не находил себе достойного места. Он различал
в классе три
группы: десяток мальчиков, которые и учились и вели себя образцово; затем злых и неугомонных шалунов, среди них некоторые, как Дронов, учились тоже отлично; третья
группа слагалась
из бедненьких, худосочных мальчиков, запуганных и робких,
из неудачников, осмеянных всем классом. Дронов говорил Климу...
Дронов с утра исчезал
из дома на улицу, где он властно командовал
группой ребятишек, ходил с ними купаться, водил их
в лес за грибами, посылал
в набеги на сады и огороды.
Среди этих домов люди, лошади, полицейские были мельче и незначительнее, чем
в провинции, были тише и покорнее. Что-то рыбье, ныряющее заметил
в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть
из глубокого канала, полного водяной пылью и запахом гниющего дерева. Небольшими
группами люди останавливались на секунды под фонарями, показывая друг другу из-под черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий.
Но, чувствуя себя
в состоянии самообороны и несколько торопясь с выводами
из всего, что он слышал, Клим
в неприятной ему «кутузовщине» уже находил ценное качество: «кутузовщина» очень упрощала жизнь, разделяя людей на однообразные
группы, строго ограниченные линиями вполне понятных интересов.
Встретили
группу английских офицеров, впереди их автоматически шагал неестественно высокий человек с лицом
из трех костей,
в белой чалме на длинной голове, со множеством орденов на груди, узкой и плоской.
За городом работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди
в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял
в потном воздухе.
Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один
из них ревел...
Путь Самгину преграждала
группа гостей, среди ее — два знакомых адвоката, одетые как на суде, во фраках, перед ними — тощий мужик,
в синей, пестрядинной рубахе, подпоясанный мочальной веревкой,
в синих портках, на ногах — новенькие лапти, а на голове рыжеватый паричок; маленькое, мелкое лицо его оклеено комически растрепанной бородкой, и был он похож не на мужика, а на куплетиста
из дешевого трактира.
Утром сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С берегов,
из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые
группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая
в воде, на отмелях.
В третьем классе, на корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она
в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
Он быстро сделался одним
из тех, очень заметных и даже уважаемых людей, которые, стоя
в разрезе и, пожалуй,
в центре различных общественных течений, но не присоединяясь ни к одному
из них, знакомы со всеми
группами, кружками, всем сочувствуют и даже, при случае, готовы оказать явные и тайные услуги, однако не очень рискованного характера; услуги эти они оценивают всегда очень высоко.
Справа от Самгина
группа людей, странно похожих друг на друга, окружила стол, и один
из них, дирижируя рукой с портсигаром, зажатым
в ней, громко и как молитву говорил...
В ту же минуту
из ресторана вышел Стратонов, за ним —
группа солидных людей окружила, столкнула Самгина с панели, он подчинился ее благодушному насилию и пошел, решив свернуть
в одну
из боковых улиц. Но из-за углов тоже выходили кучки людей, вольно и невольно вклинивались
в толпу, затискивали Самгина
в средину ее и кричали
в уши ему — ура! Кричали не очень единодушно и даже как-то осторожно.
Преобладали хорошо одетые люди, большинство двигалось
в сторону адмиралтейства, лишь
из боковых улиц выбегали и торопливо шли к Знаменской площади небольшие
группы молодежи, видимо — мастеровые.
К собору, где служили молебен, Самгин не пошел, а остановился
в городском саду и оттуда посмотрел на площадь; она была точно огромное блюдо, наполненное салатом
из овощей, зонтики и платья женщин очень напоминали куски свеклы, моркови, огурцов. Сад был тоже набит людями, образовав тесные
группы, они тревожно ворчали; на одной скамье стоял длинный, лысый чиновник и кричал...
Самгин вышел на улицу и тотчас же попал
в группу людей, побитых
в драке, — это было видно по их одежде и лицам. Один
из них крикнул...
Самгин шел бездумно, бережно охраняя чувство удовлетворения, наполнявшее его, как вино стакан. Было уже синевато-сумрачно, вспыхивали огни, толпы людей, густея, становились шумливей. Около Театральной площади
из переулка вышла
группа людей, человек двести, впереди ее — бородачи, одетые
в однообразные поддевки; выступив на мостовую, они угрюмо, но стройно запели...
Эту
группу, вместе с гробом впереди ее, окружала цепь студентов и рабочих, державших друг друга за руки, у многих
в руках — револьверы. Одно
из крепких звеньев цепи — Дунаев, другое — рабочий Петр Заломов, которого Самгин встречал и о котором говорили, что им была организована защита университета, осажденного полицией.
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые люди
в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты
в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная
группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая
из этих единиц несет
в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
И, как всякий человек
в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою реальность. Люди шли очень быстро, небольшими
группами, и, должно быть, одни
из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол
в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая
группа, человек пять; один
из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы
в такт шагам; женский голос спросил тоном обиды...
Он повернул за угол,
в свою улицу, и почти наткнулся на небольшую
группу людей. Они стеснились между двумя палисадниками, и один
из них говорил, негромко, быстро...
Какая-то сила вытолкнула
из домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались
группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли
в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
Из переулка, точно дым
из трубы, быстро, одна за другою, выкатывались
группы людей с иконами
в руках, с портретом царя, царицы, наследника, затем выехал, расталкивая людей лошадью, пугая взмахами плети, чернобородый офицер конной полиции, закричал...