Неточные совпадения
— Обычаи у вас другие, — задумчиво
говорит отец, а Помялов хвастается...
— Ох, доиграется он до нехорошего! —
говорит Наталья. — Подруги мои с Ольгунькой Орловой часто видят его, а ей только пятнадцатый год пошёл, матери — нет у неё,
отец — пьяница…
— Не так бы надо
говорить с тобой, — со мной
отец кулаком
говорил. Иди.
Никита видел, что Вялов работает легко и ловко, проявляя в труде больше разумности, чем в своих тёмных и всегда неожиданных словах. Так же, как
отец, он во всяком деле быстро находил точку наименьшего сопротивления, берёг силу и брал хитростью. Но была ясно заметна и разница:
отец за всё брался с жаром, а Вялов работал как бы нехотя, из милости, как человек, знающий, что он способен на лучшее. И
говорил он так же: немного, милостиво, многозначительно, с оттенком небрежности, намекающе...
На подоконнике, покручивая тёмную, острую бородку, сидит Алексей, его нехорошее, немужицкое лицо заострилось и точно пылью покрыто, он смотрит, не мигая, через головы людей на постель, там лежит
отец,
говоря не своим голосом...
Отец глотает лёд и, нерешительно вздыхая,
говорит...
Пётр вытянулся,
говорил излишне и неуместно громко, входя в комнату, где лежал
отец и, попеременно с Никитой, толстая монахиня выпевала жалобы псалтыря; Пётр вопросительно заглядывал в лицо
отца, крестился и, минуты две-три постояв, осторожно уходил, потом его коренастая фигура мелькала в саду, на дворе, и казалось, что он чего-то ищет.
— Ты меня не любишь, ты и не
говоришь со мной ни о чём, навалишься на меня камнем, только и всего! Почему ты не любишь меня, разве я тебе не жена? Чем я плоха, скажи! Гляди, как матушка любила
отца твоего, бывало — сердце моё от зависти рвётся…
Илья сел рядом с
отцом, не веря, чтоб этот невесёлый человек путался с бесстыдной шпульницей.
Отец молча погладил плечо его тяжёлой рукою. Все были разморены зноем, обливались потом,
говорили нехотя, только звонкий голос Коптева звучал, как зимою, в хрустальную, морозную ночь.
Мигая и посапывая, Яков продолжал безмолвно жевать, а через несколько дней
отец услышал, что он
говорит кому-то на дворе, захлёбываясь словами...
Летом, когда Илья приехал на каникулы, незнакомо одетый, гладко остриженный и ещё более лобастый, — Артамонов острее невзлюбил Павла, видя, что сын упрямо продолжает дружиться с этим отрёпышем, хиляком. Сам Илья тоже стал нехорошо вежлив,
говорил отцу и матери «вы», ходил, сунув руки в карманы, держался в доме гостем, дразнил брата, доводя его до припадков слезливого отчаяния, раздражал чем-то сестру так, что она швыряла в него книгами, и вообще вёл себя сорванцом.
С
отцом и матерью он
говорил, как равный, даже и не
говорил, а рассуждал.
— Эдак-то вот Тихон
говорит, — вставил
отец, усмехаясь.
Не обратив внимания на его слова, сын начал объяснять, почему он не хочет быть фабрикантом и вообще хозяином какого-либо дела;
говорил он долго, минут десять, и порою в словах его
отец улавливал как будто нечто верное, даже приятно отвечавшее его смутным думам, но в общем он ясно видел, что сын
говорит неразумно, по-детски.
Это вырвалось как-то само собою, этого не надо было
говорить. И, смягчив голос,
отец сказал, качая головою укоризненно...
—
Отец Феодор
говорит: «Вся беда — от разума; дьявол разжёг его злой собакой, дразнит, и собака лает на всё зря». Может быть, это и правда, а — согласиться обидно. Тут есть доктор, простой человек, весёлый, он иначе думает: разум — дитя, ему всё — игрушки, всё — забавно; он хочет доглядеть, как устроено и то, и это, и что внутри. Ну, конечно, ломает…
— Нет, напрасно! У него разум — строгий. Я вначале даже боялся
говорить с ним, — и хочется, а — боюсь! А когда
отец помер — Тихон очень подвинул меня к себе. Ты ведь не так любил
отца, как я. Тебя и Алексея не обидела эта несправедливая смерть, а Тихона обидела. Я ведь тогда не на монахиню рассердился за глупость её, а на бога, и Тихон сразу приметил это. «Вот,
говорит, комар живёт, а человек…»
Яков всегда отвечал неохотно, коротко, но понятно; по его словам выходило, что Мирон
говорит: Россия должна жить тем же порядком, как живёт вся Европа, а Горицветов верит, что у России свой путь. Тут Артамонову старшему нужно было показать сыну, что у него,
отца, есть на этот счёт свои мысли, и он внушительно сказал...
Он
говорил это мягко, но всё-таки ведь не может быть, чтоб
отец понимал меньше сына. Люди живут не завтрашним днём, а вчерашним, все люди так живут.
«Ничего не надо
говорить», — подумал Яков, выходя на крыльцо, и стал смотреть, как тени чёрной и белой женщин стирают пыль с камней; камни становятся всё светлее. Мать шепталась с Тихоном, он согласно кивал головою, конь тоже соглашался; в глазу его светилось медное пятно. Вышел из дома
отец, мать сказала ему...
Пыльное его лицо опухло, он смотрел мутными глазами в спины людей, окружавших могилу, и что-то
говорил отцу неслышным голосом, дрожала серая бородёнка.
Яков ждал, что
отец рассердится, обругает Тихона, но старик, помолчав, пробормотал что-то невнятное и отошёл прочь от дворника, который хотя и линял, лысел, становился одноцветным, каким-то суглинистым, но, не поддаваясь ухищрениям старости, был всё так же крепок телом, даже приобретал некое благообразие, а
говорил всё более важно, поучающим тоном. Якову казалось, что Тихон
говорит и ведёт себя более «по-хозяйски», чем
отец.
— Нет? Я так и знал. Я полагаю, что
отцу и матери не нужно
говорить об этом, пусть думают, что Яков жив. Так?
— Куда? — спросил дворник, грубо стряхнув его руки. — Не тронь. Силы у тебя нет, не задушишь. У
отца твоего — была сила, — хвастовством изошла. Веры,
говорю, лишили вы меня; не знаю, как теперь и умереть мне. Загляделся на вас, беси…
Неточные совпадения
Г-жа Простакова.
Говори, Митрофанушка. Как — де, сударь, мне не целовать твоей ручки? Ты мой второй
отец.
Еще
отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кончил своего разговора, как она была уже вполне готова смотреть на Вронского,
говорить с ним, если нужно, точно так же, как она
говорила с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как будто чувствовала над собой в эту минуту.
Казалось, очень просто было то, что сказал
отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами
говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Левину хотелось
поговорить с ними, послушать, что они скажут
отцу, но Натали заговорила с ним, и тут же вошел в комнату товарищ Львова по службе, Махотин, в придворном мундире, чтобы ехать вместе встречать кого-то, и начался уж неумолкаемый разговор о Герцеговине, о княжне Корзинской, о думе и скоропостижной смерти Апраксиной.
Мать отстранила его от себя, чтобы понять, то ли он думает, что
говорит, и в испуганном выражении его лица она прочла, что он не только
говорил об
отце, но как бы спрашивал ее, как ему надо об
отце думать.